О романе Захара Прилепина Тума

Понятно, почему это произведение никак не может называться именем Степана Разина – слишком сильно биография главного героя «Тумы» отличается от того, что известно о казацком атамане. Впрочем, я и не собираюсь взыскивать с автора романа за это расхождение, всякий сочиняющий исторический роман волен лепить свой сюжет, абы воплотить снедающую его идею.

Замечательно по этому поводу поется в известной песне Булата Окуджавы:
«Исторический роман
Сочинял я понемногу
Пробираясь сквозь туман
От пролога к эпилогу…
Каждый пишет
Как он слышит,
как он слышит – так и пишет,
Не стараясь угодить…»

Песня эта хорошо известна, а кому – нет, может послушать и подивиться на эту замечательную …инструкцию по написанию исторических полотен. А можно обратиться и к практике сочинителей, кто и каким образом соотносит архивные данные с собственным вымыслом, который по уверению Булата, «…не есть обман».

Всем известно, что Пушкин до написания «Капитанской дочки» основательно изучил историю Пугачевского бунта – и даже написал собственное исследование. А в повесть из архивов перекочевал образ подлейшего Швабрина, который, согласитесь, придал особую остроту драматургии повествования.

Точно также поступил и Гоголь, который аж девять лет изучал сведения о Запорожской Сечи, и тоже написал свой трактат на эту тему. А в повести «Тарас Бульба» у него действуют вымышленные герои на убедительном достоверном фоне, так что нет ничего удивительного в том, что Тарас Бульба и его сыновья живее всех невымышленных героев. Их поднимает высокая идея о патриотизме и несгибаемом мужестве воинов, о том, что предательство не может быть извинительно никаким помешательством от любви.

Кондратий Рылеев, написавший поэму «На смерть Ермака», предварил свое сочинение короткой исторической справкой, о ком речь, и чем герой знаменит. Сама поэма так прекрасна, что в коротком изложении до сих пор поется и многими воспринимается как народная песня: «Ревела буря, гром гремел, во мраке молнии блистали…» Мой отец её замечательно пел.

В подходе к исторической тематике есть и прямо противоположные примеры, Вальтер Скотт в своем романе «Айвенго» рисует Ричарда Львиное Сердце таким идеальным героем, преданным своей стране и своему народу, что просто дух захватывает. История же гласит, что прототип был прямой противоположностью литературной версии.
Не будем далеко ходить, еще один англичанин Джулиан Барнс написал книгу о Шостаковиче «Шум времени», полной дичайшими измышлениями и грязными враками. Когда его спросили, зачем же он так бессовестно клевещет и на композиторов, и на страну, он спокойно ответил, что сделал это сознательно, дабы ярче представить сталинский режим.
Меня больше всего возмутила даже не позиция этого англичанина (Нобелевского лауреата!), а то, что русские это непотребство перевели и выставили на продажу в своих книжных магазинах в аккурат к юбилею Дмитрия Шостаковича. Руки бы поотрывала…

Однако, я сильно отвлеклась. Роман Прилепина, несомненно, вещь художественная, выдержанная в едином стиле, органичной лексике, интересно скомпонованная композиционно. Начинается произведение на высокой трагической ноте: герой приходит в себя в темнице, в плену, избитый, изломанный, израненный до …несовместимости с жизнью. Степану помогает человеческим участием серб, тоже пленный, с созвучным именем Стефан. Потом появится грек, который вправит вывихнутые конечности, наложит шины, зашьет раны. Возьмет своё и крепкий организм.

Не буду пересказывать сюжет, отмечу главное: сцены происходящего с героем во вражеском плену перемежаются с его воспоминаниями, так мы постепенно из этих отрывочных картин восстановим всё с ним произошедшее, биографию, статус, друзей и женщин. Это чередование в романе продлится практически до самого его финала, отчего жизнь до плена и в плену читателю покажутся равновеликими во времени. То есть в «Туме» есть страшное долгое заточение (которого не было у исторического героя Степана Разина), и нет его бунтарских походов (которые, собственно, и сделали его знаменитым). Означает ли это, что роман будет продолжен, и пока издана лишь его первая часть – не ясно.  Читателю предлагается воспринимать «Туму», как цельное законченное произведение. Так и будем воспринимать эти 700 страниц без малого.

Замечательно, что в этой незаурядной книге из всех человеческих чувств самые яркие – обоняние и осязание. От первой страницы и до последней повествование пронизано запахами, ароматами, там все воняет, смердит, источает чесночный, сальный, потный дух; в романе даже патриарх Никон на Соловках в беседе со Степаном пахнёт на казака холодной водой. А сиделец в тюрьме, страдая от неопределенности своего завтрашнего положения, обливается потом, и держащий его в плену эмин бросит ему, что это – скотский запах труса.

И столь же неистребимо в описываемом обществе осязание – кровавых ран, выскребаемых из них червей, вывалившихся кишок, шкур, грубых рук, металла, рыбы…
Страшно это читать, какой-то звериный мир, в котором всё сущее определяется нюхом и наощупь. Отношение к женщинам в этом мире  тоже далеко от человечного, - похоть и блуд, естественные у животных и скрываемые у людей.
Это сознательная позиция автора или натурализм, который из желания нарисовать мир семнадцатого века как можно ярче, выразительнее, перерос в самодовлеющую идею?

На этом фоне непрерывным потоком льющиеся сцены жестоких боев, просмакованных без стеснения картин смерти, убийств, как оправданных в противостоянии военных, так и бессмысленных, когда крошат детей, стариков, женщин, довершают впечатление.

…Казаки входят в деревню с русскими, которые «обасурманены»  прокатившимися через неё мусульманами. По всем приметам они предали христианскую веру, в чем невольно сами признаются: выжить хотели, а им еще и землицы дали, построиться позволили… Вершится правый суд – убиты все, вплоть до последнего младенца и ничтожной старухи.
Читатель (во всяком случае так сужу я) в потрясении спрашивает себя и этих ревнителей веры: как они могут судить этих несчастных, если сами нарушили буквально все заповеди Господа, не убий, не укради, не возжелай жены ближнего… Да все!

В романе есть страницы, на которых Тимофей Разин перед смертью, осознавая свои грехи, поручает Степану совершить паломничество в Соловецкий монастырь, что он и исполняет. И есть страницы, на которых сам Степан припоминает длинную череду своих грехов. Но при этом не однажды повторит (в разных обстоятельствах), что такова его казацкая жизнь, сопряженная с чередой убийств и прочих греховных деяний. А в монастыре патриарх Никон, после недолгой беседы практически благословляет Степана, сказав, что быть ему не монахом, а казаком. С чем Разин и возвращается к своим товарищам, своему промыслу.

Несомненно, с желанием повыше поднять репутацию своего героя, писатель приводит сцены, где Степан выступает толмачом. Он знает и свободно изъясняется чуть ли не на всех языках, клубящихся на этих украинных землях народов: поляки, украинцы, сербы, турки, татары, цыгане, греки… В книге эти диалоги экзаменаторов и пленного изложены в русской транскрипции, короткие и длинные периоды, причем не только чисто бытовой лексики, но и высокой, в рассуждениях о Боге и Вере. Налицо исключительных талантов герой, под стать избранным полиглотам!

Демонстрирует Степан и житейскую сообразительность, советуя пленным, как ловчее сподвигнуть своих земляков на выкуп, все предложенные им схемы работают. А когда поляк спрашивает его, коли такой умный, чего же сам тут сидишь? Степан отвечает, что за него не выкуп хотят, хотят его самого. Всех-то дел – веру сменить, чего он себе позволить никак не может. Ни донских казаков не предаст, ни веры, с необычайным мужеством вынося страшные мучения. В яме змею полоза загрызет, чуть не погибнет… Нет, невозможно даже кратко повторить все те мерзости и ужасы, что подробно и даже сладострастно описаны в романе. А уж пережить такое… Конечно, герой!

Попробуйте прочитайте этот роман, я в откликах слышала уже восторги некоторых читателей, у меня он светлого послевкусия не вызвал. Хотя, еще раз повторюсь, вещь безусловно художественная, производящая сильное эмоциональное воздействие.
Но если «Лавр» Евгения Водолазкина покорял высокой силой вдохновляющей любви, способной творить чудеса, «Тобол» Иванова утверждал, что мечту можно воплотить вопреки всем препятствиям, то «Тума», проведя по всем кругам житейского ада, из него читателя не выводит.

Допускаю, что сказалась незавершенность идеи, которая двигала в замыслах автором. Он где-то в интервью, да и на своих страницах оговаривал, что Разин прошлого очень близок Пригожину (основателю ЧВК «Вагнер») в нашем времени, который был ему, Прилепину, другом. Для меня миллиардер и бизнесмен на крови бунтарю прошлого  - плохая родня и никакое не оправдание кровавых деяний. Но это уже за рамками моей рецензии. Может быть, слишком скорой после прочтения, надо будет еще полистать «Туму». Но пока хочется эту художественную вещь отложить подальше. Хорошо, что на ней проставлено ограничение по возрасту +18. Не детское чтение.

Маленькое замечание по верстке романа: межстрочные интервалы и большие пробелы в самых неожиданных местах показывают, что воздуха в произведение закачали будь здоров. А где-то повествование вообще идет …лесенкой, как стихи. И вот эта поэтическая подача наряду с жутким содержанием сшибается противоречием. Интересно, это тоже по задумке автора?
Исключительно мое читательское мнение, на истину в последней инстанции не претендую.

24.06.2025