Диссидент

По телевизору показывают Москву. Выглядит она совершенно фантастически. Вроде тот же Кремль, те же набережные, мосты. Но… не хватает чего-то важного. Ни одной машины не едет. Потому что никто не сидит за рулём. Где люди? Может, это какая-то виртуальная картинка? Нет, самый реальный Первопрестольный град. Обезлюдевший. С тоскливо затуманенным солнцем над ним. Ну так куда делись люди? Сидят взаперти. Их загнала какая-то эпидемия, пришедшая, говорят, из Китая. Какой-то особый вирус, о котором ранее не слышали. Коронованный вирус.

Молодой учительнице начальных классов Полине смотреть на такую Москву было и интересно, и грустно, и даже немного страшно.

– Вот так весна! – вздыхала она. – Где здесь по солнышку походить? Где распускающиеся листочки разглядеть? Бедные детишки…
– Да ладно, бедные, – заговорила мама Полины. – С компьютерными игрушками прекрасно себя чувствуют.
– Значит, я бедная. Мне не хватает детишек, учеников моих. Общение онлайн – это не то, жалкое подобие общения.

Вдруг Полина встревожилась, но минуты три не решалась высказаться матери о том, что её тревожит. Но, включив компьютер, всё-таки заговорила:

– А ведь кому-то вообще нипочём эта пандемиия. Не берегутся вообще. Ни самоизоляции не соблюдают, ни даже маски не носят. Как до такого можно дойти?
– А тебе-то что до них? – заподозрила что-то мама.
– Да так просто… Жалко, можно сказать…
– Да, жалостливая ты у меня. Тебе так жизни не хватит всех жалеть – алкоголиков, наркоманов, всех их близких. Теперь ещё такие придурки объявились.
– Не все уж они такие придурки.
– Ты кого-то конкретно имеешь в виду?

Тут уж Полина не смогла не раскрыться.

– Да, мам. Один небезразличный мне парень втянулся в ковид-диссидентство.
– О-ох… Нет, чтобы кем-то нормальным заинтересоваться. Всё к каким-то сдвинутым тебя тянет.
– А этот парень – Стас Гранкин – меня ещё в школе очаровал. Он выглядел совершенно нормальным, лучшим из нормальных. Такой смелый, благородный. Вот только начал он вдруг проявлять оппозиционность. Как он говорит, с бегинским режимом бороться. Ходил на шествия, организованные Зарудным, и вот теперь дошёл до того, что беречься от ковида не считает нужным. Говорит, этот вирус тоже режим придумал.
– А в других странах его нет что ли?
– Говорит, что правители сговорились, что-то такое.
– Сами запутались в своих выдумках. Но ты мне вот что скажи, – голос матери стал грозным. – Ты не собираешься к нему идти?
– Нет, мам, что ты! – встрепенулась девушка.
– А то смотри! Не для того я тебя родила и растила, чтобы тебя какая-то новая чума заморская на тот свет унесла.
– Что ты, я прекрасно же понимаю, как это опасно. Вот только…
– Что «только»?
– Если бы ещё Стас это понимал – как я была ба рада. Ну ладно, сейчас мне надо детей учить онлайн. Со Стасом я если только по телефону не прочь бы была связаться. Вечером, как стемнеет.

От проведённых онлайн-уроков Полина здорово развеялась. Она вообще относилась к числу тех, кто безусловно любит свою работу и вкладывает в неё всю душу. Никогда Полина не жаловалась на то, что её работа недостаточно денежная или нервная. Превыше всего для девушки было давать детям знания. И не только по школьным предметам. Ещё, например, знания о жизненных ценностях. Полине нравилось смотреть в глаза детям, угадывать их чувства, интересоваться их занятиями, домашней обстановкой, а также то, что оказалось невозможным во время локдауна – смотреть на них вне уроков.

Но и про Стаса она не забыла, с наступлением сумерек позвонила ему.

– Привет, Стас! Не забыл меня?
– Привет, Поль. Опять ты со своими странностями? Отчего тебя вдруг можно забыть?
– Да кто тебя знает, в делах весь, журналист.
– Вообще-то да, на канале «Роса» не особо расслабишься.
– А меня как твои друзья, твой кружок вспоминают добрым словом?
– Ну-у… Как сказать… Если честно…
– Или вы все такие идейные, в идейной борьбе, что не помните посторонних?
– Интересуются у меня, конечно: «Общаешься ли ты со своей Полиной?», Но с другой стороны к тебе есть и претензии.
– Догадываюсь. Это из-за того, что я не совсем разделяю ваши взгляды.
– Ну да. Говоря в общем, ты слишком робкая для нас, нерешительная. Но для девушки это не так страшно. Вот если бы какой парень был бы таким робким – мы бы его знать не захотели бы.

В этот момент девушка ощутила внутреннюю судорогу, настал момент раскрыться так, как она ещё не раскрывалась Стасу.

– Стасик, послушай, может ты одумаешься и перестанешь рисковать здоровьем, а может и жизнью, может, станешь соблюдать самоизоляцию?
– Ну вот, пожалуйста, опять…
– У тебя есть, например, мама? Ради неё хоть можешь себя поберечь?
– Мама обо мне не так много знает.
– Ты бы и ей так сказал, что нет никакого ковида и поэтому ты запросто ходишь по улице?
– Нет, так напрямую не решился бы. Она ведь тоже бегинским телевидением промыта.
– Ну а ты-то откуда взял, что ковида нет? Пусть российскому телевидению ты не веришь, но где ты берёшь истину в последней инстанции?
– Решимость нужна, чтобы истину искать, обращаться нужно к людям сведущим. Тебе как робкой и покорной всему и вся девушке этого не понять.
– Может, ты ещё не веришь тому, чему учили в школе?
– Так в школе тоже есть предметы, связанные с пропагандой. В первую очередь – история. Я, например, никак не могу верить, что столь-ко народов российские правители присоединили мирно. А что было при распаде совка? Везде погромы устраивала центральная власть, во всех союзных республиках – Вильнюсе, Риге, Тбилиси, Баку! А в школе скажут об этом? Щас!
– Главное, чему верю я – это науке. Наука и образование развеивают всякую дикость, всякие бредовые и жестокие идеи.
– Образованием тоже кто-то управляет.
– Главное – стремление к истине. А это стремление я вижу в первую очередь в науке. И ещё раз извини, Стасик, если что-то неприятное сказала. Ты меня ещё в десятом классе обаял своей смелостью и благородством. Но я всё-таки за тебя боюсь.
– Ясно, добренькая моя. Но я от идей своих всё равно не отступлюсь.

По окончании разговора Полина предалась воспоминаниям о школе. О той, в которой сама училась. Она действительно выделяла Стаса среди прочих мальчиков. Он как-то возвышался над всеми, только не ростом, роста он был среднего. Он поведением своим возвышался над мелкими стычками. Когда другие мальчишки цеплялись слово за слово или даже пихались, Стас смотрел со снисходительной улыбкой. Не мелочился он. Зато ставил на место хулиганов, которых боялись другие. Например, двинул одному старшему на год за свинское обращение со скромной девочкой. И хотя Полина с её тонкой душевной организацией не любила драчунов, но как этому врезал Стас её просто восхитило – так благородно это выглядело. Он ставил на место даже учителей, если те много себе позволяли. Заметив однажды, как занижаются оценки его другу, он намеренно написал контрольную хуже. На возмущение учителя он ответил, что не согласен с оценками товарища и хотел получить такую же оценку как у него. После разбора заданий учитель был пристыжен. Ещё Полину восхитило, как Стас дал отпор другому учителю, проявлявшему сексуальную озабоченность. Когда тот задавал девочкам слишком личные вопросы и оценивал их внешность, Стас сказал: «Извините, Анатолий Аркадьевич, но девочки – это не ваша компетенция. Не могли бы вы сосредоточиться на своём предмете?». А однажды Полину потрясли просто глаза Стаса – столько в них обнаружилось благородства и решимости. И теперь девушка стала уверена, что если бы решимость Стаса направлялась в нужное русло – он стал бы прекрасным человеком, в частности, эталоном мужчины. Но куда-то не туда он повернул, отчего его благородство выродилось в высокомерие и насмешливость. В голову Полины стучался вопрос: что же всё-таки пошло не так? Видимо, не заметили в нём этого благородства и не оценили. Ах, как бы это тогда оценила она, как бы раскрыла в нём лучшие качества!  Но опять что-то не задалось. Наверное, она для него была слишком тихая и скромная, к тому же внешними данными не блистала.

После школы их пути разошлись. У неё – педагогика, у него – журналистика. Случалось только общение по телефону и в соцсетях, ещё приглашения Полины в его оппозиционный кружок. Но ни разу не случалось с ним встречи с глазу на глаз. Знала только девушка, что он сотрудничает в информационном холдинге «Роса» и проводит репортажи из разных бюджетных учреждений, сельской местности, но с позиций, радикально отличающихся от позиций федеральных телеканалов. В результате репортажей Станислава Гранкина должна была быть не в лучшем свете изображена российская власть.

В одном московском скверике появился человек. Раз появился – значит нарушил карантин. Это был молодой человек среднего роста с тёмными густыми волнистыми волосами и пухловатыми губами по имени Станислав Гранкин. Он сел на скамейку в ожидании таких же нарушителей карантина, уверенных, что никакого ковида не существует. И вот, постепенно, с интервалом в минуты полторы к нему подошли ещё двое молодых людей и девушка. Они проявляли осторожность, чтобы их не засекли как нарушителей.

– Так, вот и Диана подошла. Все вроде бы в сборе. Ну, здравствуйте что ли, идейные мои соратники! – негромко, но бодро поприветствовал всех Стас.
– Привет-привет, Стас! Без Полины? – поинтересовалась Диана.
– Как видишь. Что-то не прибавляется число наших соратников. Боятся все мифического вируса. Так боятся, что ни о коррупции никакой не могут думать, ни о развязанных режимом войнах. Одним словом, о будущем никто не может думать – своём и своих детей. Так парализовала мышление бегинская страшилка.
– Круто выражаешься, Стас! Не знаю, может ли так ещё кто-нибудь на всей «Росе». Да, ребят?

Парни задумчиво угукнули.

– Я здесь не чтобы выражаться. Я не в писатели собираюсь. Я не для слов, а для дела здесь. И вообще на «Росе».
– И какие у нас дела в карантин? – заговорил один из парней. – В такой безлюдной Москве?
– Да уж… Собираться мы можем только вот такими кучками, остерегаясь ментов и всяких стукачей.
– Как собираться – это ясно. Как соберёмся-то, что делать?
– Как соберёмся, Лёх – обдумывать, что делать. Во-первых, сколько ещё продлится ещё этот чёртов бегинский карантин? Если он продлится ещё долго… полгода ещё, скажем… то надо с этим как-то бороться.
– Силу применять?
– В некотором смысле. Силу убеждения применять!

Стас внушительно посмотрел на своих друзей, а те в ответ только молча и любопытно таращились.

– Например, ходить по подъездам и громко возглашать, что ковид – это выдумка, что хватит сидеть взаперти и не думать об окружающей действительности.
– За шум загребут в полицию.
– Да, возможно, начать надо не с этого. Нам надо численность свою приумножить. Разъяснять наши позиции, убеждать, находить больше сторонников. И лучше всего для этого подходит подрастающее поколение. Это прекрасно продемонстрировали митинги, организованные Зарудным в семнадцатом году. На них подростков присутствовало более чем достаточно.
– И куда мы поведём подросточков? В какое кино и в какие поездки, когда всё закрыто? Идейные собрания – это слишком взрослые для них вещи, скучные. Да и родители у них зоркие.
– Да ты, Андрюх, вообще не ту тему затискал! Нам не нужно их никуда вести и развлекать. Нам бы просто внушить им, как благородно идти против системы, против стереотипов, против мещанского сытого довольства их близких, против серой тоскливой повседневности. Они должны почувствовать, что значит вносить в жизнь элементы борьбы, героики! У подростков особая тяга к переменам, к слому шаблонов – к бунтам, одним словом. Вот на этих струнах подростковой души мы и сыграем, и зазвучит, я уверен, прекрасная музыка.

Друзья слушали Стаса как завороженные и не могли добавить ни слова. Сам же он решил сбавить жар в своей речи.

– Ну, а может карантин продлится и не так долго, как мы думаем. А ещё привет вам всем от Полины.
– Спасибо. Но только знаешь, – подметила Диана. – Это твоя как её… подружка могла бы и на тебя плохо действовать, размягчать волю. Но ты настолько волевой и идейный, что мы за тебя спокойны. Но она ведь и детей учит, вот ведь. Им внушает покорность. И в результате детям трудно будет идти против системы. И нам будет трудно убеждать тех детей, которых до этого обрабатывала она. Ты с ней поговори об этом.
– Я говорил, – заверил Стас. –Для неё главное – поиск истины, как в общем-то и для нас. Но только истину она видит в науке, такие дела.

На этой не самой плохой ноте ковид-диссиденты разошлись.

                ***
Спустя месяц в России отменили режим самоизоляции. С одной стороны, не подтвердились опасения компании Стаса, но и радости особой не возникло. «Ещё бы бегинский режим отменили!». Явилось также у народа в целом много претензий к властям в связи с тем, когда именно отменили карантин – когда кривая заболеваемости, по утверждению многих, шла вверх. Да и ограничений оставалось немало – и маски, и социальная дистанция в полтора метра. На митинги при таких делах не приходилось рассчитывать. Но теперь компания Стаса могла встречаться уже с бо;льшим числом людей, с «ковидофобами» по их терминологии. Среди прочих, встретилась с ними в том же сквере и одноклассница Стаса Полина. Пришла она, естественно, в маске и встала поодаль, попросив не подходить к ней. Она к тому же взяла с собой ещё масок – хотела сначала убедительно попросить, а затем предложить надеть их остальным.

– Ой, кто пришёл! – вычурно воскликнула Диана. – Наша послушная Полина. И маме послушная, и Кремлю. Правильно?
– Вот, ребят, не хотите надеть? – робко протянула девушка стопку масок.
– Ой, вы только посмотрите! – продолжала Диана. – Мило, конечно, с твоей стороны. Но, знаешь ли, не хотим.
– Ты за кого нас принимаешь, Полин?
– Ну, как хотите… – ничего не оставалось сказать Полине.
– Ну давай, рассказывай, подружка, как ты поживаешь и чему детишек учишь.

Диана таким образом взяла инициативу в разговоре, отчего он стал казаться чисто женским. 

– Детишек? – оживилось Полина. – Прямо сейчас не учу – летние каникулы. По русскому была самая сложная тема – спряжения и глаголы-исключения. По чтению в одном классе – поэзия Тютчева, Фета, в другом… – она увидела усмешки. – Или… вы что-то другое хотели у меня узнать? – она тоже скромно усмехнулась.
– За такую информацию тоже спасибо. Но мы хотели узнать…
– Какие взгляды на жизнь ты передаёшь детям? – подключился парень по имени Андрей.
– Взгляды на жизнь у меня очень спокойные, рассудочные.
– Ты всему покорна, – нараспев со вздохом сказала Диана. – Согласна со всем происходящим вокруг… Верно?
– Ну, сомневаться в пандемии ковида я не вижу оснований.
– И тотальная коррупция тебя не волнует.
– Волнует! – встрепенулась Полина. – Но только надо подбирать методы борьбы с ней… А не просто собраться в одном месте с какими-то… невразумительными лозунгами, «мы здесь власть» и прочее. Это что значит, кто этим детям власть даст?.. Извините.
– А каковы же твои; методы борьбы с коррупцией?
– Ну… Если непосредственно столкнусь с конкретным случаем коррупции – то обращение в суд, в полицию, заявление писать.
– Что-то я ребят, сомневаюсь, чтобы такая овечка вообще куда-то обратилась, – высказалась Диана.
– Если действительно кто-то пострадает, то обращусь.
– Скажи, Полин, – продолжал Андрей. – А ты учишь детей иметь свою точку зрения и отстаивать её?
– Это очень хорошая вещь – иметь свою точку зрения. Но надо только, чтобы она не расходилась с общепринятыми нормами морали… Вот… – Полина, говоря всё это, смотрела в сторону – слишком уж её все буравили глазами.
– А мы вот собираемся с детьми толковать, с подростками, точнее, учить их иметь своё мнение.
– Что за мнение, о чём?
– Что надо идти против течения, против коррумпированного кровавого режима. Что их родителям не хватит на это духа, те – изнеженные, ни за что им никогда не приходилось бороться. А вот у них самих хватит духа, если их подбодрить.
– Это что получается, вы создаёте конфликт между поколениями?
– Ну, если их родители нежатся в обывательском уюте и ничего их не волнует?
– Нет, так не пойдёт. Мир с родителями – одно из главных условий жизненного успеха и нравственной личности. Если только родители совсем… жестокие какие-то. Детей надо направлять на что-нибудь созидательное, а не на сплошной бунт против старших. В общем я никак не могу одобрить такие ваши методы.
– Ну и иди тогда домой, трусишка! С такими взглядами мы тебя можем только домой отправить, к маме! – разразилась Диана. – Интересно, сколько ты ещё с ней проживёшь? Поди только к Стасику своему пришла, а он-то как раз замолк что-то. Раньше самый красноречивый был.
– Диана! Я просто дал возможность высказаться вам, а то всё я да я.
– А-а! Вон ты как, а я думала Полиночке своей не решаешься ничего возразить. От неё затих.
– Диан, не надо, пожалуйста, о личном!
– Ну ладно, ребят, я пошла, – объявила Полина.
– Иди-иди, стерегись лучше от своей короны! Прививку не забудь сделать, которая тебя только быстрее угробит. Тесты все сдай – на антитела, ПЦР, РСФСР, бегинизм крови, – тут компания рассмеялась. – Какие там ещё придумали? Так что давай, стерегись ковида.
– И гнева Кремля! – ввернул Андрей, и компания снова рассмеялась.

Полина ничуть не выглядела задетой. А вот кому стало не по себе от этой встречи – это Стасу. Он только лишь виновато смотрел на приглашённую подружку, один раз прижал руку к сердцу, но словами заступиться не мог – это могли воспринять как слабоволие или даже отступление от идей. Явствовало одно – для Полины его компания, как и он сам, значит меньше, чем дети, которых она учит.

Хотя Полина была довольно молода, ей уже приходилось слышать высказывания или как минимум намёки на то, что пора бы уже создавать семью. Нравом девушка обладала спокойным и неторопливым, она предпочитала делать сначала то, что у неё лучше получается. На данный момент лучше всего получалось учить детей – это и стало её главной потребностью, а что до избранника – когда-нибудь что-нибудь да получится, а пока что главное не это.

К своим ученикам начальных классов она, в результате, относилась особенно нежно и внимательно, будто к своим родным детям. Полина иногда чувствовала, что к детям её тянет больше, чем ко взрослым. Тянет, разумеется, в приличном смысле слова. Она ценила в детях те качества, которые взрослые, в основном, утрачивают – искренность, открытость, доверчивость. Взрослому такие качества даже и не нужны – за них посчитают недоразвитым, инфантильным.  Но вот в детях эти самые качества вызывали у Полины особый душевный трепет.

Серьёзных дефектов Полина не имела. Просто являлась она уж очень скромной и нерешительной, а также, насколько ей было известно со средних классов школы, обладала весьма неброской внешностью. Но что-то в ней отмечали, особенно Стас. Проницательность. Дар как-то особенно чувствовать состояние другого человека, угадывать его намерения. Именно поэтому Стас дорожил общением с ней. Парень думал: ещё чуть-чуть, и она поймёт все мотивы его ковид-диссидентства и вообще борьбы с режимом. Но пока то, о чём догадывалась Полина, не способствовало её принятию взглядов Стаса. Например, что Полина открыла в нём ещё в школьные годы какое-то благородство – это ему нравилось. Но вот какой она из этого сделала вывод – просто кошмар. Девушка говорила, что если бы его решительность направить в какое-то нужное русло ему не пришлось бы входить в стан оппозиции. Для Стаса это никак не вязалось: быть благородным и решительным и не бороться с режимом? Для него ни в чём другом не могли проявляться ни решительность, ни благородство. В итоге молодой человек решил, что она его понимает, но всё-таки не до конца, вот ещё бы чуть-чуть она продвинулась в своей проницательности – уверенно вошла бы в их кружок оппозиционеров-заруднистов. Да и Полина со своей стороны считала, что если бы можно было понять до конца всех людей – все мотивы их действий, намерения и тревоги – исчезли бы все конфликты, и Земля превратилась бы в рай.

Между тем, о ковид-диссидентстве заговорили уже и дети. Это Полина узнала из разговора на прогулке с вузовской подругой.

– Вот у меня мальчик так напрямую и спросил онлайн: «Надежда Викторовна, а почему некоторые считают, что ковида нет?». И я тут так прям растерялась, вообще не ожидала такого вопроса!
– Но сказала же ты хоть что-то?
– Ну да, что-то промямлила.
– Ну что?
– Что-то навроде: бывает у людей особое мнение о происходящем. Кто-то считает, что земля плоская. Мнения бывают разные, но лучше всё-таки предостерегаться на всякий случай.
– Да уж, Надюш, не подготовилась ты. Надо было сказать, что… Так, мальчик, надень масочку, пожалуйста! – обратилась Полина к проходящему пареньку лет двенадцати, который сдвинул свою маску на подбородок. – Надень, надень! Ты знаешь, какой сейчас вирус опасный? До конца надень, на нос, как у меня. Молодец. И не снимай, пока домой не придёшь.
– Да-а, Полин! Хоть и нет у тебя детей, но ты как мать бываешь.
– Я говорю, тебе надо было сказать тому мальчику, что люди, отрицающие ковид, создают смертельную опасность для себя и окружающих, что их нельзя слушать, а нужно убеждать соблюдать предосторожности.

В здании медиахолдинга «Роса» Стас Гранкин с компанией вошли в зал с белыми стенами, большими мягкими диванами и стеклянным столиком в центре. Здесь предстояла встреча с начальником, главным редактором канала Павлом Вычетовым. Не будет преувеличением сказать, что вся оппозиционность медиахолдинга держалась в основном на нём. Как начальник Вычетов требовал отчёта не только о корреспондентской, профессиональной деятельности, но также и о продвижении оппозиционных идей. Казалось, что ничего важнее борьбы с режимом для него и не существовало, что ради этой борьбы он запросто может отправить кого-то и на смерть. Но только направил бы он без пламенного напутствия, а холодно и надменно, в стиле: «Давай-давай, умри и увидим, что ты чего-то стоишь». Но Стас уважал Вычетова, полагая, что такой манерой обращения он вырабатывает решимость. Коллеги Стаса побаивались Вычетова, трепетали, сам же Стас собирался дать спокойный и сухой отчёт. И вот, компания уже заждалась Вычетова, но начальство, как известно, не опаздывает, оно задерживается. Наконец в зале появился мужчина на вид под сорок, с презрительным взглядом крупных серых глаз, орлиным носом и рыжими длинноватыми волосами. Его и ждали.
– Здравствуйте, Павел! – нестройно, торопясь друг за другом проговорили коллеги.
– Здравствуйте-здравствуйте! – насмешливо протянул Вычетов. – Отчитайтесь о проделанной работе. Сначала ты, Гранкин, на тебе побольше ответственности.

И Стас отчитался о своих репортажах – из больниц, складов, ферм, парков – всё на предмет выявления недовольства властью. За этим последовал неофициальный, но не менее важный для Вычетова отчёт, влияющий на его отношение к подчинённым – о продвижении оппозиционных и ковид-диссидентских идей.

– Ну, тут не так уж могут дела продвинуться, народ уж слишком убеждён в ковиде.
– Так, ты давай не за народ отвечай, ковидобаранов этих, а за себя. Ты что предпринимал?
– Убеждения. Говорил, что власть запугивает народ этим ковидом, чтобы отвлечь от своих тёмных дел, связанных с коррупцией и войнами. Со мной согласилось довольно немного людей, в основном вот эта компания, которую вы сейчас видите. Мы планируем расширить круг общения онлайн – через подходящие сообщества, и офлайн – это стало возможно благодаря отмене режима самоизоляции. Особую ставку мы делаем на молодёжь.
– Скажи-ка, Гранкин, а кого конкретно ты пытался убедить?
– Знакомых по вузу, по школе.
– И среди них есть одна девка, которую ты не только не убеждаешь, а сам поддаешься её воздействию. Так?
– Ну… Да, дружу я с одной девушкой, знакомой со школы.
– И как она на тебя действует?
– В плане убеждений – никак.
– Как тебя вообще угораздило влюбиться в лопоухую бледную моль?
– Я сказал, что я дружу – почему влюбился сразу? И потом вы, простите, её видели?
– Может и видел до того, как попрятались все ковидофобы. А какая тебе вообще разница – видел или нет? Просто знаю и всё!
– Чтобы знать, надо видеть.
– Хватит! Много посторонней болтовни! В общем, если ты из-за этой… кхм… подружки своей начнёшь отходить от наших идей – я тебя попрошу расстаться с ней. Посмотрим тогда, чего твои убеждения стоят. Всё ясно?

Вычетову доставляло искреннее удовольствие замечать, как Стас нервничает – опускает взгляд, делает паузы, водил желваками. Нравилось таким образом ощущать свою власть – не просто по должности, а психологическое воздействие.

В связи с продолжающейся пандемией для Полины оказалось отменено много чего интересного – летние экскурсии, поездка по городам Золотого кольца. Но ей оказалось более чем достаточно прогулок в близлежащем парке с вузовскими подругами. Вообще для Полины как для человека неприхотливого пандемия сама по себе не являлась каким-то тяжёлым испытанием. Беспокойство её оказалось связано только со Стасом, что отражалось в разговорах с подругами. Говорила Полина не конкретно о Стасе, а вообще о ковид-диссидентах в стиле: как люди могут до такого дойти? И все равно это беспокойство отмечалось подругами.
– Ты чего-то, Полин, прям так беспокоишься об этих диссидентах, как будто у тебя среди них кто-то близкий есть, – подметила подруга Надя. – Иначе трудно это объяснить.
– Ну, если честно, есть среди диссидентов один парень…
– Интересно! – оживилась Надя.
– Нет, ты, пожалуйста, не делай поспешных выводов. Мы просто с ним со школы дружим.
– А почему только дружите, можно узнать?
– Он какой-то особо идейный, борется с режимом Бегина, как он говорит. А его соратники, так сказать, по этой борьбе ко мне что-то не очень расположены. А они для него, похоже, важнее. А с другой стороны и для меня школа, пожалуй, важнее. Поэтому вот так. Цели у нас расходятся.

Таким образом, при отсутствии семьи Полина как к детям относилась к ученикам, а к Стасу относилась как к кому-то навроде мужа.

А Стас со своим кружком оппозиционеров времени не терял – проводил идейную обработку подрастающего поколения. Для этого не нужно было далеко отправляться – разговор проходил во дворе среди зелени, в которой Москва утопала. Подростки брались из числа чьих-то соседей и всё-таки надевали маски, чтобы не напрягать родителей. Да и тема ковида вообще не затрагивалась.

– А вы знаете, ребят, что вам, вашему поколению открыта перспектива героической борьбы? Борьбы против несправедливости окружающего мира, коррупции, войн и крови. Вам нужно только осознать эту цель и не разменивать её на всякие временные удобства и дешёвенькие удовольствия, как, например, по ящику посмотреть что-нибудь весёленькое, порубиться в «War craft» и всё такое. По-настоящему вы можете побороться с бегинским режимом, являющимся горем для нашей страны. Ваше поле битвы – это митинги, организованные одним умным и решительным человеком. Правильно, Зарудным. Он пока один в нашей стране говорит о том, куда сколько тратится бюджетных денег. Поколение ваших родителей слишком изнеженное. Не то что поколение, победившее фашизм. После того поколения давно уже не было героических поколений. А теперь героическим поколением можете стать вы! Только вдумайтесь в это! Побороться! За общее благо! Можете! Вы! В восприятии уже ваших детей и внуков вы можете стать поколением победителей, теми, кто победил бегинский режим, кто подарил свободу нашей стране – свободу мнений, собраний, творчества. Для этого всего вам нужна только лишь смелость, готовность пойти против течения, способность найти в жизни что-то поважнее личного комфорта. Я верю, ребята, что в вас найдётся эта смелость! Ваши глаза уже сейчас светятся решимостью! Я вижу!

Подростки смотрели на Стаса, затаив дыхание и долго не могли прийти в себя. Кто-то даже забыл, в какой стороне находится дом. За всю их не слишком долгую жизнь их ещё ничья речь так не завораживала.

Полина испытала некоторое облегчение, услышав в новостях, что кривая заболеваемости пошла на спад. Всё дело в её действительном беспокойстве за Стаса. Её мама уже напрямую просила её перестать беспокоиться за «каких-то рехнутых» и конкретно за него. Мама уже перешла на просьбы забыть о Стасе. И Полина, осознавая различие их со Стасом жизненных целей, однажды стала уже почти готова это сделать. Как вдруг… Он позвонил!

– Привет, Поль! Как поживаешь?
– Ой, Стасик, привет! Я так рада тебя слышать, знать, что ты здоров.
– Опять ты за своё? Хорошо тебя промыли… Ладно, я хотел бы извиниться за свою компанию. За то, как они с тобой довольно жёстко… Вот…
– Да о чём ты, я всё забыла! Я и сразу же внимания не обратила.
– Ну хорошо, а на это и надеялся.

Последовали вопросы об учениках Полины. Девушку окрылило то, что Стас этим интересуется, и она ответила необычайно подробно – кто способный, кто не очень, кто хулиганистый, кто спокойный, и вообще дала характеристику чуть ли не каждому своему ученику и даже некоторым родителям. Стасу же не хотелось обрывать данное повествование. Он только спросил, обо всех ли она рассказала.

– Я просто хотел пригласить тебя пообщаться офлайн. Фейс ту фейс пообщаться тебя пригласить хотел. Думаю как учительница началки ты некоторые выражения на английском знаешь. «Фейс ту фейс», например.
– Знаю, конечно. Только куда ты хочешь пригласить?
– Да не особо сейчас куда пригласишь. Рестораны и кафе, например, все закрыты. Как насчёт парка Горького, покрасивее там?
– А ты будешь в маске?
– Если только из уважения к тебе, а так я от своих убеждений отступать не собираюсь…

Полина глубоко вздохнула.

– Помимо всего прочего нам ещё есть, что обсудить. В общем, давай завтра, где-то часа в четыре по поводу нашей готовности созвОнимся ещё.
– А вот и нет, мы не созвОнимся.
– Как это? Отчего вдруг?
– Мы созвонИмся. 
– Ах во-он… Ну ты даёшь! Я аж опешил. Грамотная ты моя.

Далее подтвердилось согласие на встречу.

На следующий день Полина явилась в парк и подошла к скамейке вовремя.

– По-учительски точно. А то девушкам можно и опаздывать чуть-чуть.
– Нет, слишком уж я дисциплинированная.
– Понятно. Так вот, что я хотел с тобой обсудить. Ты говорила, что видишь во мне что-то такое, чего никто больше не видит и это «что-то» является истоком моей борьбы с режимом. Да и сам я чувствую, что ты действительно что-то во мне видишь, чего я и сам не замечаю. Вот об этом хотелось бы побеседовать.
– Ну давай. Я уже в школе что-то особенное в тебе увидела, иначе бы о тебе и не помнила вовсе и в контакте бы не искала.
– Ну да, уже слышал, что ты видела во мне благородство и смелость. Ты, Поль, скажи пожалуйста: какие выводы ты из этого делала?
– Выводы? Ну, что ты склонен протестовать против несправедливости, защищать слабых, что любого на место поставишь, никого не побоишься.
– А как ты связываешь всё то, что увидела во мне в школе с моей оппозиционной деятельностью?
– Я понимала, что ты склонен бунтовать против системы, против сложившихся порядков, если они несправедливые.
– А не говорила ли ты, Поль, что я мог бы обойтись и без борьбы с режимом?
– Да, мне кажется, ты мог бы обойтись.
– Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее. В каком случае я мог бы обойтись и что бы тогда делал?
– Знаешь, Стас, меня никто так не расспрашивал со времён выпускного экзамена в пединституте, – усмехнулась девушка, что Стас из-за маски заметил только по глазам.
– Да, извини, это не совсем похоже на сви… на дружескую встречу, но мне очень нужно это знать. Я ни у кого не встречал такой проницательности, никто так точно не определял что-то во мне. Поэтому я захотел встретиться с тобой, чтобы узнать побольше о… себе. Меня в первую очередь беспокоит вопрос, как это я мог бы обойтись без борьбы с режимом?
– Ну, во-первых, я не вижу ничего такого уж страшного в правлении Бегина, по сравнению с предшествующим правлением народ стал жить достойнее.
– Опять этот штамп – «вставание с колен»?
– Нет, Стас, у меня не штампы, я хотела бы конкретный пример привести. Что дети сейчас стали умнее, воспитаннее, любознательнее. По-моему, даже я сама не была так умна лет в девять, как некоторые из них. Это что касается Бегина. Что касается лично тебя, без борьбы с режимом ты мог бы по-другому проявить решительность, бороться за справедливость, стал бы каким-нибудь судьёй, адвокатом, тренером, или хотя бы как я – учителем.
– Понятно… Но только отчего я стал не тем, кого ты перечислила, а стал оппозиционным журналистом? Что в твоём понимании пошло не так?
– Как-то твоё благородство не оценивалось окружающими. В глазах учителей ты был не слишком образцовым, учился не блестяще, а решительность твою они принимали за дерзость. Может быть. По учительским представлениям ученик должен быть поскромней всё-таки, меньше выскакивать. А ты всюду совался – в каждой бочке затычка, – рассмеялась Полина, – это вредило авторитету старших, и поэтому они не оценили твоей смелости.
– Понятно, – стал доволен Стас. – Наши с тобой расхождения заключены, таким образом, только в оценке Бегина. Но ничего, это не страшно. Пойдём походим по парку, что всё сидим-то?

Встав со скамейки, Полина решила сама кое о чём расспросить Стаса в ответ.

– Так значит, Стасик, я тебе понадобилась в этом парке, только чтобы лучше узнать о себе?
– Почему? Ты вообще меня привлекаешь.
– Но чем? Не красотой же?
– Ты красивая.
– Да ладно, а то я не знаю.
– Ну, может, не столько чертами внешности, сколько внутренним миром, манерой обращенния. Ты так ласково со мной обращаешься, мне такое обращение так иногда нужно посреди идейной борьбы. Да ещё как ты обо мне беспокоишься по поводу этой твоей веры в ковид! Какая ж ты милая! Лапка! А вообще, какой я идиот – как мало знаю ласковых слов! Я со школы на матюках специализировался.
– Да ты что?  Я ни разу не слышала!
– Ну, это при тебе я сдерживался. А так я даже матерные стишки пописывал классе в седьмом, ещё с мальчишками мы соревновались, кто забористее выругается, кто при счёте до десяти больше матюков произнесёт.
– Фу, как грязно! Вот уж не думала, что ты влезешь в эту грязь.
– Ну да… Подросткам свойственно тянуться к запретному и тем самоутверждаться.

После короткой паузы Стас сменил тему.

– А идейная борьба, как и любая борьба – вещь жёсткая, не до сантиментов. А ты при этом – невероятная отдушина.
– А не мог бы ты привести пример этой жёсткости?
– Жёсткость в основном исходит от нашего начальника на телеканале «Роса». Он нас учит жёстким методам – несогласных изображать трусами, обывателями, приспособленцами.
– А когда это в последний раз было-то?
– Ну, вот коллега мой в семнадцатом году по заданию, вернее, поручению начальства уговаривал своего товарища по вузу прийти на митинг против коррупции, организованный Зарудным, помнишь такой? На нём ещё много школоты было, отчего кремлёвские СМИ прозвали этот митинг детским. Вот. А тот отвечал какими-то типичными для кремлеботов фразами: «Я плохо знаю Зарудного. Он – тёмная личность, сам под следствием» и тэ дэ. В итоге мой коллега по каналу надавил, сказал вузовскому товарищу, что тот недостоин называться журналистом с такой трусостью, желанием отсидеться. Что он предаёт наследие отважных правдоискателей – Галилея, Фучика. И тот в итоге…
– Что? – не на шутку встревожилась Полина.
– …Ушёл из профессии журналиста. Чем сейчас занимается – нам неизвестно.
– И что ты сам об этом думаешь?
– Жёстко, конечно. Я сразу так сказал.
– И ты… можешь работать с такими людьми?!

Стас остолбенел от такой реакции тихой и мирной Полины.

– Это же человеку жизнь поломали! Заставили уйти из профессии, которой он учился многие годы! И всё оказалось кончено из-за слов какой-то злюки? Какие вы нетерпимые к иному мнению, какие вы фанатики жестокие! Так унизить человека за иное мнение! А у него, может, была трудная жизненная ситуация или со здоровьем что.
– Полин, ты потише, успокойся!
– Да нет, я не успокоюсь! Я не могу больше с тобой встречаться, пока ты с такими людьми имеешь дело! Или твой кружок, или я! Всё! Не иди за мной!

И Полина резко отошла, издавая всхлипы. Разве только маску с себя не сорвала. Стас никак не мог осознать произошедшее – то, что оборвалось их нежное общение. Но как ни горько было это осознавать, для него всё равно оставался важнее авторитет на телеканале, авторитет отважного борца с бегинским режимом.
 
В течение лета народу казалось, что пандемия отступает – магазины и прочие заведения стали люднее, уже не требовали маски в различных учреждениях. Ну а Стас с друзьями по-прежнему считали, что никакой пандемии и не было. Они считали, что о спаде объявили только для голосования по поправкам в Конституцию, а этот референдум считали ещё одним способом Бегина укрепить свой режим, законсервировать то, что сложилось при нём. А ковид-диссидентство, судя по новостям, ширилось. К нему примкнул один монах, объявивший сатанистами руководство не только страны, но и церкви за препятствие посещению верующими храмов и призывы к вакцинации. И хотя Стас к компанией не верили в Бога, они приятно удивились, узнав о таком пополнении их рядов, ведь они считали многих духовных лиц служителями режима.

Стас продолжал журналистскую деятельность и идейные беседы с подростками. Хотя у него временами скребло на душе от разрыва с Полиной из-за какой-то, как ему казалось, ерунды, из-за того, что сделал не он. И что самое мрачное, он и пожаловаться-то друзьям не мог на то, что его скребёт – посчитают слабохарактерным, а то и вообще отступающим от идей. Никто из коллег Стаса не отзывался о Полине особенно хорошо – ни о внешности, ни о характере, ни о деятельности, ни о семейном положении. Да и сам Стас прекрасно осознавал, что изначально мечтал не о такой девушке. О какой-нибудь соратнице по идейной борьбе, с которой он мог бы войти в историю. Полина же на эту роль явно не тянула. Но всё-таки чем-то она его зацепила, чем-то невыразимым рационально. Отчего-то он временами всё ещё испытывал горечь от разрыва с ней.

А осенью кривая заболеваемости снова пошла вверх, снова в учреждениях стали требовать надевать маску, да ещё и перчатки. И всё бы ничего, да вот Стас вдруг… заболел. И не придал поначалу никакого значения, ну закашлялся, бывает, говорил много и напряжённо. Но вот однажды он не ощутил запаха от своего одеколона. Понюхал мыло – также нет запаха. А ведь про исчезновение обоняния как раз и говорили в новостных сказках. Продолжал Стас работать и так, но окружающие как-то слишком отмечали его кашель, который не отступал, и всё-таки сторонились.
А тут ещё подкатывало одно событие – кое-чей день рождения. И не просто кое-чей, а начальника-оппозиционера, властного главного редактора телеканала «Роса» Павла Вычетова. Всё в том же зале с минималистской обстановкой он давал распоряжения к этому дню.

– И чтобы никаких мне монашеских одеяний, чтобы нарядные все пришли, понятно? Та-а-ак, Гранкин! А что это ты закашлялся-то так?
– Вы знаете, Павел, – продолжал кашлять Стас. – У меня, кажется, какое-то недомогание.
– Что-о? – недоумённо протянул начальник. – Может ты ещё скажешь, что ковид подцепил?
– Не хотелось бы так думать, но у меня всё то, о чём говорили по телевизору.
– Вот так дела-а! Наслушался? И тебя промыли?
– И вообще я хочу сказать, что из-за этого кашля я не смогу… прийти на ваш день рождения.
– Та-ак! Слышали, до чего обнаглел? Итак, друзья! На ваших глазах совершено отступничество от нашей борьбы. Да ещё со стороны того, на кого было возложено особенно много надежд. В таком случае я советую тебе, Стасик, уволиться. Официально ты можешь продолжить работать, но лучше тебе не будет – ты здесь будешь презираем за своё отступничество. Да и я тебя так загоняю! Лучше напиши заявление.
– Извините, Павел, – заговорила Диана.
– Что такое?
– Я знаю, из-за чего Стас решил заболеть: чтобы не ходить на день рождения к своей Полине. Он с ней рассорился.
– А-а! Давно надо было бы порвать отношения с этой невзрачной девкой, отнимающей у него силу воли. Вот это бы я зачёл! Но! Он и мой день рождения отказывается являться – своего идейного руководители, без которого он – никто! Жду твоего заявления, Стасик! Так тебя называет твоя пигалица, вернее, называла?
– Не лезьте в личную жизнь пожалуйста!
– Ах ты, хамло! Смотри, и по морде схлопочешь! Всё, с ним у меня разговор окончен!

И с брезгливым выражением лица Вычетов ушёл из зала. При этом он был доволен тем, что всё-таки… привился.

Стас действительно упоминал предстоящий юбилей Полины. Он надеялся, что хоть в этот день восстановит разрыв, созвонится и объяснит, что он не разделяет таких методов воздействия, о которых рассказал.

Он упорно не хотел считать свою болезнь ковидом. Но пришлось. Оказались все те симптомы, о которых он слышал по телевизору – озноб, боль в горле, мышцах, ощущение сдавления грудной клетки. К кому следовало обратиться? Конечно, к врачу. Но он не мог так сразу расписаться в признании ложными тех воззрений, которые исповедовал так долго и горячо. Не будет ли это отречением и от борьбы с режимом? В голове Стаса ковид-диссидентство очень прочно срослось с оппозиционностью. И он никак не мог отделаться от ощущения, что признавая себя заболевшим ковидом он также признаёт и правоту во всём Бегина. Это и удерживало его от обращения к врачу даже при появлении всех возможных симптомов. Вместо врача он решил позвонить Полине. Пусть она всё ещё не захочет с ним встречаться, но в любом случае посочувствует ему… нет, не в его заболевании, а в том, что оказалось ложью то, во что он свято верил. Это мучило его больше, чем телесная болезнь.

Увидев, кто звонит, Полина решила ответить холодно, но как только услышала на том конце надсадный кашель, мгновенно переменилась, обеспокоилась.

– Что случилось, Стас?!
– Полин, привет, – далее он говорил сквозь кашель, – я хотел… объяснить… что я…
– Ты всё-таки заболел ковидом?
– По… похоже… мне только трудно…
– Откашляйся, пожалуйста.
– Да-да, счас.

И Стас откашливался пару минут, затем несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Девушка за это время почувствовала сдавление в груди и совершенно забыла о произошедшем разрыве.

– Значит так, Полин. Я по всем признакам подцепил ковид. Он же коронавирус. Но как же я долго верил, что его нет!
– Бедненький… К врачу обратился?
– Пока нет…
– Да как же так?
– Это всё следы бывшей у меня убеждённости. Сейчас решил к тебе обратиться, объяснить, что не разделяю тех жёстких методов…
– Ладно, об этом потом. Ты вообще как, силы есть, ходить можешь?
– Вроде могу. Но предпочитаю всё-таки лежать.
– Если вдруг какая слабость – сразу вызывай скорую, слышишь? Алё?
– Слышу. 
– И двигайся поменьше, лежи! Завтра часа в четыре я к тебе приду с лекарствами, нужными при ковиде.
– Подожди, так завтра же…
– Помню я про юбилей свой. Ну и что? Я и не приглашала никого особо, только пару подружек по вузу. Не нужен мне пир во время чумы! Всё, лежи, без необходимости не вставай. Если только поесть и прочее там. Меня жди, бедненький!
– Подожди, а мама тебя отпустит?
– Знаешь, придётся, наверное, тайком. Спокойной ночи!

Наутро Стас заходился в кашле, который убавился к приходу Полины около четырёх. Вручив лекарства и сказав слова поддержки, девушка удалилась, ибо находиться с больным было уж очень опасно.

Затем Стаса госпитализировали. Врачи говорили, что если бы он чуть дольше протянул с обращением, то мог бы оказаться в красной зоне. Но и без неё он пробыл в больнице долго.

Он о многом подумал за это время. Понял, в чём особенность Полины, чем она превосходит его идейных соратников – добротой, человечностью. Пусть у его коллег идеи, с этими идеями ему никто не посочувствовал в его болезни.

Выписавшись, молодой человек очень легко написал заявление об увольнении с телеканала «Роса».  Он мог устроиться и в другое место по своей журналистской специальности. Критичность к российской действительности у него сохранилась, но ему уже не было срочно нужно свергать бегинский режим и настраивать против него молодёжь. Главным для него стало то, что он выжил. И что в этом мире всё-таки есть добро. Пусть и безыдейное.

                2025