Алёнкины истории. Глава 9

Глава 9
Двери лифта закрывались, но вдруг снова открылись и Алёна увидела перед собой Святослава.
– Дядь Слав, ты, что раздумал меня отпускать?
В испуге спросила Алёна и потянулась к панели, чтобы нажать на пуск, но рука остановилась, Алёна не знала на какую кнопку нажать.  Снова вскричала.

–  Дядя Слава! И увидела белую клавишу с изображением глобуса, потянулась к ней, но от окрика,
–  Стой! Рука осталась в застывшем положении, а Святослав продолжил. –  Не волнуйся, сейчас вернёшься домой, и прекрати нажимать на то, чего не знаешь. Унесёт в неизвестность.

Рука Алёны медленно падала вниз, как услышала «Унесёт в неизвестность», а сама смотрела  на белую клавишу с изображением глобуса.

– Так-то будет лучше. Строго произнёс Святослав. Твой жизненный опыт в техногенном мире Земли очень много значит. И не просто ваши судьбы, твоя и  Патра запутались. По судьбе твоей он был предназначен тебе всегда. И если начнёшь и дальше отвергать его, судьба вас ещё больше запутает. Да так, что клубочек спряденный Макошью вовек не распутать. Ты думаешь, я хочу, как его дед, ему судьбу устроить? Нет. Это идёт свыше, минуя меня, я лишь посредник возле вас. Тебе идут подсказки. И вселенной вы нужны цельной парой. Целой, Алёнушка, а не по-отдельности. А у вас одна кровь на двоих, одно сердце....

– Хватит, дядя Слава, не дави на меня. Надоело. Папа всё старался выдать меня за сына своего друга, а ты за внука.
– Папа? За Игоря, что ли? Это отвлекающий ход. Тебя раззадоривали. Ты же бунтарка. И бунтарка во всём, кроме фотографий. Здесь у тебя идеал.
– Может, скажешь на какую кнопку нажать? Д’Артаньян?
Спросила Алена, увидев провожающего, похожего на Д’Артаньяна, позади Святослава. Тот удивлённо посмотрел на неё и на Святослава, видел, взгляд Алёны прикован к нему и переспросил.
– Кто?
– На белую с глобусом. Ответил Святослав, шагнул сам и нажал на клавишу. Двери закрылись как только Святослав убрал ногу и лифт медленно, но с нарастающей скоростью повело в сторону, Алёна успела схватиться за перекладину, к горлу подступила тошнота, но не так, как в прошлый раз, её уже не крутило, а затем и вовсе отпустило. Стало легко. Лифт не громко гудел, на потолке вспыхивали огоньки, словно звёздочки. В прошлый раз Алёна и не заметила ничего. Да, где там, ей было очень даже плоховатенько в тот перенос. Сейчас она чувствовала себя намного комфортнее. Даже слышала музыку и слова песни. Звук был тихим и еле различим. Лифт повело в другую сторону, музыка продолжалась, Алёна прислушалась и различила слова.

– Стоит уснуть тебе, и я спою тебе колыбельную, Летит, летит лифт в небо.
– Ага, колыбельная.
Рассмеялась Алёна. Ей стало весело и она тоже пропела под этот напев.
– А я возвращаюсь домой, но помнить буду то ласковое небо.

И лифт на мгновение остановился, а затем полетел вниз, у Алёны замерло сердце.

– Ох ты! Произнесла она и лифт остановился. Через мгновенье двери открылись и она увидела Чагадая.
Я дома! Радостно произнесла Алёна. Чагадай! Я дома.
– С прибытием красавица. Доброе утро, Алёна Александровна. Что-то вы раненько прибыли. В гостях вам не понравилось?
– Что вы, Аникей Аристархович, очень понравилось. Спасибо, спасибо, и вам здравствовать. Благодарю за экскурсию. Было классно. В гостях хорошо. Очень хорошо, но дома лучше.

– А мы ожидали, вы там останетесь.
– Это кто, вы? Изумлённо спросила Алёна.
– Все мы, я, Святослав, твои родители.
– Родители? Они дома? Спросила Алена, выходя из лифта.
– Нет. Они отдыхают на море. Ответил Чагадай, беря её вещи.
– О! В отпуске значит. Очень хорошо, это мне и надо. А сейчас домой, мне.....
Но не успела Алёна произнести фразу, как лифт загудел, Алёна вздрогнула, оглянулась, ожидая увидеть Святослава, и мысленно ругалась.

«Уже? Примчался снова следить и уговаривать...
Но какое было её удивление, когда увидела, как сверху сваливается, что-то громоздкое, продолговатое, очень похожее на что угодно, но не Святослава. Алёна облегчённо вздохнула. Это, что-то было похожее на большой свёрток.

– О, Алёна Александровна, вам вслед посылка.
Этот свёрток был упакован в подарочную бумагу и сверху надпись.

– Это тебе, Алёнушка, то, что тебе понравилось в последний миг.
– Интересно, что это? Спросила Алёна и посмотрела на Чагадая.
– Вам видней, Алёна Александровна. Не могу знать, я не Святослав. Это он может видеть и знать почти всё.
Говорил Чагадай, вытаскивая все вещи уже из квартиры, доставляя их в лифт дома.

– С дядь Славой и не поспоришь. Хорошо. Дома посмотрю и узнаю, что там мне понравилось в последний миг. В последний миг я смотрела на Д’Артаньяна. Но не его же мне прислали в подарочной обёртке.
Произнесла Алёна и засмеялась, засмеялся и Чагадай, и произнёс.
– Не думаю, но любите вы шутить, Алёна Александровна, если бы точно не знал, то думал бы, что вы кровная родня Святослава, у вас много общего и похожего.

– Ох, нет. Родного дядьки мне такого не надо, я и так не могу без его пригляда, шага ступит куда-либо. А если бы имел родные права...
– А он их и так имеет, на то он и Святослав.
– Аникей Аристархович, у меня к вам одна просьба.
– Какая? Алёна Александровна.
– Можно просто, Алёна. Остановите время для меня примерно на неделю. Думаю, мне этого хватит для переосмысливания, разрулить иллюзорность и себя понять. Чувствую, на мне какая-то оболочка, требуется время её растворить.

– Хорошо, Алёна, это в моих силах, сейчас привезу тебя домой и исполню. Это будет в пределах вашей усадьбы. Достаточно?
– Вполне. Думаю, мне не придётся выходить из дома. Продукты помнится, ещё были. Кстати сколько прошло дней с момента, как я уезжала?
– Сегодня третий день начался.
– Дааа? Ооо! Здорово! Не обманули меня, говоря о времени.
– Как отдыхалось? Спросил Чагадай уже в машине.
– По-разному, но в основном хорошо. Интересный мир.
– Хотели бы вы там жить?
– Я? Нет, нет. Мне привычнее дома. И раз я родилась здесь, то и буду жить здесь до победного конца.
– Почему до конца?
– Я просто так выразилась. Сколько мне будет позволено, столько и проживу, а хотя. Почему позволено? Я сама буду жить, столько сколько захочу.
– И это верное решение, Алёнушка.

Чагадай привёз её домой, занёс её вещи в дом и, попрощавшись, сказал.
– Ещё увидимся, Алёнушка, да и на свадьбе твоей погуляем.
– Ох! Шутники мечтатели, что дядя Слава, что вы. Улыбнулась Алёна. Какая свадьба? Аникей Аристархович? Вас дядя Слава заразил этой идеей? Мечтайте. Говорят, мечтать не вредно. Но я, увы, не в детской сказке, герои которой всегда приходит к счастливому концу. В жизни такого не бывает. Я уже на себе испытала и свадьбу и разочарование. Хватит. Хочу спокойствия.

– Отдыхайте, Алёна. Перенос много энергии выжимает. Вам восстановиться следует. Вода, лучшее для восстановления организма. Хорошо в природном источнике искупаться. В реке, но и душ тоже поможет. Время течёт здесь уже по-другому. Запустится обычное время, как сама надумаешь его изменить. Оно подчинится твоей мысли.

И Чагадай уехал, а она прошлась по своему дому, здесь было тихо, чисто, как будто только, что произвела уборку дома. Провела ладонью по полированной поверхности стола, но там и ни пылинки не было.

– Смотри-ка! А у меня тоже настроено на самоочищение? Интересно! Когда настроили? Или я раньше не замечала? Может бабушка так сделала, а я действительно не замечала. Надо было убираться, я и убиралась.
Прошла в дом бабушки. Там ещё пахло травами. И Алёне вспомнилась холодная роса на босых ногах, за травами с бабушкой ходили босиком.
Бабушка всегда говорила,
«Луг, где растут целебные травы, не терпит обуви. За травами надо ходить босиком, чтобы не было прослойки между ступнями ног и земли. Земля должна чувствовать тебя через ступни».

Ей вспомнился терпкий запах трав в корзине, бабушкины руки, бережно перебирающие собранное. Алёна вдохнула аромат трав, немного постояла, как бы что-то обдумывая, и вернулась к себе, в свой дом.

Вернувшись в свой дом, она решила посмотреть, что же за посылка была послана ей вслед. И она, взяв ножницы, осторожно срезала ленты, хрустящая бумага развернулась и Алёна увидела тот необычный тюль, что видела сквозь приоткрытую дверь в комнате Патра. Видела, там был коридор, и уже глубже была дверь в комнату, откуда она видела такой тюль.
Она потянула за край полотна, разворачивая необыкновенно красивый и воздушный с потрясающим рисунком, тюль.

– Ох, а вблизи ещё красивее. Произнесла Алёна. И когда дядя Слава успел такое провернуть? Интересно сколько здесь метров? По свёрнутому рулону, много. Думаю, хватит мне на все комнаты и, разворачивая, она к своему удовольствию увидела, что это отрезы и повидимо уже сразу с готовыми  размерами для окон. И рисунки были разными. Она быстро разбирала и убеждалась, где были одинаковые рисунки, а где и другие.

– Интересно, кто же такое сделал? Может Марица? Но откуда она знает, какие мои окна? Дядя Слава знает, он много раз бывал у нас и стройку инспектировал, и помогал мебель выбирать. Крутой у меня дядька,  но не станет же дядя Слава этим заниматься.
Удивлялась Алёна и откладывала отрезы в сторону, удивлялась и не понимала, радоваться ей надо или нет. И как только подняла последний отрез, увидела в самом низу открытку. А на ней было написано.

«Женщина всегда остаётся женщиной. Создай уют в своём доме по своему, по новым твоим интересам. Моя любимая, нежная родная женщина моя, любуюсь издали тобой всегда. И задаю вопрос, когда приблизится наш срок?»

– Патр? Удивлённо воскликнула Алёна. Не может быть! Неужели это он прислал? Не могу поверить. Может всё же, это Марица? Может быть и Марица, но записку писал он. Это видно по подчерку. Когда присылали конфеты, там были две записки. Одна от Марицы, а другая, как я поняла от Патра. Так вот этот подчерк похож. Интересно, а там сколько прошло времени? Да, что гадать? Всё равно не угадаю. Любимая?
Да я боюсь, стать любимой. Всё отбрасываю от себя.

Но на сердце у Алёны всё же, стало весело. То ли самой посылке она радовалась, то ли записки, вниманию Патра. Не понимая ещё всего происходящего, она расхохоталась. Хохотала до слёз, а потом, чувствуя, что смех её становится истеричным, постаралась успокоиться. Успокоившись, произнесла.

– Вот так и надо. Я здесь, он там. И любить себе я запрещаю. Запрещаю любить мужчину. Лучше без него жить, не придётся разочаровываться. Не хочу входить второй раз в реку замужества.

И повертела записку, текст которой был записан на лицевой стороне открытки, сделанной  Алёной очень давно, и даже не помнит, когда и где. Лишь по своей работе узнала её.

– Интересно! Такая же открытка была в посылке с конфетами. Где он их берёт? Штампует что ли?
Перевернув на обратную сторону, увидела ещё запись.

«Пространство, где пересекаются все четыре элемента, это и есть смысл жизни. То, что любит человек – страсть и миссия. То, в чем вы способны – страсть и профессия. То, за что вам могут платить – профессия и призвание. То, что нужно миру – миссия и призвание. И в час предрассветный, когда земля хранит поцелуй ночи, я всегда помню наш поцелуй. Тот поцелуй под снежинками. Ты ловила снежинки похожие на гвоздички. Помнишь снежные гвоздики?».

– Какой ещё поцелуй? Не помню, чтобы мы целовались. Выдумки. Когда, что-то складывается, то складывается навсегда, а если нет слаженности, то ни когда и не сложится. Мне кажется, его душа и сердце скрыты от меня. Вот только, возможно, я не понимаю, что-то, но отчего я чувствую себя счастливой?
Ах, как жаль, что я не красива. Не красива?
Да лучше уж была бы некрасивой,  но нет пророков в моём отечестве, чтобы рядом со мной были и некому подтвердить. Но я красива. И стала я понимать, счастье – тоже стресс, а организм реагирует перенапряжением. Так я счастлива? Или нет?

Конечно, счастливая, и я парю, парю в своём пространстве, у меня два сыночка и у каждого мои глаза, и каждый несет в пространстве часть меня. И получается я долго, долго буду жить. А жить-то больно, но надо. Вот почему боль в сердце? Порой не выносимая боль и продолжительная.
Ох, о чём я думаю? Чушь несусветная. Я молода и красивая, зачем кривлю, о том, что не красивая? Да, мне не двадцать. Ну и что? Над моей головой чистое небо и ясное солнце. Вот сейчас я отдохну, найду себя целую, дождусь моих мальчишек, и заживём. Заживём без террора любовью. Террор любовью?
Откуда такие слова. А был террор?
Алёна немного подумала, перебирая, что вспоминалась и решила. Террор был.

Возможно. Что-то есть ещё, а я не вспомню. А и не надо. Я ещё в начале своей жизни, и всё верно сделала, что уехала оттуда. Произошла просто запятая, а жизнь продолжается. И я её принимаю такой, какая она есть. И она мне нравится. Как те снежные гвоздики. Снежные гвоздики? Что-то я не помню их.
Алёна подошла к окну, посмотрела в него, посмотрела на голубое вечно молодое небо и произнесла.

Вечное небо, красивое небо, и если зло проникает, то уж точно не через меня. А семейная жизнь для меня провальная, что и говорить, сыта я опытом суровым.
Ладно, мне действительно надо отдохнуть. А снежные гвоздики? Снежинки гвоздички, а это разве не сон был?

В голове Алёны завертелись винтики и шпунтики, да так быстро, и так быстро замелькали мысли, что так быстро она ещё никогда не думала.
– Что это? Удивилась она.
И вдруг выстрел  видением, выстрел снежинками воспроизвёлся в её голове. Снежинки, цветы, порыв ветра, что выбивал у неё из-под ног камни на краю водопада. Какие-то шестерёнки в мозгу заскрежетали, в видении появилась надменная девушка, сидящая в кресле в комнате, там в том мире. Что-то говорит, говорит, словно змея шипит, презрительно смотрит и лишь одно расслышала.

«Не бывать этому!»
А сегодняшний мозг Алёны никак не может вспомнить, что же произошло там.
– Террор любовью?
Мысли вертятся, словно в урагане, даже видит, как её винтики, шпунтики и шестерёнки пытаются встать на место.
– Вот, где белки скачут, а я не могу остановить.
В голове образовалась невыносимая боль и Алёна схватилась за голову, простонав.

– Что же произошло там? Для меня ещё, что-то было трагичное? Что? Мало мне было в забытой памяти девять лет назад аварии и тонуть в ледяной мутной воде, так ещё образовалась. Что произошло?
Не выдержав своего состояния, Алёна застонала. Ууумм.
Отчего мне больно и в сердце, и разум мой в тумане? Голова заболела только сейчас, а вот сердце ныло и болело почти постоянно ещё там. И отчего я шарахалась от Патра?
Хотя, как шарахалась? Я его видела редко, даже не по своей воле. Что-то случилось, а я не помню. Что?
Её затошнило и закружилась голова, в горле запершило. Алена, простонав, еле выговаривала слова.
Я там вирус, что ли подцепила? Да не может быть! Надо измерить температуру, да чай с малиной выпить, за травами к бабушке сходить.

Алёна на кухне, в аптечке нашла градусник, определила его в подмышечную впадину, и наполнив чайник водой, включила его. Вскоре громким писком градусник оповестил её, что процесс окончен, вытащив его, Алёна посмотрела и удивилась и даже едва не уронила его. В окошечки красовались циферки 34,8.

– Сломался, что ли? Не может быть у меня такой температуры, эти электронные приборы вечно обманывают и ломаются. Надо у бабушки посмотреть, у неё всегда ртутные есть.

Алёна с досадой положила градусник в аптечку. Налила кипятка в бокал и раздумывала, что же заварить, пока раздумывала, тошнота снова подступила к горлу, а тело стало покалывать, и Алёна произнесла.
Нет. У меня определённо есть температура. Странно, я никогда не болела ни простудными заболеваниями, ни вирусными. Надо принять прохладный душ. Да, да. Боже, мне надо смыть с себя всё налипшее на мне, и вспомнив слова Чагадая, что перенос выжимает много энергии и вода лучшее для восстановления.

– А ведь и правда, Марица мне тоже советовала, как я прибыла к ним, принять душ или в водоёме искупаться. И я плавала в водоёме, и мне стало хорошо, и если бы не испуг, что подслушивала разговор, было бы ещё лучше. Но у нас до реки мне топать через всё наше позьмо, и я не знаю, на какое расстояние Чагадай остановил время, вдруг шагну чуть дальше, и время пойдёт прежнее. А мне пока не надо. Лучше в душ. Там вода тоже природная, скважина наша.

И взяв не глядя, несколько полотенец из шкафа, пошла в душ. А после не стала даже волосы сушить,  вытерев их, она залюбовалась ими. Ей показалось, волосы стали длиннее и гуще. Тело не кололо, и чувствовала себя уже комфортно. И она так же, как и тело обмотала полотенцем голову, вернулась в спальню и в буквальном смысле упала на кровать. И сразу же заснула, хоть утро было в самом расцвете, день лишь только наступил, и даже до обеда было ещё далеко.
И снился ей странный сон. Она собиралась идти в загс, надевала платье, подруги ей помогали. Откуда-то раздался мужской  голос, звал её.

– Алёёнааа!
Она же, не обращая внимания ни на кого, собиралась в Загс. И уже Виктор к ней руки протянул, они вышли из дома, как поднялась буря. Ветер рвал с её головы фату, но она была крепко закреплена, подошла бабушка и провела рукой над её головой, над ними стало тихо и они сели в машину, поехали в Загс.
Ветер гнул деревья, гремела гроза, молнии сверкали и неистово ударялись о землю, проникая в неё, но вот всё успокоилось и небо раскрылось от туч, светило солнце. Алёна счастливая держалась за руку Виктора, они поднимались по ступеням, спешили в Загс, как снова раздался голос.

– Ты не можешь выйти за него замуж. Алёёёнаааа.
Её имя произнесено было протяжно и с болью, но Алёна не обращала внимания, и твердила себе.
– Могу, ещё как могу и выйду замуж за любимого. И никто мне не указ.
– Это ошибка. Снова слышала Алёна. Это твоя самая большая ошибка.

Алёна посмотрела на Виктора, тот улыбался, она посмотрела на всех гостей, что были с ними. Все улыбались, о чём разговаривали друг с другом.

– Никто не слышит? Спрашивала Алёна.
– Что? Спросил Виктор.
– Кто-то кричит.
– Тебе показалось, всё спокойно.
– Объявляю вас мужем и женой...
При этих словах раздался стон. И снова это слышала только Алёна, потому что гости продолжали весело поздравлять их. Все радовались, смеялись, лишь дядя Слава был серьёзным, вроде бы и улыбался, а улыбка была серьёзной. Стон полон горечи и печали отразился в её сердце. Выходя из загса, Виктор подхватил её на руки и понёс, а с неба начали падать крупные капли, сначала редкие, затем участились и стон продолжился. А возле загса все радостно смеялись, говорили. 

– Дождь пошёл, это к счастью, к богатству в счастливой жизни.
Сердце так сильно заколотилось, что от буханья сердца Алёна проснулась, села на кровати, и всё ещё ощущала капли дождя. Ей казалось, что они попадали в её сердце и там ударялись обо что-то, и Алёна чувствовала тупой стук и боль. Как будто камень, брошенный в пустой колодец и ударившись о сухое дно, издавал такой звук, как и в сердце Алёны. Сквозь прерывистое дыхание Алёна спросила.

– Что это было? Что за сон? Опять Витька приснился. Зачем? Разве у нас было такое в загсе? Не помню. Хотя...
Алёна задумалась, и ей вспомнились такие крики. И она произнесла.
Может быть, может быть и были такие крики, но я тогда была такой счастливой, что мне все помехи до без разницы были. Да, да. А когда вышли из загса пошёл дождь, все радовались. Говорили к счастью.  Да, да, точно так и было. А мне всё равно было, я уже была счастлива. Только счастья, как оказалось и не было.

Алёна замолчала, сидя на кровати, затем снова повалилась на подушку, закрывая глаза, она произнесла.
– А вот голос... мне показался знакомым. Но чей? А, снова нелепица какая-то. Цветущая юность давно миновала, наступило серьёзное прозренье. Какая ещё любовь в тридцать лет. Хотя мне ещё нет тридцати, но рядом. А ну, это всё. Хочу жить спокойно, без страданий и обманов.

Алёна повернулась на другой бок, полотенце сползло, стало прохладно, она потянула на себя покрывало, благо оно было широким и свисало почти до пола, накрылась им и спокойно уснула.

– Руки у тебя нежные.   И почувствовала поцелуи на своих пальчиках. Алёнушка, я что-то хочу тебе показать...
Услышала она во сне, и снова взрыв, снежный взрыв. Словно прогремел выстрел в её мозгу. Она очнулась.

– Что это? С испугом произнесла она.
Словно фейерверк летели в видении у неё снежинки, цветы. Всё смешалось вместе с одурманивающим ароматом розовых пионов и его голос. И она стояла в саду возле водоёма, только, что спустилась прогуляться. Во дворце были ещё гости, и Алёне хотелось с ними познакомится. Приехали из двух княжеств, посмотреть на неё, познакомиться, удостовериться, как говорили.
Зачем? Недоумевала Алёна. В чем удостовериться?

И вспомнилось ей разговор перед поездкой на водопады, где Георгий Святославович объявил, проблема решена, Патр помолвлен. И о помолвке уже можно объявить. Да, так и сделал, на обеде с гостями. Алёна ещё воспротивиться хотела, но Марица её удержала, а Патр так сжал руку ей, что она замолчала. А на обеде на неё смотрела одна девушка и с нескрываемой ненавистью. Кто она, Алёна ещё не узнала. И как обычно Сели с Лари крутились всегда рядом, а в этот раз их не было. И вот она хотела пойти к мостику, чтобы перебраться в другое место парка. Но вдруг она ясно услышала нежные слова.

– Если быть восхитительной, являлось бы преступлением, то тебе бы, Алёнушка, дали пожизненное. Милая Алёна.
Алёна оглянулась, к ней подошёл Патр с букетом цветов.
– Патр? А мне сказали, ты очень занят и тебя нет во дворце.
– Я вернулся, и так торопился, чтобы вновь увидеться с тобой. Позволь, от всей души преподнести тебе этот скромный букет ярких пионов, буду рад, если ответишь взаимностью и не откажешь очарованному тобой мужчине в день его рождение прогуляться на высокогорное плато.

– У вас день рождение? Патр? Спросила Алёна принимая цветы.
– Можно и так считать. Только прошу тебя, Алёнушка, не говори мне «вы».
– Хорошо, Патр. У тебя день рождение?
– Уже ответил. Да, и для меня будет большим подарком прогулка с тобой.
– Прогулка? О! Если ты посчитаешь это подарком, то я согласна. Подарю тебе, а заодно и себе такое удовольствие, как прогулка. И куда мы пойдём? Мне нравятся прогулки по окрестностям. У вас так красиво.
– Я тебе покажу особое место, оно не так далеко.
– Мне надо переодеться?
– Будет лучше, если ты сменишь туфельки на кроссовки.
– Так и сделаю. Ответила Алёна и повернулась пошла по тропинке к двери, во вход в её комнаты, возле двери она оглянулась, увидела Патра, сидевшего на скамье, он улыбнулся и сказал.
– Я жду, Алёнушка.

И они пошли, лишь Алёна переоделась в джинсы и надела кроссовки, прихватив с собой фотоаппарат. Прошли через мостик, по тропинке сада, но не туда, где было весело, а в другую сторону и вышли за пределы дворца, и вскоре они уже поднимались по лестнице. Лестница была не крутая, но длинная. Он  говорил и держал её за руку, свободной рукой показывал куда посмотреть. А посмотреть было на что. Везде красота, что у Алёны  дух захватывало.

– Руки у тебя нежные.
Говорил он ей и целовал её пальчики, они снова поднимались и поднимались и наконец, поднялись на гранитное плато под самые небеса. Она хотела, очень хотела держаться и не поддаваться чарам его голоса. И так кружилась голова, от красоты, от его голоса, от его близости. От его руки пробегали импульсы.

«Держаться! Говорила она себе мысленно. Не вздумай раскиснуть  и повестись».
И у неё это получалось. Получалось, пока поднимались по длинной лестнице высоко в горы. Он говорил и говорил своим чарующим голосом, Посмотри туда, посмотри сюда, а вот ещё взгляни. Она ахала, охала, восхищалась увиденным, а говорил тем голосом, который она слышала во сне ещё дома. Совсем, как там в её мире, на маленьком зелёном островке из травы, окружённой грязью и дождевой водой. И тогда он говорил «Руки у вас нежные», и какие чувства она испытывала.

«Нет, нет. Не стоит повторять. Я буду держаться и не поддаваться его чарам.
И почему меня так тянет к нему? И плечи у него широкие и видно надёжные. Но нет, зачем мне это? Все же я разведёнка с двумя детьми. И была я уже замужем, и ничего там хорошего нет. Но, почему мне рядом с ним волнительно?»
Думала Алёна. А как поднялись на плато, так Алёна была вновь очарована красивым видением, что она воскликнула. 

– Патр! Какая здесь красота! У вас везде красота?
– Можно и так сказать. Везде красота, и она расцветает ещё больше, когда ты находишься в этой красоте. Сейчас солнце сияет и ты сияешь. Ответил ей Патр.
– Ты шутишь? Патр, зачем так шутить?
– Нет, не шучу. Это чистая истина.
– А воздух, какой здесь!
Алёна вдохнула воздух и произнесла.
– Умм! Мне кажется здесь миллионы запахов, и они окутывают меня и проникают в меня. А ты чувствуешь?
– Чувствую. Смотри ещё. Ответил ей Патр, улыбаясь, а она смотрела ему в глаза и отвела взгляд, спросила.
– Куда? Куда смотреть? Я в восторге от такой красоты.

И вдруг ей на нос что-то упало. Что-то холодное, вроде бы, как капля, но не растекается, затем ещё и ещё.

– Вверх посмотри. Снова сказал ей Патр.

Алёна подняла глаза вверх и увидела, как вверху над снежными шапками гор падали снежинки и часть снежинок несло на неё. Она смотрела завороженно и заметила, снежинки падали только на неё, Патр же стоял и улыбался и ни одной снежинки над ним не было. А над ней кружились и падали на неё. Снежинки были великолепными, сверкали гранями, как волшебные искры. Они были большими во много раз крупнее, чем у нас на Земле бывают, и даже когда падают большими хлопьями. Здесь же они падали по одной, и все они были разнообразными и ещё они менялись. Те, что только появлялись, становились крупнее и походили на снежные гвоздики, пушистые и многослойные.

– Ох, вот это да! Какая красота! Это ты магичишь? Патр? Какое же чудо! У вас правда все умеют сотворять магией, что угодно?
– Возможно, умеют все, кто уже обучился. Но сейчас нет. Это пространство обнимает тебя. Приняло тебя родной и подобной себе. Приняло за свою.
– За свою? Странно. Но красиво!
И через несколько минут гранитная плита под ногами Алёны была устлана снежным пушистым сверкающим ковром. Она протянула руку и поймала снежинку на ладонь, с удивлением заметила, что снежная гвоздичка и не думала таять. И она не была такой холодной, как у нас на земле. Прохладная снежинка, бархатная, переливалась гранями и завораживала Алёну.

– Смотри, как красиво получилось. Произнесла Алёна, присела на корточки, ещё подхватила летающую снежинку и протянула Пату.
– Можно я её возьму себе.
– Возьми, если она не растает через несколько минут.
– Да? Жаль. Такая красота. Я восхищаюсь природой. Восхищаюсь везде, как она умеет создавать удивительные шедевры. Порой увековечивает их.
– Да. Природа – создатель.
– Этот вид надо сфотографировать. Можно?
– Можно. Отчего и кто запретит тебе это?
– Держи на ладони снежинку, а я её сфотографирую.

Алёна переложила снежинку на ладонь Патра. Профессиональная фотокамера была всегда с ней, всегда висела на груди. И она быстро схватила фотоаппарат и стала фотографировать. И снежинку на ладони Патра, и снежинки, летящие на неё с неба в движении, на видео и на фото. И само небо, где невыносимо яркая синева лазури расчерчена  белыми перышками белых облаков и подсвечивается солнцем и уходящее в безконечность. Повернулась к виднеющемуся вдали морю, и там бесконечность синевы, две мощные стихии, сливающие вдали в единую бесконечность.

– Я никогда не видела такого неба. А море! О, Боже! И вообще такой красоты. А там это дворец ваш сверкает?
– Да, дворец. Ответил Патр.
– Какой же он огромный!
– Да, очень. А когда-то начиналось строительство вон с той старой башни.
– Ооо, я в восхищении. Спасибо, что показал мне такую красоту.
Произнесла Алёна, продолжая фотографировать горы, море, и дворец вдалеке, и всё вокруг. И ковёр из снежных гвоздик у своих ног, на который ей жалко было наступать, поэтому она осторожно сдвигала чуть в сторону снежные гвоздички, давая место своим ступням. Перевела камеру на Патра и его запечатлела. И была поражена состоянием его лица, она так и замерла посмотрев ему в глаза. Смотрела и смотрела ему в глаза.

Его глаза, как синее небо, были бездонные, бесконечные, как само небо. И его взгляд вызвал у неё дрожь. Не испуга, а блаженства. Она потонула в его взгляде. Взгляд его обо всём говорил. Его желание было, как что-то материальное, что окутывало Алёну и лишало её возможности сопротивляться. Он медленно наклонился над ней, убрал фотоаппарат в сторону. И его губы обрушиваются на неё, как эти снежинки, как летний ливень в ту встречу. И она сдалась, слишком сильно она сейчас нуждалась в нём, чтобы слушать голос разума. Какой-то миг и она уже вся пропитана этим поцелуем насквозь. И стали они едины, она его, а он её. Она подставляет щёки и шею его поцелуям, впитывает его дрожь. Дышит им и не может надышаться. И лишь одна мысль звенит у неё в мозгу.

«Надо разрешить себе быть счастливой. Разрешить!»

И утопает, растворяясь в его поцелуях, отвечая им.
А он целовал и шептал,
– Я люблю тебя, люблю больше жизни.
И, что творилось внутри у каждого, нельзя дать точного названия, но лишь с одним можно было сравнить, с огненным штормом, который сносил всё на своём пути. И после этого оставалось даже не понятно что. Нет, не выжженная пустыня, а наполненная жизнью их единая суть, и они замерли в этом огне наполненной жизнью, энергией любви.

Сколько они стояли в объятиях? Время никто не считал. Очнулись они от того, что снежинки стали таять у них на руках, волосах, на лицах, стекая по шеи под одежду. Они были засыпаны снежинками так густо, и стояли, словно снеговики в объятиях.
Пошевелились, снег стал спадать с них.

– Ого! Сколько снежинок на нас навалило. И не холодно. Произнесла Алёна.  Ой! Стой! Не шевелись. Я сейчас нас сфотографирую. А потом тебя.
Смеялась Алёна и продолжала бегать вокруг Патра и фотографировать.

– Какой ты красивый, пушистый, как северный белый медведь.
– Такой красивый, как медведь? Смеялся Патр, стряхивая с себя снег.
– Нееет. Ты красивый сам по себе, а как медведь, ты большой, огромный.

И вдруг Алёне пришло осознание, что Патр часть её жизни. Даже не часть, а весь полностью, без него жизнь будет не жизнью. У них одна кровь на двоих, и вены и артерии одни на двоих и сердце, и дыхание, и любовь, и боль. И она снова шагнула к нему и попала в его сильные руки. Он прижал её к себе, скользнул мягко по её губам, сначала нижнюю губу поцеловал, потом верхнюю, правую щёку, левую, затем глаза, снова прижал к себе и произнёс.

– Уже довольно поздно становится, поспешим в замок. Ты дрожишь, замёрзла?
– Не знаю. Ответила Алёна и первая оторвалась от него. В ней сразу мелькнула мысль, и она утверждалась.

«Ты ошиблась Алёнка, обращалась она к себе и медленно пошла к лестнице. Зачем тебе ещё одна головная боль. Ведь это не любовь. А может любовь? Вот сейчас настоящая, самая, что не есть настоящая любовь».

Её тут же догнал Патр, взял под руку, остановил и произнёс.

– Осторожнее, Алёнушка, спускаться труднее, можно оступиться, поднял её на руки, Алёна так и ничего не успела сообразить, как они оказались в саду, на берегу водоёма, возле красивого мостика. Она лишь заметила волны извилистых разноцветных искр. А Патр нёс её на руках, крепко прижимая её к себе и уже они проходили по мостику, Алёна спросила.

– Ох! Что это было? И она хотела освободиться из его рук, но он ещё крепче прижал её к себе.
– Интересное явление? Мгновенное перемещение маленьким порталом.
– Да? А почему туда так не перенеслись?
– Хотел показать тебе всю красоту нашей местности, что ты и увидела.
– Мне очень понравилось. Скажи, а как сделан портал в наш мир? Вот так можно перемещаться?
– Это было очень давно, почти на заре вашей цивилизации. Своеобразный прокол, сначала было гиперпространство, из него был выход, но по сути это даже не совсем гиперпространство, а жёстко зафиксированная, относительно врат, гиперструна. Или, как ещё называют гиперпрокол. Получилась своеобразная калитка между мирами.
Так и получалось, вошёл у себя дома, а вышел у соседа. Или на оборот, поэтому такие врата всегда работали парами, и таким образом, стали возможны быстрые путешествия. Но только в те точки, которые были связаны с этими устройствами. Строили главные архитекторы, а мы считаемся их потомками. Когда главные архитекторы построили сооружения такие грандиозные, подарили нам. История не то, чтобы умалчивает, нет. Но это было так давно, как образовалась наша вселенная. Они поистине грандиозные, экспедиции все проходили успешно. Находились другие планеты пригодные к заселению. Этот момент считается великим историческим. Освоение космоса шло полным ходом. В этом освоении было всё и пиратство, и рабство, и войны.

– И между моим миром?
– Ваш мир совсем по-другому был захвачен. А между нашими мирами был особый портал, позже, примерно 2515 тысяч циклов назад, усовершенствовали, чтобы комфортнее было, много раз изменяли, усовершенствовали, и наконец, оборудовали шлюзы, чтобы не было сильных перепадов. И вот уже совсем современный и комфортный лифт, почти обычный, как и в ваших многоэтажных домах, открывает портал. А материнской планетой считается наша планета.

– Интересно, ты мне ещё расскажешь? А отсюда, прямо в мой мир, ты сможешь перенестись так, как вот сейчас?
Спросила она и снова сделала попытку, освободится из его рук.
– Я смогу, но тебе будет очень плохо, скорость будет очень высокая так, что тебе лучше через шлюз.
– Да? Хорошо. Ты прав, лучше с комфортом.
Произнесла она и снова попыталась освободиться из его рук. Но не получалось, словно она срослась с ним. И её окатывало теплом. Теплом и уютом, словно она находилась у бабушки на её знаменитой печи с лежанкой, а не на руках у Патра.

– Опусти меня. Я сама пойду.
– Не спиши, Алёнушка. Ты согрелась?  Спросил он подходя со своей ношей к скамье, что была напротив двери, вход в комнату Алёны, что шёл через ванную комнату.
– Так поздно уже.
– Поздно было там, а здесь ещё продолжается вечер. Так ты согрелась?

Снова спросил Патр и опустился на скамью, не отпуская Алёну, умастил её у себя на коленях, снял с неё фотоаппарат, висевший на шее, положил его на скамью, и теснее прижал к себе Алёну.

– Да. Мне тепло.
И Алёна положила голову ему на плечо, а рукой обняла за шею, и даже не задумывались, как будто, это само собой, разумеется, они потянулись вперёд. И их губы встретились, в сладком поцелуе медленном, нежном со вкусом мёда и с ароматом пряным, с ароматом мечты с отсветом багряным, что запустил сердца звучать в унисон.

Если кто-то говорит, что не любит такие поцелуи, то это полнейшая ложь. И правда, в том, что такой поцелуй даже лучше, быстрого в порыве страсти.

Этот поцелуй пьянит, манит и как магнит зовёт их в безконечность. И почувствовали они, как ощущали вновь дыхание и дрожь друг друга. Вновь сердца их в одно сливаются, артерии и вены едины стали, и кровь единая по ним переливается. Почувствовали вкус и мягкость губ, и как они друг другу отзываются, коснулись тайны вечности, к которым им, богами единый путь прокладывается. А они лишь на мгновение отрываются, глаза в глаза посмотрят и снова в поцелуе сливаются. Целует он снова сначала нижнюю губу, затем и верхнюю обхватывает, она трепещет и тянется навстречу, такая искренняя, всей сутью раскрывается и им обоим не в силах удержаться. Но боги видят, рано им полностью сливаться, все вездесущий Святослав вовремя появляется.

– Ох, простите, я не вовремя. Алёнушка, Пат, я так рад, вы вместе! Ах, извините меня старого Айболита, я прогуливался и уж никому не хотел мешать.

Алёне стыдно стало, она почувствовала себя распущенной женщиной. Лицо её заполыхало, хоть провалиться ей на месте, дядя Слава увидел её целующей. Она вскочила и убежала.

– Алёнушка! Постой!
Кричали ей в два голоса, но она так быстро добежала до двери скрылась в ней. Промчалась через ванную, через спальню, в гостиной вихрем промчалась и наткнулась на двух сидящих в кресле, мужчину и девушку.

– А мы вот сидим здесь и ждём тебя. Произнесла девушка.
– Я так и думала. И чем могу быть полезной? Хотите получить фотографии в моей обработке?
Спросила Алёна, она узнала её, это была та девушка, что за столом смотрела на неё с ненавистью.

– Хотим, но не фотографии. Ты нам полезной не можешь быть.
Заговорил мужчина.
– Естественно. Я так и подумала. Здесь другое дело скрывается. Но надо знать, у всех жизнь с загадками, с вопросами и с парадоксами, и у каждого своя.
– Да как ты смеешь?
Взбешённо произнесла девушка и щёлкнула пальцами, выбивая огненные искры.

– Осторожно Изабелл, не в наших интересах, чтобы нас заметили здесь. А ты замри и слушай.
Произнёс мужчина и говорил, и говорил, какие-то слова, в их смысл Алёна не вникала. Они были фоном. Алёна заворожённо слушала голос, удивительно приятный с лёгкой хрипотцой, бархатный обволакивающий, она подняла глаза и рассматривала этого мужчину.

«Он чем-то похож на хана Батыя. Думала Алёна. Не настоящего, нет, а как на картинке. У нас его таким рисовали, хотя в видениях при разговоре с бабушкой я видела Батыя с голубыми глазами и славянской наружности. Но рисунок помню, в книге видела, которую ещё читала в детстве. Она так и называлась. «Хан Батый». А дядя Слава посмотрел её и отшвырнул  в сторону, сказав.

«И для чего читаешь исковерканную сказку с подменой истории? Чушь. Брось».

Но я её всё же дочитала. И почему историю всю исказили? Оно понятно почему. А он красивый, этот хан Батый. Странно здесь тоже есть нация татар? Или, как они на самом деле называются? У нас, в нашем мире ведь с татарами подтасовка. А здесь, ну вылитый хан. Красивый властный».

Алёна улыбнулась. А девушка, что в кресле сидела рядом, с восточным лицом и презрительно и даже с ненавистью смотрела на Алёну и, видя отрешённый вид Алёны, она вскричала.

– Ты слышишь, что тебе говорят?
– Что? Простите, не всё расслышала.
– Да, откуда ты взялась? Это я должна быть связана с Патром, а не ты. Почему такое происходит?
Она снова подняла руку, направляя её на Алёну, но мужчина быстро накрыл своей рукой её руку, произнося.

– Не волнуйся Изабелл, эта иномирянка забудет всё на свете, забудет Патра, она его просто будет игнорировать, и ему ничего не останется делать, как принять наше предложение и стать тебе мужем. А иномирянка навсегда покинет этот мир. Ей с тобой не сравниться. А там его поставим во главе государства.

«Ничего себе, подумала Алёна, здесь хотят провернуть переворот? И вот этот мир называют, совершенным?»

– Твои мысли читаются. Произнёс мужчина. Да наш мир совершенен, и это не переворот, а продвижение. И ты послушно покинешь наш мир, иначе мы достанем и малышей твоих. Ты уедешь, исчезнешь, иначе малышей ты больше не увидишь, никогда. А красивые мальчонки, смышлёные, они достанутся нам. И выучим их по-своему. Пополнят гвардию бессмертных берсерков. А тебя... он посмотрел ей в глаза и молчал, но заговорила Изабелл.

– Надо её выкрасть и продать на серую планету, а то и тёмным богам. Эраму продадим. Это будет самое лучшее решение. Я бы так сделала. За неё мы много получим.
– Не говори глупости, Святослав разъярится и очень сильно и наш план потеряет смысл. И с чёрным богом Эрамом связываться не будем. Это опасно для нашей планеты. Сделаем, как я намеревался.
И повернулся к Алёне, строго произнёс.
Смотри мне в глаза.

Его чёрные глаза тлели, как угольки. На красивых губах подрагивала кривая усмешка. В нём ощущалась мощная сила. Власти он желал давно, и не было смысла оправдываться перед собой. 

«Скоро я стану властителем. Говорил он сам себе мысленно. Осталось немного, несколько шагов до власти и Патр мне поможет в этом».

Алёна же, стояла оглушённая тем, что они знают о её сыновьях, да ещё выкрасть хотят, не могла выговорить ни слова. И послушно посмотрела ему в глаза, а в глазах его бездна. Чёрная бездна!

Очнулась она от того, что за плечи её трясла Сели и слёзы её текли по щекам, и капали Алёне на лицо. Сели плакала навзрыд, с причитаниями, из которых Алёна не могла ничего понять.

– Что случилось? Спросила Алёна. 
– Это тебя хотели бы спросить, что с тобой случилось?
Спросила, вбежавшая в комнату Марица, а с нею Лари и тоже в слезах.
– Я не знаю, Марица, я весь вечер работала. А потом не помню. Голова болит, шишка на голове. Наверное, я упала со стула. Заработалась. Я так спешу сделать все фотографии, чтобы быстрее возвратиться домой.
Говорила Алёна, с трудом поднимаясь с пола, потирая ушибленный затылок, где действительно была шишка и голова кружилась, в мыслях был сумбур.

– Давай я посмотрю. Эх, дедушки нет. Но и я многое чего могу. Когда ты работала? Ты с Патром на прогулку ходила в горы.
– В горы? С Патром? Я его не видела уже давно.
– Ничего не понимаю, но я же видела, как вы уходили. Так, с головой у тебя всё стало в норме, сотрясение убрала. Надо всё же, Морея позвать. Георгий тоже отсутствует.
– Мне позвать его? Спросила Лари, и уже готова была бежать.
– Не надо никого звать, нормально со мной.
– Хорошо. Не будем. Голова болит?
– Нет, немного звенит.
– Звенит? Марица положила руку на затылок.
– Всё, Марица, уже звон исчез.
– Прекрасно. Улыбнулась Марица и осмотрела Алёну, произнесла. Ну, вот же, ты в джинсах и кроссовках, ты так и уходила с Патром в горы.

– Да? Если мы ходили, а почему я не помню? А где мой фотоаппарат? Если я была на прогулке, то обязательно снимала что-нибудь.  Спросила Алёна и села в кресло.
– Вот твой аппарат, на столе лежит.
Алёна взяла фотоаппарат, но он был пуст. Заряженной кассеты в нём не было.

– Странно. Я никогда не оставляю его без кассеты. Жаль. Куда же она делась?
– А там много было фотографий? Спросила Лари.
– Ну, точно я не знаю, но штук сто было, а может и больше. На одну кассету много помещается. Ещё и видео должны быть. А что же случилось? Я ничего не помню. Марица я хочу домой. Мне надо срочно домой.
– Алёнушка, милая, я не могу без разрешения нашего дедушки тебя отправить. Он запретил мне или кому-либо отправлять тебя домой, пока сам не вернётся.
– А где дядя Слава? Спросила Алёна, слёзы полились из глаз так, как будто открылся кран с водой. И Алёна зарыдала.

– Он вместе с Патром, они заняты и их не будет несколько дней.
– Ну, что мне делать? Рыдая спросила Алёна. Я домой хочу. Я никогда в жизни не падала в обморок, никогда не было, чтобы я что-то не помнила. А здесь то и дело неприятности меня поджидают. уже который раз у меня память исчезает. И я очень соскучилась по моим сыночкам. Твои-то сыночки дома. Вот ты и спокойна.

– Ох, Алёнушка, знала бы ты. Взрослые мои сыны тоже подобны Патру, где-то летают по мирам. В этот раз и Георгий с ними. Стерегут и наш мир, планету, со мною рядом лишь младшие дети. Но тебе не стоит волноваться, ведь дедушка Святослав говорил, твои дети в защите.
– Мне надо домой.
Твёрдо произнесла Алёна, но не выдержала, забилась в истерике. В это время  Лари, подносившая ей стакан с водой, взяла и плеснула ей в лицо.

– Ааахп. Алёна всхлипнула и едва не захлебнулась водой, и дышать стало больно, и проснулась.
Она села на кровати, огляделась и произнесла.

– Так я дома. Ох, боже, а что же было со мной сейчас?
Её словно ударили по голове снова, мир раскрылся, и всё раскрылось, и она воскликнула.

– Я вспомнила! Вспомнила. Это было на самом деле. Это был вовсе не сон. Патр, мой любимый Патр нас с тобой просто разлучили. Я снова осталась одна. А ты уже с другой, поди уже и свадьба прошла. А Чагадай, как в шутку говорил о моей свадьбе? Ну, да. Так и есть. Что же ещё выходит? Вот через того хана Батыя я и отвернулась от Патра, и постоянно просила, чтобы меня отправили домой. А в последней встрече он просил меня остаться. Но, как-то и не очень-то и просил. Как он сказал тогда?

«Алёнушка. Прогуляемся? Ты скоро уезжаешь, так и не посмотрела наш город. На горе есть площадка, оттуда открывается красивая панорама всей округи».
Да, так было, водил меня в другое место, и оттуда я видела разноцветный город, город, что видела во сне ещё в детстве. Да, да, просил остаться, а я уже была под воздействием магии хана Батыя, всячески его отталкивала. Но перед уходом... Да, я вспомнила, перед уходом он просил дождаться его. И поцеловал. Хм. Это называется поцелуй? Поцеловал в висок.

И Алёна разрыдалась. Плакала долго и долго не могла успокоиться.

– Больно! Как мне больно. Сердце болит. Оно и там болело, а я не могла понять, почему болит. Думала я соскучилась по сыночкам. Боже! Как больно. Так можно и умереть. Почему? За что мне такое? Как же было хорошо до этой поездки. Жили себе и жили, освободившись от кузнечиков. Так нет, любовь нечаянно нагрянула. и не ждала и не гадала. А что теперь делать?

Мелькало в мыслях слова, которые она и взахлёб говорила в рыданиях, а которые просто были и оставались в мыслях. От этого ей ещё больнее было. И снова слышались слова «Я люблю тебя больше жизни».

Плакала она долго, прижав к груди подушку и сжавшись в комочек, зажав угол подушки зубами. Так легче, немного, но легче. Рыдания не стихали, но всё же разум стал брать верх над её рыданиями, но боль в сердце оставалась. И в сознании прояснились мысли.

Что теперь плакать? Всё в прошлом. И что я устроила детский крик на лужайке? Типа, наша Таня громко плачет, уронила в речку мячик.

Отбросила в сторону подушку, ей стал противен угол подушки обслюнявленный, он скользил по её лицу, ей казалось это мерзким. А слёзы ещё текли и она сорвала полотенце с волос, прикладывала к глазам, к щекам, продолжая ещё плакать и говорить.

И всё я сделала правильно, что уехала оттуда. Мои сыночки дороже мне моего личного счастья. Они моё счастье. А там, в их совершенном мире оказывается, ещё есть и рабство. Хотя рабства везде хватает. У нас оно тоже процветает. Теперь дождусь сыночков и будем жить с ними, как прежде, спокойно.

Еле выговаривая сквозь рыдания, говорила Алёна.
Всё кончено. Я иномирянка там и не нужна там никому. Эх, дядя Слава и зачем ты меня заманил туда? Появишься, прогоню, хоть ты и крёстный мне, прогоню. Ишь вызвался быть и крёстным и ангелом хранителем. Фуу, следственный орган, что тебе партайгеноссе. Зараза ты, дядя Слава, морда царская, голубая кровь, зачем так сделал? Не знала Патра и ладно бы, не помнила аварии, да и ладно, а то вытащил меня ваш мир, кольцо подарил, да какой там подарил? Насильно надел. С внуком видите ли, быстрее встретишься. Всё-таки ты, дядя Слава зараза, нет, стервец, мерзавец, а не ангел хранитель. Тоже мне, до последней капли крови, часовой. Выговор тебе с занесением в грудную клетку. Вот только появись у меня в доме. Выгоню. И зачем я позволила себе влюбиться? Ооохх! Всё равно все мужчины..., а ну их, вся жизнь моя исказилась через эту царскую кровь. Цари, голубая кровь. Вот я лоха! Привет пионерам! И для чего она мне нужна задрипанная их голубая кровь? Потатуйная она.
 
Алёна продолжала плакать, да так и заснула в рыданиях, а во сне она снова бежала к Патру, а он протягивал к ней свои руки. А она бежала к нему, бежала, но никак не могла попасть к нему в руки, и чувствовала не добежать ей до него. И даже во сне она поняла, счастье снова прошло мимо неё.

Так и спала, временами всхлипывая, разметалась по кровати, откинув подушку мокрую от слёз и слюней на пол и натянув на себя, чуть, чуть полотенце, так и лежала полубоком, одной рукой сжимала край покрывала, которое соскользнуло, а другой рукой сжимала другое полотенце, что сорвала его с головы в рыданиях.
Продолжение следует....
Таисия Лиция.
Фото из интернета.