***

Часть3
1636 год. Армантьер
 
Из Ла Фера примчался гонец с недоброй вестью. На деревню рядом с замком напали мародеры: вырезали целую семью, деревню разграбили и подожгли. Так граф на своем собственном опыте узнал о вступлении Франции в Тридцатилетнюю войну.
Пикардия никогда не была спокойным местом – близость к границам подвергала ее опасности постоянных набегов. Он же, забыв обо всем и неотлучно находясь в Бражелоне, был озабочен лишь одним – нежданно обретенным счастьем иметь дом и ребенка.
Ла Фер не был заброшен окончательно: им, в меру своих сил и времени, занимался Гримо, но приезд гонца выбил Атоса из колеи. Ехать надо было срочно: он был владельцем разоренной деревни, а, значит, обязан был найти и судить налетчиков.
Как всегда опасность и острая необходимость действия подстегнули его; давно не испытанный гнев заставлял кровь бежать быстрее, биться в висках тяжкими ударами.
Атос собрался быстро, навыки солдатской жизни не забылись. Гримо он оставил в Бражелоне как самого надёжного из слуг, а сам  рискнул выехать в одиночку – чистое безумие, в особенности в такие беспокойные времена. Но взять с собой было некого: среди его вассалов не было обученных военному делу людей. Орлеаннэ давно уже было мирным,  что, однако, не мешало ему быть источником сплетен и заговоров.
Атос в который раз с тоской вспомнил друзей. Но надеяться на помощь Арамиса или Портоса он не мог: у него не было времени даже связаться с ними. К тому же  в последнем письме Арамис сообщал, что, возможно, переберется в Парму.
В этот раз Атос предпочел почтовых лошадей и девяносто лье между Блуа и Ла Фером преодолел за три дня.
Он отвык от перегонов, обычных для мушкетеров, и с досадой должен был констатировать, что в Ла Фер он добрался полуживой от усталости. И, тем не менее, он заставил себя отправиться в пострадавшую деревню. Управляющий Гийом служил ему проводником.
Гарью тянуло уже за пол-лье, хотя с момента трагедии прошло больше недели. Редкий подлесок не скрывал масштаба разрушений, и Атос замер в бессильном гневе: сожжена была почти вся деревня. На месте тех домов, где были очаги, торчали трубы, черные от копоти, и лишь квадраты каменных фундаментов обозначали линию бывшей здесь совсем недавно улицы.
Деревня не была бедной: в амбарах хранилось зерно, в стойлах, примыкавших к жилой части, держали скот. Скот угнали, зерно сгорело: камышовые крыши вспыхивали легко и жарко. 
– Гийом, сколько человек погибло? – Атос проглотил ком, ставший в горле: запах гари, запах беды и горя стал невыносим. В особенности давило сознание, что его теперешнее материальное положение вряд ли поможет в восстановлении деревни. Где взять средства, где найти крышу над головой для погорельцев?
– Почти вся семья Мален. Там было трое взрослых и четверо ребятишек. Уцелел только старик Мален – его привалило за амбаром крышей: немного обгорел, и речи лишился. Но это еще не все, ваше сиятельство: еще пятерых в плен взяли и держат заложниками. Пять женщин. Остальным удалось бежать и спрятаться в лесу.
– Этого еще не хватало, – побелел граф. – Чего они требуют?
– Денег, естественно.
– Их условия?
– По тысяче ливров за каждую, или они их сожгут живьем. Срок – до завтрашнего вечера.
– Гийом, у меня нет таких денег. А продать что-либо я просто не успею.
– Значит, будем биться. Я соберу крестьян.
– Ищи в Ла Фере. Там скорее могут оказаться бывшие солдаты.
– Одного я точно знаю: старик Борель.
– Он жив!? – поразился граф.
– Он стар, но он знает, кто сможет помочь. Если наберется человек десять-пятнадцать, мы с ними справимся. Кроме того, я обращусь к прево в Ла Фере.
На том и порешили: Гийом уехал в Ла Фер, а граф еще долго бродил по пепелищу. Усталости он уже не чувствовал: пришло душевное онемение.
Казалось бы, он, солдат, должен был привыкнуть ко всем ужасам войны, но в этот раз она коснулась его совсем с другой стороны. Наверное, сильнее всего терзала его мысль о своей беспомощности в данных обстоятельствах, и он поклялся себе, что сделает все, что в его силах, чтобы обеспечить своим вассалам достаточную защиту. Для этого требовались люди, умеющие сражаться, их необходимо было набрать в городе и окрестных деревнях. Добровольцы всегда найдутся, а дело сеньора обеспечить ополченцев оружием и обучить их. История повторялась из века в век: его предки действовали точно так же, а потом с  отрядом шли на завоевание земель или отражали притязания соседей.
Он был виноват, что пустил дела на самотек. Управляющий обеспечивал порядок в поместье, но жизнь в приграничье потребовала организовать оборону: шайки дезертиров или отряды испанцев действовали с одинаковой жестокостью.
Атосу всегда было неуютно в Ла Фере: слишком много тайн и мрачных историй хранилось за его стенами. И вот теперь – он это ощущал всей душой – назревала еще одна мрачная эпопея.
Гийом вернулся поздно, когда окончательно вымотанный граф уже спал. Управляющий долго смотрел на спящего, не решаясь разбудить его, и с болью отмечая, как за день он постарел и осунулся. Управляющий знал его с ранней юности, о многом в его жизни догадывался, многое видел сам, и любил своего сеньора так, как умели любить одинокие и преданные слуги, чья жизнь и состояла, собственно, в этой преданности.
Граф редко посещал родные пенаты, по сути отдав все дела на усмотрение Гийома. Но теперь Атос должен был провести в поместье столько времени, сколько понадобится, чтобы в замке и окрестностях установились мир и спокойствие.
Утро началось с появления отряда добровольцев, которых привел Борель. Старый солдат, оставив их во дворе замка, велел доложить о себе графу. По спокойному достоинству, с которым себя держал Борель, слуга понял, что этот старик имеет право встретиться с хозяином, и тотчас провел его наверх. Атос уже встал и, заслышав шум, выглянул в окно. Разношерстная компания, толпившаяся внизу, заставила его поначалу нахмуриться, но он разглядел у нескольких человек палаши у бедра, за которые они держались достаточно непринужденно. «Гвардия!» – с иронией усмехнулся Атос, разглядывая свое будущее войско. Но другого у него не было. В дверь постучали, и на нетерпеливое «Войдите!» слуга ввел Бореля и, по знаку хозяина, оставил того наедине с посетителем.
– Солдаты ждут во дворе, – без предисловий, поклонившись, сказал старик. – Желаете провести смотр, ваше сиятельство?
– Где ты их набрал, Борель? – ответил вопросом на вопрос граф.
– Не извольте удивляться их виду, сударь. Эти люди умеют обращаться с оружием, я за них отвечаю.
– Их надо как следует вооружить. Я велел проверить, что в оружейной замка еще можно употребить в дело.
– Я осмелился посмотреть вместе с господином управляющим все, что нам могли предоставить в оружейной кладовой.
– Вот как! Это пока я спал? – казалось, последнее обстоятельство смутило графа.
– Вам надо было отдохнуть, господин граф.
– И что же вы нашли?
– Пищали, аркебузы в отличном состоянии: Гийом лично следил за ними.
– Отлично!
– Про шпаги, палаши, копья я и не говорю: все вычищено, и хоть сейчас можно пускать в дело.
– Я и не знал, что Гийом еще и оружейник! – Атос был почти растроган.
– Оружейная – часть вашего замка, Гийом отвечает за все.
Напоминание о долге, хоть и косвенным образом, заставило Атоса нахмуриться, но Борель был прав: он получил сейчас хороший урок за свое пренебрежение обязанностями хозяина Ла Фера. Он усмирил свой гнев, сдержал свою гордыню: обстоятельства требовали действий, а не обид.
– Тогда я хотел бы поговорить с новобранцами.
– Прикажете позвать их сюда или изволите спуститься во двор?
– Я спущусь и поговорю с ними немедленно.
Смущенно переминавшаяся с ноги на ногу компания, завидев на крыльце графа, вытянулась во фрунт, как на смотру. Граф не спускал с них глаз, и от взгляда отставного мушкетера не ускользнула ни одна мелочь: парни были не промах. Если их приодеть, вооружить как следует и обучить военному делу, на них можно будет рассчитывать.
– Сделаем перекличку, – Атос остановился около самого рослого из добровольцев. – Называйте имя, где живете и каким оружием владеете. Я надеюсь, Борель вас ввел в обстоятельства дела и объяснил, что от вас требуется?
Компания дружно закивала.
– Отлично. Но времени у нас уже нет: придется сразу идти в бой. Я хочу, чтобы вы понимали, с кем вам придется сразиться.
– Мы понимаем, господин граф, – нестройно прозвучало в ответ. – Они нас уже замучили за последний год, – выступил вперед тот самый, рослый парень, которого заприметил граф, – грабят, жгут, портят наших девушек. Но в этот раз они нас допекли. Нет с ними сладу, обнаглели. Мы готовы, ваше сиятельство, покончить с ними.
– Вы знаете, где они прячут пленниц?
–  Догадываемся. Можно провести разведку.
– Нужно. Но надо знать, где у них самих лагерь.
– Далековато это: по прямой не меньше сорока лье будет. Они устроились на самой границе: если что – сразу через Лис переправятся, а там никто их не будет ловить. Оттуда им удобно набеги совершать. В камышах у них лодки припрятаны, мы точно знаем где.
– Лодки не мешало бы притопить. Так где они?
– Рядом с Армантьером, там есть небольшая деревушка, всего несколько домов.
Атосу показалось, что вокруг него резко потемнело, даже сам воздух стал плотнее.
– Это оттуда они отряды высылают? – помолчав, продолжил он задавать вопросы.
–  Оттуда, ваше сиятельство. Много их, человек пятьдесят. Они по всей округе промышляют.
– И окрестные  сеньоры это терпят?
– Господам де Креки не до этого. Вас, ваше сиятельство, тоже не было долго. При вашем батюшке они не решались лезть в Ла Фер, – робко прозвучал голос самого пожилого на вид горожанина.
– При моем отце… хорошо, оставим в покое прошлое. Ныне я намерен покончить с этим. Но, прежде всего, надо спасти ваших женщин. На выкуп у меня денег нет, – неохотно признался Атос. – У вас, как я понимаю, тоже не найдется такой суммы. Впрочем, достаточно им заплатить хоть раз, и они не остановятся на достигнутом. Поэтому есть только один путь: освободить пленниц с боем и сделать это так, чтобы больше не осталось желающих разбойничать на нашей земле.
– Мы согласны, – в один голос ответили парни.
– Отлично. Все ли из вас ездят верхом?
– Все, господин.
– Тогда нужны лошади.
– Найдем, – заметил Борель. – Не обещаю испанских скакунов, но крепкие, выносливые и надежные лошади найдутся для всех.
–  Борель, вы поистине неоценимый человек, - без тени иронии сказал граф, улыбаясь на почтительный поклон старого солдата. – Времени у нас в обрез. Женщин надо освободить сегодня же. С остальными управимся попозже.
Сейчас, когда выяснилось, что есть люди и ресурсы для проведения операции по освобождению заложниц, Атос резко изменил свое поведение. Это снова был твердый и решительный человек, быстро оценивающий ситуацию и способный найти единственно верное решение.
Как и несколько лет назад, он первым делом вооружился картой местности, хотя и помнил ее досконально. Но карта требовалась, чтобы объяснить все Борелю, который взял на себя командование частью отряда. Старый вояка не обманул: его новобранцы отлично держались в седле и неплохо стреляли. У Атоса мелькнуло подозрение что, по меньшей мере, часть из них промышляли браконьерством, но обращать внимание на это сейчас было не в его интересах.
Похитители, уверенные в своей безнаказанности, не очень-то и старались спрятать место, где держали пленниц. Старый заброшенный сарай на околице обезлюдевшей деревни был окружен охраной из десятка головорезов, считавших, что деньги уже у них в руках.
Негодяи заранее собрали сведения о владельце графства и, зная о его честности и обязательности, потирали руки в предвкушении золотых. Они готовы были и к торгу, но не готовы были к тому, что их требования проигнорируют. Редкий хозяин в те времена стал бы раскошеливаться ради своих подданых, но нынешний хозяин Ла Фера слыл человеком, готовым жизнь положить за своих людей, не то, что кошелек.
Сарай, служивший некогда укрытием на случай непогоды, стоял в поле: строили его подальше от леса, чтобы волки и бандиты не подкрались незамеченными. Но эта предусмотрительность, увы, сработала против людей графа. Подобраться и окружить ветхое строение оказалось задачей невыполнимой.
Посланные вперед лазутчики вернулись обескураженными: им не удалось даже выйти на опушку, потому что у испанских мародеров были два здоровенных пса, которые сразу же насторожились и подняли лай. Пара расседланных лошадей заметалась у коновязи. Испанцы вскочили со своих мест вокруг костра, на котором жарилась украденная коза, но всё было тихо. Воздух был неподвижен, будто перед грозой, и только в вышине кружил, попискивая, ястреб. Привязав покрепче собак, испанцы продолжили трапезу.
– Их надо выманить их в лес, – сказал Атос.
– Ложная атака, – кивнул Борель.
– Да. Трое ворвутся в лагерь верхом, стреляя и нанося удары. Пока бандиты оседлают лошадей, пока организуют погоню… а в лесу не очень разгонишься, не зная местности. Наши же там, как у себя дома, – граф насмешливо глянул на Бореля, и тот намек понял. – Пока в лагере будет паника, трое наших взломают дверь и уведут пленниц в лес, подальше от лагеря.
– Если они ещё живы…
– До вечера их не тронут: бандиты рассчитывают на выкуп. Нам надо использовать момент внезапности.
– Вперед! – подал знак Борель, и выпущенная из старинной аркебузы стрела пробила грудь стоявшего у коновязи стража. Тот рухнул, взмахнув руками и не издав ни звука.
Но человек предполагает, а Бог располагает.
Дверь была заперта, и, не как следовало ожидать – только снаружи, но ещё и изнутри на тяжелый засов и, в придачу, еще и подперта  чем-то. Попытка нажать на дверь посильнее вызвала переполох в сарае: вскрикнула женщина, закудахтали украденные куры. Собаки, учуяв чужих, снова исходили лаем и рвались с привязи. Бандиты вскочили со своих мест и бросились к оружию.
Внезапный крик ярости возвестил: испанцы обнаружили гибель товарища. С этой минуты все завертелось, как в карусели. Со стороны поля пронеслись всадники, стреляя и рубя все на своем пути. Завязался рукопашный бой, и не сразу стало ясно, что сарай горит, и только когда запылала крыша, ополченцы увидели, что дело плохо. Нужно было действовать как можно скорее.
Трое, бросившись в траву, подползли к сараю со стороны, обращенной к лесу: там образовалась небольшая лощинка, отчасти скрывавшая их передвижение. Грянул выстрел, и один из ополченцев ткнулся лицом в землю. Остальные же достигли стены строения. Едва ли не голыми руками, с помощью крестьянских ножей выковыривая известь между ветхими кирпичами, они стали разбирать фундамент, и вскоре в нём образовалась дыра, достаточная, чтобы пролезть человеку. Один за другим солдаты скрылись в сарае. На какое-то время всё стихло, так что слышно стало, как квакают лягушки, предвещая дождь.
Основным силам ополченцев прорваться к сараю не удавалось: испанцы, сообразив, что пожар им на руку, отчаянно сопротивлялись, стараясь не подпустить французов. Огонь разгорался. Крики женщин стали слышны даже сквозь шум схватки. Атос не мог понять, почему те двое внутри так медлят. Неужели двое  мужчин не в состоянии выломать дверь и увести пленниц? Но ему в голову не могло прийти, что его люди лежат без чувств в том же сарае, и обездвижили их сами пленницы.
Женщины, напуганные и не ожидавшие ничего, кроме насилия, смогли не только подпереть дверь, но и забаррикадировать ее всем, что  попало под руку. Теперь, задыхаясь от дыма, они не в состоянии были разобрать свои контрэскарпы и отворить дверь. Проникших в лаз мужчин они, не разобравшись, кто и почему пролез к ним, встретили ударами палок.
С грохотом, раскидав тучу искр, обрушилось стропило, задев одну из пленниц. Дикий крик боли и страха донесся до окружающих. Теперь жар пламени стал нестерпимым, и положение узниц стало по-настоящему безнадежным.
В этот момент над местом разыгравшейся трагедии грянул гром такой силы, что содрогнулась земля, ударил ураганный порыв ветра, и ливень, хлынувший стеной, охладил пыл сражения и пригасил пламя. Французы одержали победу, но она обернулась горьким поражением: какое зрелище ожидало их в наполовину сгоревшем сарае, не хотелось думать никому.
Атос, не чувствуя раны на боку, шагал в пелене дождя, оглядывая поле боя: убитых и покалеченных испанцев было восемь человек, несколько все же смогли бежать, прихватив своих лошадей. У французов почти все получили ранения, а Борель, раненый в грудь, доживал последние минуты.
Атос наклонился над умирающим, ловя его последние слова.
– А все-таки я умер не в своей постели! – улыбнулся он из последних сил, и эта улыбка так и запечатлелась на его лице.
Граф закрыл ему глаза и резко выпрямился: обугленная стена сарая развалилась, выбитая ногой изнутри, и из пролома выбрались три женщины и двое мужчин.
Одна из пленниц показала на сарай позади себя и рухнула на землю, как подкошенная. Остальные опустились на землю рядом с ней, кашляя от дыма и подставляя лица дождю.
Французы бросились внутрь: там их ждало страшное зрелище: два полуобгоревших женских трупа.
Хоронили погибших всей деревней: такого давящего ощущения собственного бессилия граф де Ла Фер не испытывал со дня смерти Констанции Бонасье, возлюбленной д’Артаньяна.
Деревенское кладбище было небольшим, но в этот день оно увеличилось сразу на четыре холмика. Священник прочитал положенные молитвы над раскрытыми могилами, потом их засыпали землей, водрузив над каждой крест, и служитель божий, сопровождаемый служкой, хотел было удалиться, но Атос остановил его, протянув кошелек.
– Это вам, святой отец, на нужды церкви и на молебен об усопших. Помяните и меня в своих молитвах.
Кюре поднял голову и окинул графа внимательным взглядом. Тот был очень бледен, и черный, не по моде теперешних лет, камзол еще усугублял эту бледность. Накануне Гийом перебрал весь старый хозяйский гардероб и с трудом нашел что-то подходящее для печального события. Атос безропотно принял подобную заботу. После случившегося управляющий едва узнавал хозяина: в его манере держаться появилась несвойственная ему нерешительность.
Чувство вины преследовало Атоса. В последние годы это мучительное осознание невозможности что-то изменить в прошедшем, понимание, что он позволил произойти тому, что не должно было свершиться ни при каких условиях, было вытеснено историей с казнью миледи. Справедливость, казалось, восторжествовала, и граф помог ей в этом. Но нет, этого было мало. Атос сделал для себя неутешительный вывод: поместье требует внимания, только тогда оно сможет приносить доход. И то, что он не мог найти средств на выкуп пленниц, обернулось поражением, бедой для всех, бедой, большей, чем утрата власти над своими владениями. Человеческие жизни ничего не стоят в их мире, но он отвечает за них перед Господом потому, что Господь поставил его хозяином над ними.
Тяжело было видеть тела невинных жертв, тяжело было выслушать рассказ оставшихся в живых, но горше всего было смотреть в глаза близким погибших.
У него не требовали ответа, от него ждали спасения, а он не смог… не смог спасти пленниц. Одна была невестой, свадьбу собирались справлять после сбора урожая. Другая ждала ребёнка, значит число жертв увеличилось и на эту нерожденную жизнь. Муж погибшей молчал, но его крепко сжатые кулаки говорили о многом.
Вспомнилось вдруг, как он утешал д’Артаньяна после гибели Констанс, как сожалел, что разучился плакать, и как втайне завидовал способности друзей оплакивать свои утраты. Горе, а потом и годы, высушили его глаза окончательно. Но к горлу внезапно подкатил горячий комок. Он едва сдержал рыдание, но слёз сдержать не смог.
Вилланы со страхом смотрели на своего сеньора, который плакал вместе с ними, плакал и не стыдился своих слез. Это были слезы очищения, слезы сочувствия, слезы понимания и сопереживания чужому горю. Он разрешил себе принять чужую беду, как свою собственную, хотя долгие годы запрещал себе реагировать на многое, что его окружало. Его трогали только проблемы и заботы друзей, но с тех пор, как он обрел сына, к нему, оказывается, вернулась и способность чувствовать чужую боль, как свою. И он не ощущал стыда за свою слабость. Слабость ли сочувствие? Сочувствие, которое не прячешь под маской ровного обращения и благожелательности, а даешь ему полностью овладеть собой, и сердце твое бьется в унисон с сердцами тех, кого постигло горе. Может быть, это и есть то, о чем говорил покойный Борель – «оставаться человеком»?
Граф де Ла Фер нашел, как позаботиться об оставшихся бездомными и сиротами: он предоставил им кров в старом замке. 
Однако, оставался еще лагерь испанцев на берегу Лиса. Формально, это не была территория графства, но не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что набеги не прекратятся.
 ***
Темные воды Лиса беззвучно струились вдоль поросших камышом берегов. Атос, наконец, отвел взгляд от воды и перевел его на стоявшего перед ним испанца. Пленник был молод, гораздо моложе того д’Артаньяна, с которым они познакомились апрельским утром 1625 года. Кудрявый черноволосый и черноглазый паренек, худой, жилистый, с чуть пробивающимся пушком над верхней губой. Стоял пленник, гордо выпрямившись, смотрел прямо в глаза без тени страха.
– Скажи, что ты сделаешь, если я отпущу тебя? – Атос перестал рассматривать испанца, уселся на корягу, уронив руки на колени. Полученная во вчерашнем бою рана разболелась не на шутку, не проходило и чувство раздражения, охватившее его по окончании короткого сражения: большинство испанцев успело уйти за реку.
– Буду убивать французов везде, где смогу, – не моргнув глазом ответил паренек, но голос его неожиданно сорвался на последнем слоге.
– Твой ответ вынуждает меня наказать тебя по всей строгости военного времени. Понимаешь ли ты, что тебе не уйти от казни? – Атос не спускал пристального взгляда с пленника, пытаясь прочитать, что таилось за выпуклым лбом мальчишки.
– Будьте вы прокляты, французы! – с яростью выдохнул тот.
– Вы пришли к нам с грабежом и насилием. Вы, а не мы к вам, – Атос говорил спокойно, пытаясь своей сдержанностью погасить ярость испанца.
– Это наша земля!
От такой наглости граф почувствовал, как и в нем поднимается ответная ярость.
– Кто вам это сказал? – он ухватил эфес шпаги, как делал всегда, когда наружу рвались эмоции, которые следовало подавить.
– Вся Франция принадлежит испанской короне! – За непоколебимой уверенностью мальчишки чувствовалась чужая воля.
– Тебе заморочили голову, вот и всё, – устало сказал граф.
– Ха! И кто же?
– Твой падре, твой командир… мало ли кто был достаточно красноречив, чтобы вбить в голову неграмотному подростку…
– Я умею читать и писать, – с гордостью сообщил пленник.
– Даже так? У тебя есть родители?
– Мать жива, а отца я не видел. Зачем вам все это знать?
– Чтобы понять, как ты пришел к такому финалу, – Атос и сам не понимал причин своей настойчивости.
– Вам легче от этого станет? – в презрительном жесте испанца была, конечно, мальчишеская бравада, но графу почудилось, что ещё и отчаянное нежелание умирать.
– Вряд ли. Знаешь, отправить на виселицу почти ребенка… – Атос прижал пальцы к виску: там болезненно пульсировала жилка, обещая приступ головной боли.
– Мой отец был идальго, – вскинул голову с непритворной гордостью юный искатель приключений. – Меня нельзя повесить!
– Об этом ты должен был думать раньше.
– Я дворянин!
– Готов поверить. Но доказательств тому нет. Так что я вынужден…
– Carajo*… Погодите, синьор. Что вы хотели знать? – кажется, мальчишка понял, что француз не шутит.
– Твои «братья по оружию» собираются вернуться? Куда и когда? – оживился Атос.
– Если я скажу, вы отпустите меня? – теперь испанец даже не пытался скрыть своё отчаяние.
– Не раньше, чем сумею убедиться, что ты говоришь правду, – чуть улыбнувшись в усы заверил его бывший мушкетер.
– Тогда вам придется ждать месяц.
– У меня хватит терпения и найдется для тебя на это время надежная тюрьма.
– Про вас говорят, что вы благородный синьор, и ваше слово закон, – помолчав, сказал пленный.
– Если ты веришь молве, рассказывай, – Атос чувствовал, что этот допрос медленно, но верно, изматывает его.
– А вы пообещаете, что не вздернете меня? – настойчиво переспросил мальчишка.
– Я могу пообещать только, что свою смерть ты найдешь, если что, перед строем.
– Такие гарантии мне подходят. Задавайте ваши вопросы, синьор.
– Для начала, где была ставка ваших?
– Здесь, неподалеку, в доме, где раньше жил перевозчик.
– Его там уже нет?
– Говорят, он бежал после того, как на реке убили женщину.
– Убили? – Атосу показалось, что где-то зазвонил колокол. Его тяжелые удары болью отозвались в висках.
– Ее казнил мечом местный палач.
– Откуда это известно?
– Перевозчик и видел. Он дал ночлег этой даме, а она послала его встретить экипаж. Он карету не нашел и вернулся. И тут всё и увидел. Честное слово, я не вру. Я сам слышал, как армантьерский дурачок рассказывал эту историю в таверне.
– Это местная легенда, ей бог знает сколько лет, – глухо проговорил граф. – Хватит мрачных историй. Куда ушли твои приятели, и сколько человек осталось?
– Трое остались, это если считать со мной.
– В домике лодочника?
– Нет, они ушли вверх по течению. В Уплин. Это в четырех лье от Армантьера. Там еще варят отличное пиво. И граница – рукой подать, если что – переправиться на другой берег можно хоть вплавь.
Атос подумал, что самое правильное – привлечь к этому делу герцога де Креки, ведь Пикардия его вотчина. Но герцог находился в Италии в качестве заместителя командующего итальянской армии. Скорее, он бы тут же перепоручил эти дела именно графу де Ла Фер, с которым был так близко и давно знаком. Атосу не разорваться меж двух графств, придется передать все дела местному прево, с уверениями, что он в любой момент готов будет прибыть в Ла Фер, чтобы возглавить ополчение. А этот чертенок… что ж, он только начинает жить, прервать эту молодую жизнь было бы… не милосердно.
– Уходи! – Атос резко встал. – Уходи, пока я не передумал. Я дарю тебе жизнь, но не для разбоя. Оставайся человеком, помни, что Господь создал нас не только для войны. Ты грамотный, значит, сумеешь найти себе место. А теперь убирайся, и поживее. Плавать умеешь?
– Как рыба!
– Тогда – вперед! Лис тут спокойный и неширокий. Переберешься вплавь. Как твоё имя?
– Зачем оно вам, синьор?
– Чтобы знать, кто мне должен.
– Хуанито. Хуан Родригес, к вашим услугам.
Очень хотелось лечь прямо на землю и забыть обо всем, но граф де Ла Фер стоял и смотрел, как маленькая фигурка уверенно выбралась из камышей на противоположном берегу реки. «Удачи, мальчик», – беззвучно шевельнулись обветренные губы, и Атос отвернулся, собираясь сесть в седло. В этот миг на противоположном берегу прозвучал одинокий выстрел и, вслед за ним, болезненный крик. И снова все стихло, только в камышах дурным голосом покрикивала выпь.
 ___________________________
*чёрт возьми (исп.)

1658 год. Заключение
Рауль де Бражелон пристально вглядывался в открывшийся перед ним пейзаж. Лес стоял стеной, и за верхушками старых вязов проглядывала новая, блестящая, отливающая синевой, черепица из сланца.
«Отец все же нашел средства перекрыть крышу», – подумал виконт, хотя не представлял, как это графу удалось: площадь кровли была велика, а стоимость самих работ представлялась Раулю едва ли не астрономической. Но Атос был таков: если требовалось сделать что-то, связанное с улучшением в графстве, он всегда умудрялся найти для этого деньги. Как он этого добивался, было секретом не только для сына и друзей, но и для вассалов графа. Но поместья содержались в образцовом порядке, хозяйства процветали, а к графу ездили за советами по ведению дел. И немногие догадывались, что для Атоса это давно уже было образом жизни: он взял за правило вникать в любую мелочь, связанную со своими владениями. У него находилось время помогать не только словом, но и делом тем, кто действительно нуждался в поддержке.
Виконт слышал, что Гийом собрался на покой, и в Ла Фере нужен новый управляющий: об этом ему писал и отец, прося по дороге от принца Конде заглянуть в Ла Фер. Гийом сам подобрал себе замену, но без графа решить такой важный вопрос, как назначение, не мог.
Кандидатом в управляющие оказался человек лет сорока, невысокий, жилистый, чем-то неуловимо напомнивший Раулю д’Артаньяна. Густая проседь в курчавых волосах, золотистый оттенок кожи, сверкающие черные глаза, а главное – заметный акцент, выдавали в нем уроженца Васконии.
Рауль почти машинально перешёл на испанский, благо он разговаривал на нем почти все время в последний год.
Испанец улыбнулся и низко поклонился молодому господину:
– Ваше сиятельство изволит задавать мне любые вопросы.
Рядом стоял Гийом, с некоторым беспокойством поглядывавший то на молодого хозяина, то на своего протеже.
– Как ваше имя? – первым делом спросил виконт.
– Хуан Родригес де Армас, к услугам вашего сиятельства.
– Вы давно живете во Франции?
–  Двадцать два года, синьор.
– И все это время вы жили в этих краях?
– Да. С тех пор, как вернулся из Бельгии, куда попал юношей, я жил в Армантьере, а последние пятнадцать лет я помогал мэтру Гийому.
– Испанец, баск – и выбрали север Франции? Достаточно необычное решение.
– Так жизнь сложилась, синьор виконт.
– Прошу понять меня правильно, но дотошность моих вопросов – это не прихоть. Я обязан, прежде чем вручить вам, так сказать, бразды правления Ла Фером, узнать, что вас привело к такому решению.
– Я понимаю вас, синьор виконт. После предательства моих былых товарищей и тяжелого ранения, после того, как я чудом остался жив, я принял решение: раз уж Бог судил мне задержаться на этом свете, я изменю свою жизнь. Тем более, что мне ее подарил один господин в расчете на то, что я сумею стать достойным человеком.
– Вам это удалось, если Гийом остановил именно на вас свой выбор. Но мне, если это возможно, хотелось бы узнать, кто был тот человек, что спас вас? Это был француз? Почему-то мне кажется, что это должен был быть именно француз!
– Это был граф, ваш батюшка, – улыбнулся Родригес. – Он оставил мне жизнь и вернул свободу после одного, не слишком достойного предприятия. Я этого не забыл. Сейчас, если вы окажете мне доверие, я с радостью буду служить ему.
– Я передам все, что узнал, графу де Ла Фер, – Бражелон обратился уже к Гийому. – Граф сообщит вам о своем решении, – виконт встал из-за стола, на котором так и остался нетронутым легкий завтрак. – Мне уже пора.
– Не останетесь хоть до обеда, ваша милость? – Гийом не спускал с Рауля любящего и тоскливого взгляда.
– Мне пора, – настойчиво повторил Рауль, которого тяготил именно этот взгляд старого слуги. – Я не виделся с графом полгода. Если бы не его просьба, я бы стрелой понесся домой.
Гийом только вздохнул в ответ. Ла Фер так и не стал для Рауля домом.
Час спустя виконт выехал из ворот фамильного замка, торопясь в Бражелон. Подымался ветер, он швырял опавшую листву в лицо всаднику, и тот, надвинув поглубже шляпу, шпорил коня.