Дело о раскулачивании

«ДЕЛО О РАСКУЛАЧИВАНИИ СУТЯГИНА МИХАИЛА КУЗЬМИЧА. д. АНТРОПОВО. 1933 г.»
документальный очерк

      Одна из нескольких сотен деревень, оказавшихся на дне Рыбинского водохранилища – деревня Антропово Иловенской волости. Некогда в составе всей волости она относилась к вотчине графов Мусиных-Пушкиных и стояла на левом берегу реки Мыль, впадавшей в р. Мологу, километрах в 3-4 от села Иловна. Река Мыль была глубокая, временами судоходная.
       В 1930-х годах, накануне затопления, в Антропово насчитывалось 40 дворов, в 22-х из которых жили крестьянские семьи с фамилией Сутягины (1). Истоки фамилии уходят в XVIII век или глубже. Самый дальний представитель фамилии, имя которого удалось установить – Фёдор Сутягин жил в конце XVIII века и являлся, как и крестьяне всей волости, крепостным графов Мусиных-Пушкиных. У Фёдора Сутягина было четверо сыновей: Косма, Прокопий, Иван и Пётр (2). Впоследствии их потомки, односельчане-однофамильцы, родственниками друг друга не считали.

      Крестьянская семья Михаила Кузьмича Сутягина - одна из многих тысяч семей переселенцев с затопленных земель. Её историю частично удалось восстановить, исходя из скупых переложений рассказов очевидцев и сохранившихся документов.
      Дед Михаила Кузьмича – крестьянин Прокопий Фёдоров Сутягин имел троих сыновей: Маркелла, Косму и Григория, ставших родоначальниками трёх ветвей этой фамилии. Отец Михаила Кузьмича – Косма Прокопиев Сутягин, средний из братьев, родился в 1828 году. В возрасте примерно 20-ти лет он женился на крестьянской девице Наталье Матвеевой. Первая родившаяся у них дочь вскоре после рождения умерла. Косме, единственному из братьев, выпала доля отбывать воинскую повинность. Осенью 1851 года его отдали в солдаты. 21 мая 1852 года у солдатки Натальи Матвеевны родился сын Нил, «законной» – подчёркнуто в метрической книге. Через месяц Нил умер «от колики». Где служил Косма – неизвестно. Он мог быть участником Крымской войны 1853-1856 годов. В родную деревню на временную побывку в отпуск его впервые отпустили через 13 лет. Наталья Матвеевна всё это время его ждала.  В 1865 году у них появился сын Евфимий, который прожил три года и умер «от оспы». Ещё раз Косма приехал в отпуск в 1866 году, в июне 1867-го у них родилась дочь Марфа. Вернулся со службы Косма и получил «бессрочный отпуск» только в 1868 году. Прослужил он в общей сложности 17 лет. По прибытии домой получил место лесничего. В 1870 году в семье родилась дочь Евдокия (семнадцати лет она умрёт «от скарлатины»). Следующим был Михаил Кузьмич. В свидетельстве о его рождении говорилось:
      «В Метрической книге, данной из Ярославской Духовной Консистории для церкви села Иловны на 1872 год, части первой о родившихся под № 88 значится родившийся в ноябре месяце 3-го числа Михаил. Родители его из д. Онтропова отставной солдат Косма Прокопиев Сутягин и законная его жена Наталья Матфиева, оба православного вероисповедания. При Крещении был Восприемником из д. Онтропова крестьянский сын Алексей Григорьев. Таинство Крещения совершал Иерей Алексий Ливанов с дьяконом Василием Суходольским в селе Иловна 5 ноября месяца 1872 года» (3).
      Через 4 года Наталья Матвеевна родила ещё одного ребёнка, дочь Марию. Вскоре после её рождения Наталья Матвеевна умерла, ребёнок, видимо, тоже. Косма остался один с тремя маленькими детьми. После смерти жены он прожил недолго. 30 ноября 1881 года 53 лет Косма Прокопьевич скончался «от простуды» и был погребён на церковном кладбище. После его кончины детей взял в свою и без того большую семью кто-то из его ближайших родственников (вероятно, это был Алексей Григорьев Сутягин, племянник Космы).
      Девяти лет Михаил Кузьмич остался круглым сиротой. Жизнь его в тот период была очень тяжёлой. Ему поручили пасти стадо. Он рассказывал: «Коровы разбегутся, что делать – не знаю, сяду на кочку, сижу и реву». Пастухом он был до одиннадцати лет. В одиннадцатилетнем возрасте его отдали «в мальчики» к судовладельцам Цеховым (4). Так он стал ходить на барже по Волге от Рыбинска до Петербурга. Поначалу матросил, подавал чалки. Позже стал у Аркадия Цехового приказчиком, а годам к сорока – доверенным приказчиком. На хозяев Михаил Кузьмич никогда не жаловался, рассказывал, как их кормили: «Пирогов Малашка напечёт, так начинка так и лячкает. А щи нам давали, так ложка в мясе стояла». Он хорошо работал, был ответственным и трудолюбивым, хозяин его неоднократно благодарил за добросовестность. Михаил Кузьмич привёз в деревню хорошую мебель – небольшую с тонкой резьбой застеклённую горку, шифоньер. Это были подарки Цехового. Хозяин дарил ему и посуду. Сохранилась одна чашка из сервиза, подаренного Цеховым. У Цехового он работал круглый год и прослужил 36 лет вплоть до «красного террора».
      В 1894 году Михаил Кузьмич женился на Александре Филипповне Смирновой (р.1875), дочери крестьянина из деревни Волок. Александра Филипьевна, как её называли, родила 14 детей, но 9 из них умерли в младенчестве. Самая старшая дочь Анна (р.1895) (в семье её называли Нюша) с малых лет помогала матери по дому, нянчила младших сестёр Маню (р.1904), Лизу (р.1905) и Руфу (р.1908), а затем и появившегося в 1910 году Алексея, была его крёстной.
      Дочери с раннего детства вовлекались в ведение хозяйства. Работали с утра и до позднего вечера. Ухаживать ли за скотиной, идти ли за клюквой – мать их будила ни свет ни заря. Девочки сами выращивали свиней, откармливали на продажу каждый год по четыре свиньи, сдавали клюкву, на вырученные деньги покупали одежду. Михаил Кузьмич временами приезжал, привозил деньги, затем опять уезжал. Всё хозяйство оставалось на Александре Филипповне и дочерях. Наёмный труд никогда не использовали. Земли, распределявшейся по работникам, семье не хватало, считалось, что больше не положено, так как кормилец находился в отхожем промысле. Огород был небольшой, мало где можно было косить. Руфа вспоминала: «Лишнюю грядку огурцов и посадить было негде». Молоко сдавали на маслодельный завод Хватова. 
      С Иваном Филипповичем Хватовым Михаил Кузьмич был в тесных дружеских отношениях. Знали они друг друга с детства и дружили домами. Когда Михаил Кузьмич приезжал домой на церковные праздники, то всегда отмечали их семьями в доме у Хватовых, захмелев, за столом хором пели песни.  В Антропово у И. Ф. Хватова был большой деревянный двухэтажный дом, который стоял чуть поодаль от прочих домов и был окружён по периметру небольшой берёзовой рощей. Дом Михаила Кузьмича Хватовы называли «благородный дом». И действительно ни криков, ни шума там никогда не было, как утверждают очевидцы, хозяин за всю жизнь ни разу не позволил себе выразиться матом.
      Вскоре после революции пароходство А. Н. Цехового национализировали. Михаил Кузьмич возвратился в свою деревню. Хозяйством по-прежнему продолжала заправлять Александра Филипповна. В период, когда волна гонений на бывших хозяев докатилась и до Рыбинска, Цеховой отправил свою жену и детей в Антропово. Но Александра Филипповна оставить их у себя надолго не решилась. Руфа рассказывала: «Накормили их, напоили, они переночевали. А утром, ещё до наступления рассвета, мать их разбудила и сказала: «Поезжайте, матушки, иначе нас тут совсем затреплют». Цеховые уехали.
      С 1 декабря 1919 года в Ярославле началось формирование концентрационного лагеря, который в то время назывался Эксплуатационным полком. В январе 1920 года, как отделение полка, создаётся  Рыбинская Эксплуатационная рота. В это заведение забирали в первую очередь тех, кто по определению того времени принадлежал к буржуазному классу. Также осуждёнными становились спекулянты, саботажники, кулаки, церковнослужители, лица, приговорённые судебными и административными учреждениями, «праздношатающиеся» и ещё многие, кто просто попадался под руку. Наряду с крупными торговцами, заводчиками и владельцами иных предприятий поначалу в полк  гребли и мелких лавочников, и рядовых кустарей, и крестьян-середняков, имевших крепкие хозяйства, и даже осевших на земле бывших рабочих. Срок заключения зависел от «степени буржуазности» и суммы обложения «ревналогом». В январе в полку числилось 1186 заключённых, которые привлекались в основном «для работы на железной дороге по распиловке, нагрузке и выгрузке дров». При восьмичасовом рабочем дне режим оставался довольно свободным, некоторые заключённые жили на частных квартирах. «Оплата труда подённая. Никакого расчёта с заключёнными не производится. Заработная плата поступает целиком в полк. На внешние работы заключённых сопровождает конвой». По приговору некого товарищеского суда в Рыбинскую роту был направлен и Михаил Кузьмич. Из приказа № 39 по Рыбинской Эксплуатационной роте от 1 апреля 1920 года: «Зачисляются во вверенную мне роту на принудительныя работы граждане: Сутягин Михаил Кузьмич, Горбачёв Василий Иванович, Власов Александр Алексеевич, сроком на одну неделю каждого. Зачислить означенных личностей в списки роты и на продовольствие с 2-го Апреля 1920 года. Основание: выписка из протокола № 14 заседания Тов. Дисциплин. Суда от 31 Марта с/г. Командир Рыбинской Эксплуатационной роты при Ярославском эксполке Ф. К. Савицкий». К апрелю общее число заключённых полка было сокращено до 340 человек. Сроки тогда присуждались небольшие, и многих освобождали скоро. Несколько позже привлекать крестьян на принудительные работы временно прекратили. 5 мая 1920 года вышло постановление: «Всех мобилизованных, находящихся в Ярославском Эксплуатационном полку и его Отделениях: Рыбинском и Даниловском, имеющих связь с землёй, обрабатывающих таковую собственным трудом, ввиду наступающих полевых работ по сельскому хозяйству, освободить до окончания полевых работ» (5).
      В 1920-е годы хозяйство Михаила Кузьмича и Александры Филипповны оставалось крепким, семья считалась зажиточной. К началу 30-х в хозяйстве у них имелись две лошади, три коровы, около тридцати голов овец, курятня, накапывали картошки до ста мешков. В деревне было немало завистников. Постепенно тучи над семьёй сгущались. С появлением коллективных хозяйств Михаил Кузьмич был вынужден идти работать в колхоз. Колхоз назывался «Вперёд». В 1932 году четыре колхоза деревень Антропово, Банево, Лошье и Звягино объединили в один под названием «Междуречье» (6). Наставали годы тотальных репрессий. И вот однажды на одном из собраний колхозников был поставлен давно назревавший «вопрос о чистке колхоза от вредных элементов, пролезших в колхоз». Слушали доклад тов. Горбунова «Как искать кулака в колхозе, что они сейчас из себя представляют и каким способом вредят». Докладчик привёл в пример хозяйство Сутягиных. Самые крупные хозяйства к тому времени были уже разграблены, Хватовых «раскулачили» ещё в 1931 году. Далее из протокола: «Тов. Козлов говорил, что Сутягин торговал ситцем. Башуркин говорил правильно – Цехового скрывал, и все остальные колхозники подтвердили факты. Старики Башуркин и Козлов доказывают, что, верно, торговал, и когда у Цехового жил – много крови выпил из нашего брата только лишь для того, чтобы заслужить авторитет перед Цеховым. Постановили: вынести на общее собрание вопрос об исключении хозяйства Сутягина М. К.» (7).
      В тот же день 30 января 1933 года одновременно были проведены собрания бедняцких групп всех деревень колхоза. Из протокола собрания бедняцкой группы д. Антропово: «Постановили, что Сутягин М. К. торговлю имел. Семья Цехового была. Наёмная рабочая сила была временно во время покоса. В колхоз вступил при основании колхоза. На колхозной работе замечаний не было. К работе отношение хорошее. В чём и подписуемся» (8). Из протокола собрания бедняцкой группы д. Звягино: « Т. к. Сутягин М. Куз. имел наёмную силу и скрывал кулака, торговал ситцем, постановили: поставить вопрос на общем собрании об исключении его из коллективного хозяйства» (9). Из протокола собрания бедняцкой группы д. Лошье: «Сутягин М. К. торговал мануфактурой, имел, как эксплуататор, наёмную рабочую силу, скрывал семью и имущество кулака Цехового. Дочь, пробравшись в колхозную контору, развалила счётную работу. Исходя из этого, поставить вопрос на общем собрании колхоза об исключении из хозяйства Сутягина» (10). На следующий день общее собрание колхозников постановило: «Имея наличие засорённости колхоза чуждым элементом и людьми, не подчиняющимися Уставу с/хоз. артели, исключить из колхоза, как кулацкое хозяйство, Сутягина Михаила Кузьмича – торговца мануфактурой до 1917 года. Имел наёмную рабочую силу (работницу) в период покоса. Скрывал кулацкое имущество и семью Цехового. Дочь развалила счётную часть в колхозе, работая счетоводом» (11).
      Руфа рассказывала, что незадолго до этих собраний она неоднократно обнаруживала беспорядок и исправления в документах, с которыми работала. С целью уличения её во вредительстве, кто-то регулярно подтирал цифры в ведомостях, написанные её рукой, и подставлял новые, причём всё делалось так грубо, что подделка сразу бросалась в глаза. Она пыталась об этом говорить, но слушать её не хотели, беднякам верили больше, власть была на их стороне. Жениху Руфы Николаю Ивановичу Перову, пролетарию по происхождению, накануне их свадьбы говорили: «Посмотри, на ком хочешь жениться – на кулачке!» Один из деревенских активистов Левашов, «ходивший в коммунариках», который был недоброжелателем Руфы и в то же время приятелем Николая Ивановича, сказал ей: «Руфка, тебе надо увольняться из колхоза, всё равно не дадут работать». С работы её прогнали. Она с обидой и возмущением говорила: «Чтобы я ещё когда-нибудь пошла в колхоз. В жизни больше не пойду. И замуж за колхозника не пойду!»
      Семью объявили кулацкой и Михаила Кузьмича из колхоза исключили. В первую очередь ему вменялось в вину, что был он при старом режиме приказчиком. Что касается наёмной работницы, то действительно в прошлом был эпизод, когда семья приютила бездомную по какой-то причине селянку, и та в благодарность, естественно, не могла не помочь в горячую пору сенокоса. Тем не менее, этот случай им припомнили. Исключение из колхоза в то время наказанием было страшным, человек фактически становился вне общества и вне закона. Пытаясь выстоять в такой тяжёлой ситуации, в семье приняли решение, что сын Алексей должен подать заявление о разделении их общего хозяйства с отцом. 2 февраля 1933 года на заседании президиума Наволокского сельсовета его заявление разбиралось. Жил Алексей с семьёй дружно, очень любил отца, все об этом знали и, конечно, в искренность его заявления никто не поверил: «Слушали заявление гр-на д. Антропово Сутягина А. М. об исключении его из семьи Сутягина М. К. Постановили: так как хозяйство вычищено из колхоза 31/I-33 г., раздел считать фиктивным и в просьбе Сутягину отказать» (12).
      С этих пор семья стала более уязвимой, и нападки на неё только усилились, она оказалась в числе «твёрдозаданцев». Из постановления очередного собрания: «Слушали о даче твёрдых заданий вычищенным из колхоза. Постановили: гр-ну д. Антропово Сутягину Мих. Куз. … дать твёрдое задание: молока - 750 кг, мяса - 64 кг, лесозаготовки - 200 к/м» (13). Семье дали задание в недельный срок для колхоза заготовить 200 кубометров дров, а затем эту норму увеличили до 300 куб. м. За неисполнение им грозила высылка в Сибирь. Задание было заведомо невыполнимым, ведь пилить нужно было вручную, электропилы не было. В дополнение к тому их обязали сдать в колхоз 2 тонны картофеля и 3 центнера сена.  К отправке в Сибирь они стали готовиться, начали собирать вещи. Конечно, надежды на лучший исход ещё оставались. Что-то из вещей спрятали, что-то отдали соседям, лучшие наряды Руфа отдала на сохранение своим подругам. С полученным заданием по возможности пытались справиться, отдали все свои запасы картофеля и сена, закололи скотину. Так норму по мясу полностью выполнили. Картофеля сдали 1777 кг, сена – 272. Леса заготовили только 50 куб. м., то есть предписанное «не выполнили и на 1/3», что ввело колхозное начальство в б;льшую ярость. За подобное нерадение Михаила Кузьмича решили проучить и на очередном собрании 1 марта 1933 года постановили: «За невыполнение лесозаготовок привлечь к штрафу гр. д. Антропово Сутягина М. К. Дано твёрдое задание 300 кубометров, выполнено 50 куб/м. Оштрафовать [на] 400 руб. Предложить уплатить в 24 часа» (14). Штраф в указанный  срок выплачен не был. На следующий день, 2 марта, один из колхозных активистов товарищ Ратников в присутствии четырёх понятых составил Акт на изъятие имущества. В описи изъятых вещей числились: часы стенные, сапоги валяные (2 пары, из них 1 пара – новые), сапоги хромовые, 2 мягких стула плохих, кофточка сатиновая красная, 8 кг клюквы, 5 кг гвоздей, большое стенное зеркало, горка комнатная со стёклами, гардероб для одежды, полугорка, подушка пуховая, стол красный, 2 тесовых дивана, тёс половой (3 шт.), тёс мелкий (15 шт.), толстовка мужская, брюки суконные мужские, поднос (старый), овёс (6 пудов), баня старая, фонарь «летучая мышь», полог спальный, дуранда льняная (11 кг), пальто мужское старое, дом жилой (15).
       Всё имущество и почти всю скотину у них отобрали, из дома выгнали, устроили в нём детский сад. Михаил Кузьмич, Александра Филипповна и Алексей были вынуждены жить в кладовке. Руфа жила у мужа, замуж она вышла буквально накануне – 25 февраля. Аня, Маня и Лиза тоже к тому времени были замужем. Как-то в те дни, а именно 20 марта, Александра Филипповна в сердцах обматерила одного из понятых т. Куликова и с ним ещё каких-то колхозников (в отличие от Михаила Кузьмича у неё это хорошо получалось). Те пожаловались в правление, и по их обвинению А. Ф. Сутягина «за оскорбление» была оштрафована на 15 рублей. 22 марта штраф с неё взыскали «в пользу потерпевших» (16). Следует отметить, что месячная ставка заработной платы у Александры Филипповны, числившейся в колхозе техработницей, была 30 рублей (17).
      За неуплату ранее назначенного штрафа и дальнейшее уклонение от выполнения твёрдого задания 24 марта 1933 года решением президиума Наволокского сельсовета Михаил Кузьмич был приговорён к одному году исправительно-трудовых работ и дополнительному штрафу в 3000 рублей; Алексей – к одному году ИТР и штрафу в 1000 руб.; Руфина также к одному году ИТР и 1000 рублей штрафа (18). Муж Руфы Н. И. Перов в правление подал заявление с просьбой о снятии с жены задания по лесозаготовкам. В просьбе ему отказали (19).
      16 апреля всё отобранное имущество было пущено на распродажу. Покупали его и односельчане, и колхозники из других деревень. Все поимённо расписались в торговом листе, кто что купил и за какую цену. Цена, предложенная на торгах, часто превышала в два-три раза оценочную. Всего было выручено 357 рублей 20 копеек. Из них 337 руб. 64 коп. зачислили за штраф, 19 руб. 30 коп. сняли как плату за опись имущества (20). Дом по описи первоначально был оценен в 200 рублей, на торгах планировалось выручить за него 500, но, видимо, не нашлось покупателя и из торгового листа этот пункт вычеркнули. Дом перешёл в собственность Наволокского сельсовета «в лице товарища Грибова». Более с Михаила Кузьмича взять было нечего, и его оставили в относительном покое. Как-то в начале июля он подавал заявление в сельсовет о наделе ему участка для покоса. Просьбу его удовлетворили и выделили место где-то «в рогу» (21).
      О том, что ещё в 1930 году была опубликована статья Сталина «Головокружение от успехов», в которой автор «дал отпор левацким перегибам, грозившим погубить колхозное движение» (22), никто не знал, газет в деревне не читали. Михаилу Кузьмичу разъяснила сельская учительница, что хозяйство его по закону кулацким не является, и раскулачивать его не должны. Она посоветовала обратиться в суд.
      Александра Филипповна отправилась пешком в Мологу на приём к прокурору. Молога находилась в 30-ти километрах от Антропово. Она взяла с собой бумагу с характеристикой на мужа, которую специально по этому случаю написали деревенские мужики. В деревне к Михаилу Кузьмичу относились хорошо, все знали, что он с малых лет был труженик, рано остался сиротой, наследства не получал и всё, что имел, нажил своим трудом. Так в бумаге и говорилось: в детстве был пастухом, всю жизнь работал, пьяным не бывал. Накануне суда от многократных нервных потрясений с Александрой Филипповной случился удар, её парализовало, отнялась речь.
      Суд состоялся осенью 1933 года в Мологе, на него пришли Михаил Кузьмич, Руфа и Алексей. Представили судье справку, что Александра Филипповна больна и не может присутствовать на суде. Прочитав справку, судья с усмешкой произнес: «Что ж вы бабку-то парализованную сюда не притащили?» Со стороны ответчика на хозяйство Михаила Кузьмича была представлена характеристика: «Хо-во последнего является зажиточным, как нажито не трудовыми доходами до 1917 года. Занимался торговлей мануфактуры на дому. Укрывал семью бывшего судовладельца кулака Цехового и его имущество хранил периодически. Применял в хоз-ве на полевые работы работницу. Пролезшая в колхоз «Междуречие» дочь Сутягина Руфа устроилась на должность счетовода, где в течение 9-ти месяцев привела канцелярию в хаотический вид, запутала счётную часть. И в 1933 г. 31 января хоз-во Сутягина было вычищено из колхоза, как чуждый элемент…» (23). Разобравшись в обстоятельствах дела, суд постановил снять с семьи задание по заготовке дров и дал предписание возвратить отобранное. Семье возвратили дом, вернули мебель, более возвращать было нечего, всё уже было растащено. Ничего не вернули и Руфины подруги. Разве что осталась швейная машинка «Singer», которую накануне описи имущества успели зарыть в сугробе.
      В ноябре 1933 года Михаил Кузьмич написал заявление в сельсовет о незаконном его исключении из колхоза. 20 ноября на заседании комиссии по разбору жалоб исключённых из колхоза заявление рассмотрели: «Слушали: Заявление Сутягина М. К. о неправильном исключении из колхоза «Междуречие» Наволокского с/с. При наличии факта, что Сутягин до революции занимался торговлей мануфактуры; в 1919 г., в момент ликвидации буржуазии, скрывал имущество судовладельца Цехового. Жена Сутягина всё время сбивала колхозников, выявляя недовольство своё на колхозе, что колхоз одно мучение и советская власть только обдирает. Дочь, работая в колхозе счетоводом, запутывала всё счетоводство. Постановили: Решение общего собрания утвердить, считая исключение правильным» (24).
      Слова Александры Филипповны, занесённые в протокол, были сущей правдой. Из людей выжималось всё, что только представлялось возможным. В правлении колхоза проводилось ни одно совещание по «мобилизации средств» населения. От сельсовета назначались специальные уполномоченные, ежедневно выходившие в деревни с проверками «твёрдозаданцев», они контролировали ведение работ по выполнению планов мясозаготовок, молокозаготовок, лесозаготовок и т.п. Готовившихся к армии призывников также облагали «твёрдым заданием», в т.ч. вынуждали брать на себя обязательства по выплате средств колхозу. Из «Протокола совещания Наволокского с/сов. от 26/X-32 с призывником рож. 1910 г.»: «Слушали информацию тов. Ратникова о ходе мобилизации средств, о положении Народного хоз-ва СССР и о задачах призывника в деревне. Постановили: Мы, призывники Наволокского с/сов. в количестве 7 чел. следующих т.т.: Сутягин А. М. – 300 р., Жуков Н. В. – 200 р., Токунов А. В. – 200 р., Суслов И. – 150 р., Костроменков А. Я. – 200 р., Левашов А. В. – 150 р., Курицын – 150 р., берём на себя обязательство выполнить вышеуказанную сумму до 7/XI-32, т.е. до годовщины октября, по сбору средств» (25).
      Ближе к середине 30-х годов по деревням стали расползаться слухи, что всех скоро будут куда-то переселять. Никто поначалу не верил, и поверить в такое было трудно: как можно оторвать людей от этих веками обжитых земель, на которых обитало не одно поколение их предков? О том, какие это были места, славившиеся богатыми урожаями, заливными лугами и обильными покосами, в краеведческой литературе рассказано немало. В те времена в окружающих обширных лесах водилось много дичи, в реках было большое количество рыбы. Колхозники заготавливали и сдавали в «Потребсоюз» многие тонны ягод, грибы собирали в огромные корзины с двумя ручками, для сбора грибов и ягод снаряжали специальные подводы.
      Вскоре началось всеобщее переселение. Кроме имущества и домашних животных некоторые перевозили дома, сплавляли их по воде. В посёлке Шашково была даже школа, здание которой перевезли из какого-то монастыря. Не всем удавалось переправить свои дома благополучно, иные во время гонок пропадали, случались жертвы и скота, и людей. Дом Михаила Кузьмича был большой, далеко не новый и требовал ремонта, перевозить его было нельзя, ему и не разрешили. Переехал он с женой, сыном, невесткой и маленькой внучкой в село Шестовское году в 1939-м, как и основная масса переселенцев. Было тогда в Шестовском всего лишь несколько домов, кузница и почта. Николо-Колокшинская церковь ещё действовала. Стараниями коммуниста Соколова её закроют в 1941 году, в здании будет устроена валяльня по изготовлению валенок.  В Шестовское перебрались переселенцы с разных мест – из Банево, Лунино, Сивкова, Подсосенья, Раменья и других деревень, больше было мологских. Переселенцев из Сивкова называли «сивковские кошкодавы», почему их так прозвали – никто не знает. Привезённых лошадей ставить было некуда. Недалеко от Шестовского в деревне Красная Гора Михаил Кузьмич с мужиками из старых сараев быстро сколотили конюшню.
      Семье выделили дом. Нужно было обживать новое место. Был Михаил Кузьмич тогда уже не молод – 67-ми лет. Поначалу он получил работу кладовщика. Александру Филипповну, бабу Сашу, тоже совсем не молодую и не очень здоровую, привлекли на колхозные сельхозработы. Руфа с мужем и тремя детьми переехала в Шестовское позже, году в 1940-м, первое время её семья жила в доме Михаила Кузьмича. Алексей устроился матросом на пассажирский пароход «Златовратский».
       Был Алексей не таким покладистым, как его отец – бойкий по характеру, «любил подурачиться, попивал вино». Неоднократно дрался с цыганами, которые кочевали табором недалеко от Антропова. Руфа рассказывала: «Их несколько с колами, а он один на них прёт». За драку Алексея выгнали и из речного училища, куда отправил его учиться Михаил Кузьмич. В июне 1941 года Алексей был призван на краткосрочные сборы в армию. Ушёл буквально за два дня до объявления войны, предполагая скоро вернуться. На фронт он не собирался и перед уходом ни с кем не простился. Через несколько дней после начала войны в Шестовском получили от него письмо. Алексей писал с распределительного пункта в Эстонии:
      «Привет из Эстонии! Здравствуйте, папа и мама, Николай Иванович, Руфина Михайловна, мои племянники Вова, Нина и Боря! Шлю вам красноармейский привет и наилучшие пожелания, а главное – желаю быть здоровыми. Папа, спешу сообщить, что доехали благополучно, сейчас находимся в мирной обстановке. Что будет дальше – не знаю, ничего не известно, ещё не обмундировали. Папа, я жалею о том, что нам не пришлось увидеться перед отправкой, даже не пришлось увидеть сестёр. К крёстной заходили, но их дома не было никого. Ну, а к вам не представилась возможность придти, потому что 20-го я должен был быть в Рыбинске, а 21-го – отправиться в лагерь. Думали, что поедем на сборы на 45 дней, а получилось другое. Ну ладно, быть может увидимся, если будем живы, обо мне не расстраивайтесь. Папа, прошу тебя, возьмите Нюру. Хотя и порознь с вами, но будет находиться в своём углу, дайте ей пятистенок. Это пока всё, что мог написать. Пиши, жду. Ваш сын Сутягин А. М. 26.VI.1941 г.»
      После получения этого письма больше от Алексея известий не приходило, не было и похоронки. У него осталась жена Анна Васильевна. Их дочь Нина в семилетнем возрасте простудилась и умерла, это было до войны, её похоронили в Шестовском.
      Александра Филипповна, пока у неё хватало сил, работала в колхозе: летом на полевых работах собирала и вязала рожь, осенью с другими бабами трепала лён, а зимой – куда наряжали. Она умерла 2 сентября 1947 года в возрасте 72 лет. Говорили, что простудилась, возможно, был ещё один удар. Её похоронили в Шестовском около трёх кедров недалеко от церкви. Уже тогда церковь была полуразрушена. Потом здание церкви приспособили под помещение для ремонта тракторов. Все близлежащие могилы сравняли с землёй. Фотографии Александры Филипповны не сохранилось. Как-то Руфу спросили, какой же внешне была бабушка. Та ответила: «Да такая, как Маня. А фигурой – высокая, складная, не толстая, не худая».
      После смерти жены Михаил Кузьмич жил один в своём доме. Сам вёл хозяйство, была у него лошадь. Держал он и корову, сам её доил, варил творог, пёк ватрушки и пироги. Спиртным не увлекался, но вино всегда у него было. Никогда не курил. Любил принимать и угощать нечастых гостей.
      Кладовщиком был он недолго, такая работа не подходила ему по натуре. И во время войны, и в последующие годы он работал на сенокосилке, запряжённой парой лошадей. Издалека было слышно, как он погонял лошадей: «Но-о, милые!» До сих пор старухи в Шестовском, когда-то работавшие с ним, вспоминают, какой он был строгий, всех держал в руках: «Вроде и домой бы хотелось уйти пораньше, у всех домашние дела, но при нём раньше не уйдёшь, порой и на обед не отпускал». Бывало, уже темнеет, а он всё ездит. Давно пора домой, а он лошадей хлестнёт – поехали опять. Бабы на него обижались, им нужно было загонять коров. Кроме них самих это сделать было некому, если до потёмок не возвращались, то «иногда корова по деревне всю ночь и шлялась». Не было тогда ни электричества, ни керосина, на тёмный двор выйти было не с чем. Продолжал так работать Михаил Кузьмич, когда ему было уже за 80, многие этому удивлялись. «Косилка была у него на медных буксах, не на подшипниках, через поле проедет – буксу смазывает маслом». Лошадей менял, целый день тяжело им было работать. До обеда была одна пара, после обеда – другая. За ним снопы сваливал свальщик специальными граблями с зубцами. Женщины вязали их в «бабки». Жали на лошадях. Трактора не было. Работали за трудодень. Главным для всех была уборка урожая, колхоз, дисциплина. Заработал Михаил Кузьмич медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» Как о передовике сельского хозяйства, в середине 1950-х о нём написали в районной газете «Стахановский труд». Реальность в заметке была приукрашена, он и сам, когда прочитал, посмеялся над возвышенным её тоном.
      В Шестовском оказались и некоторые из бывших его гонителей. Как-то в их адрес он обронил фразу: «Как были они голодранцами и лодырями до революции, так голодранцами и лодырями по сию пору и остались. Я же и тогда для всех был Михаил Кузьмич, Михаил Кузьмич и теперь». Советскую власть не хвалил, но ему нравилось, что все учатся, у него самого такой возможности не было.
      В последние годы очень скучал. Сидел у дома на скамейке. Ватную пальтуху наденет и шапку зимнюю. Было и летом в июле ему холодно, зябко. Бывало, подзывал бегавших во дворе цыплят: «Цып-цып», – они ему забирались порой на голову. Мужики помоложе ходили к нему в дом выпивать: «Он жил один опосля-то. Мы его называли дюдя Миша. Дюдя, дай луковинку. – Да вона, бери. – Ну, и ему плеснём грамм этак 80-90, и он выпьет за компанию».
      Михаил Кузьмич до самых последних дней ждал возвращения Алексея, не хотел и свой разваливающийся дом никому отписать, всё надеялся, что сын вернётся и будет жить в этом доме. Ещё во время войны кто-то сказал ему, что будто бы где-то Алексея видел. Были предположения, что может быть тот в плену или в окружении. Но никаких вестей об Алексее так с тех пор больше не получили.
      Жил Михаил Кузьмич то в доме у Руфы, то опять возвращался в свой дом, если уставал от опеки дочери. Всегда очень любил ходить в лес за грибами. Но в последнее время ослаб, уходить без сопровождающих ему не разрешали. Однажды он не послушался и всё же ушёл. Через некоторое время пришлось идти его искать. Нашли его ухватившимся за берёзу, звать на помощь у него не было сил, он только ухал. Домой его привезли на телеге.
      Михаил Кузьмич всегда сам топил русскую печь. Как-то забрался в печку зажечь лучину, а вылезти не может. Огонь же всё разгорался. На счастье кто-то в этот момент в дом вошёл и за ноги его из печи вытащил.
      Умер Михаил Кузьмич на 90-м году жизни в начале декабря 1961 года. Со стороны казалось, что был он в последние дни как будто «немного не в себе». Накануне кончины у него открылось духовное зрение. Как-то, выйдя из своей комнаты, он сказал дочери: «Руфка, пошли!» Видя, что с ним происходит что-то неладное, Руфа спросила: «Куда пошли-то?» Он же, направляясь к выходу, повторял: «Пойдём, пойдём, там нас ждут!» Руфа переспросила: «Кто ждёт-то?» Он начал перечислять умерших родственников и односельчан, перебрал всех покойников, в их числе назвал и сестру Марфу. Руфа вслед ему крикнула: «Куда ты пошёл-то, не ходи!» Михаил Кузьмич, пытаясь открыть дверь в сени, с форсом ответил: «Ну, вы как хотите, а мы пошли…» Дверь приоткрыл и тут же на пороге упал. Его парализовало, трое суток он пролежал в коме. Похоронили Михаила Кузьмича возле церкви деревни Б;рзово, что в 4-5 километрах от Шестовского. На похоронах были все родственники и односельчане. На кладбище ехали колонной на лошадях. В тот день была оттепель и гололёд, в проталинах – незамёрзшая вода.

1. По свидетельству М. М. Полковниковой (Сутягиной) (1904-1992).
2. РФ ГАЯО. Здесь и далее: Метрические книги с. Иловна 1850-1890. Ф. 418. Оп. 2. Д. 46, 47, 48б, 46а, 47а, 48.
3. Реконструкция.
4. Подробнее о Цеховых см.: Петухова Н. А. Кто они, Цеховые?// Вперёд. Газета АО «Рыбинские моторы». 23.09.1996.
5. РФ РАЯО. Дело Эксплуатационного полка при Отделе Управления     Ярославского Губернского исполнительного комитета. Протоколы заседания отдела Управления, Приказы по Рыбинской Эксплуатационной роте и другие руководящие материалы. 30 дек. 1919 - 22 дек. 1920 г. Р-1641. Оп.2. Д.1494. Лл. 15, 21, 51, 79, 104, 109, 115, 131.
6. РФ ГАЯО. Акт о слиянии колхозов «Вперёд», «Свет», «Гори» и «Звягино» в один колхоз «Междуречье» и установление границ землепользования. 23.01.1932. Ф. Р-648. Оп. 1. Д. 37.
7. РФ ГАЯО. Протоколы общих собраний граждан. 11.01.1933-  31.10.1933. Ф. Р-648. Оп. 1. Д. 43. Л. 6-7. Общее собрание бригады № 2 д. Лунино, 30.01.1933.
8. Там же. Л. 8, 40.
9.   Там же. Л. 9.
10. Там же. Л. 10.
11. РФ ГАЯО. Протоколы № 1-6 заседаний президиума колхоза «Междуречье» Наволокского с/с. Ф. Р-648. Оп. 1. Д. 40. Л. 6. Выписка из протокола № 3 общего собрания колхозников к-за «Междуречье» Наволокского с/с от 31.01.1933.
12. РФ ГАЯО. Ф. Р-648. Оп. 1. Д. 9. Л.39. Протокол № 8 от 2.02.1933.  Также см.: Д. 40. Л. 8. Протокол № 3 Заседания Президиума Наволокского с/c от 2.02.1933.
13. РФ ГАЯО. Ф. Р-648. Оп. 1. Д. 9. Л. 38-39. Выписки из протоколов   № 1, 2, 3, 8. Также см.: Д. 40. Л. 8. Протокол № 3 Заседания Президиума Наволокского с/c от 2.02.1933.
14. РФ ГАЯО. Ф. Р-648. Оп. 1. Д. 9. Л. 41. Выписка из протокола от 1 марта 1933 г.
15. РФ ГАЯО. Дело об описи и изъятии имущества за невыполнение твёрдого задания гр-на Сутягина М. К. дер. Антропово 1933 г. Ф. Р-648. Оп. 1. Д. 55. Л. 1-2.
16. РФ ГАЯО. Ф. Р-648. Оп. 1. Д. 57. Л. 38.
17. Сведения о фактическом штате по уч-ниям Наволокского с/с 1933 г.
18. РФ ГАЯО. Характеристики на хозяйства граждан, обложенных твёрдым заданием. 1933 г. Ф. Р-648. Оп. 1. Д. 57. Л. 10.
19. РФ ГАЯО. Протоколы пленумов и заседаний президиума сельсовета 31.03.33-17.06.33. Ф. Р-648. Оп. 1. Д. 38. Л. 2. Протокол от 31 марта 1933 г.
20. РФ ГАЯО. Дело об описи и изъятии имущества за невыполнение твёрдого задания гр-на Сутягина М. К. дер. Антропово 1933 г. Ф. Р-648. Оп. 1. Д. 55. Л. 2.
21. РФ ГАЯО. Протоколы пленумов и заседаний президиума с/с. Д. Р-648. Оп. 1. Д. 39. Л. 5. Протокол от 2 июля 1933 г.
22. Сталин И. В. Краткая биография. М. 1950. С. 130.
23. РФ ГАЯО. Характеристики на хозяйства граждан, обложенных твёрдым заданием. 1933 г. Ф. Р-648. Оп. 1. Д. 57. Л. 10. Характеристика на хозяйство Сутягина Михаила Кузьмича.
24. РФ ГАЯО. Земельный отдел Мологского районного Совета депутатов трудящихся. Выписки из протоколов заседаний районной комиссии по разбору жалоб исключённых из колхоза 27.01.33-29.04.33. Ф. Р-613. Оп. 1. Д. 229. Л. 29. Выписка из протокола № 3 Заседания комиссии по разбору жалоб исключённых от 20/11-33 г.
25. РФ ГАЯО. Протоколы совещаний при сельсовете. Ф. Р-648. Оп. 1. Д. 32. Л. 12.

Консультанты: Петухова Н. А., Алексеев Н. М., Козлов А. Б.

2001 г.