Точка на карте памяти

          Бывает такое в жизни: годы идут,  и всё, вроде бы, как надо, а какая-то неосознанная мысль не даёт покоя. Нет-нет, да мелькнёт, словно кольнёт занозой, которую давно извлёк, а ощущение укола осталось.
          Жил Николай в большом родительском доме, один. Жену схоронил семь лет назад и не тосковал совсем. Женился по куражу, после армии. Всего три недели встречались, а ведь пошла, хотя ни слова о любви он ей так и не сказал. Выпивал по молодости, не ласков был - всё терпела. Дочку родила - он и дочку не любил, потому что семейство жены чуждым ему казалось, с их устоями допотопными. 
           Бежать надо было сразу, когда ещё тёща устроила тот нелепый свадебный поезд, растянувшийся по хуторской дороге на треть версты, с каретой для молодых, гривастыми лошадьми в лентах, горой подушек и узлов на телеге, с частушками под баян. Чтобы все видели, какая невеста богатая.
       Сидя с ней рядом, он мстительно думал тогда, что обязательно увидит в окно эту шумную процессию ненаглядная Маруся, Машенька, когда мимо её дома проходить будут. Прикусит свои нежные девичьи губки и пожалеет, что упустила такого сокола. 
        Это потом он узнал, что она, вопреки его подсчётам, не приезжала в ту субботу. Значит, никого дома и не было, потому что в подобных случаях мать сама навещала дочку.
        И всё это «кино» со свадьбой оказалось напрасным.
        Когда через месяц он заявил родителям, что разведётся, те внезапно разругались.
- Женился, так живи, нечего позорить нас! - кричал отец.
- Кто ещё кого позорит? - наступала на него мать.
        Потом матери вызвали «скорую», но опоздали.
        От чувства вины Николай запил.
        А через два месяца отец ушёл к одинокой бабе, что жила наискосок, по ту сторону дороги, и выяснилось, что он к ней хаживал всё время, пока сын служил, и мать страдала давно, надрывая сердце стыдом и обидой.
        Николай отца не простил, с женой не развёлся.
        Дочка выросла и нагуляла ребёночка.
        Николай полюбил внука, как никого в своей семье. Через пять лет дочь из села уехала, замуж выскочила, а сына оставила родителям. И Павлуша примирил деда с бабой, потому что они растили его вдвоём.
         Теперь внук совсем взрослый. Армию отслужил, семью завёл, живёт в городе, а деда не забывает,  часто наведывается.
         Вот и сегодня, в выходной день, угощений и обновок привёз к шестидесятилетию - рубашку нарядную, шапку меховую, шарф модный.
- Чего бы ты хотел, дед? - спросил.
- Отвези меня, внучек, вот сюда, - ответил Николай, неожиданно для самого себя.
         Достал из тумбочки аккуратно сложенный лист со схемой села и ткнул пальцем в точку, обведённую карандашом.
         Он работал шофёром у видного начальника, и в его кабинете в рамке на стене висела эта бумага.  Потом хутор назвали поселением, единственную улицу - Луговой, пронумеровали дома - и заменили план новым, а старый на память Николай себе взял. Тридцатый номер дома и свой, сотый, выделил кружком.
- А кто там живёт?- спросил внук.
- Должно быть, никого теперь.
- Так чего туда ехать-то?
- Надо мне, - скупо отозвался дед.
- Поехали.
      Остановились возле невысокого флигеля. Николай наказал внуку быть через час и прошёл по едва заметной между вьюнками и спорышом тропке к низкой скамье у забора.
      Присел  и задумался. Это место перевернуло всю его жизнь.
      Тридцать девять лет назад здесь благоухающим облаком цвела сирень. Был такой же тёплый весенний день. Возле калитки стояла женщина.
         Николай шёл мимо от станции, весёлый и бесшабашный, отслужив три года на флоте, в чёрных брюках клёш, со сверкающей бляхой ремня, в тельняшке - всё, как надо. Девки шеи сворачивали, провожая взглядами, засматривались.
        С дороги узнал он школьную библиотекаршу, Зорину Дарью Ивановну, подошёл поздороваться.
        Она обрадовалась, оглянулась к крыльцу, крикнула весело:
- Маруся, посмотри, что за гость у нас! Помнишь, Колю Сомова? Первый читатель школы! Каким парнем стал!
         Вышла Маруся, озорная, красивая.
         Николай обомлел. Он и забыл, что у Дарьи Ивановны дочь есть. Когда в автодорожный техникум после восьмого поступал, она перешла в шестой.
      «Значит, восемнадцать», - прикинул в уме.
       Постояли минут пять, поговорили - и зачастил он сюда по субботам. Ходил, как летал.
     Через два месяца, обнимая Марусю на этой скамейке, первый и единственный раз в своей жизни объяснился в любви, замуж позвал.
- Мне учиться надо, - мягко ответила она.
- Что тебе учёба?
- Хочу специалистом стать, профессионалом.
- На заочное перейдёшь.
-- Это не то…
- Будешь хозяйство вести, детей нянчить.
- Рановато пока…
- Тогда зачем я хожу? За меня ведь любая пойдёт, хоть завтра!
- Значит, не любовь, - сказала тихо.
- Хочешь, докажу? Пойдём,- вспылил он и показал на копны соломы за дорогой, возвышающиеся на убранном пшеничном поле.
- Да ты что же, так и не понял обо мне ничего?
  Маруся встала:
- Я не любая!
    Открыла калитку, помедлила мгновение и ушла. Николай не окликнул.
    Через неделю он ждал её на вокзале.
    Автобус, на котором она обычно приезжала, пришёл без неё.
    Вечером на танцах он познакомился с будущей женой и покорил её без боя, представляя Марусю.
    В субботу она опять не приехала.
    Это было как шторм!..
    Осенью Зорины оставили дом и уехали в город.
    Сельчане поговаривали, что обменялись с кем-то из родственников. Николай сотни раз проезжал мимо, стараясь не смотреть в сторону дома. Думал, всё забудется, но на карте памяти не стирается ничего, даже крошечная точка, и однажды ночью он вдруг до мельчайших подробностей словно увидел тот давнишний вечер вновь - и Марусино лицо, обращённое к нему, и её дрогнувший голос, и то, как она задержалась на миг, прежде, чем уйти.
 «Да ведь не отказала же она мне, - пронзила внезапная догадка, - надеялась, что соглашусь подождать, что возьму за руку, не отпущу - лишь бы рядом быть!»
      Глядишь, обернулось бы на другой день всё иначе.
      Вот это озарение и не оставляло его больше, как ни старался.
      Николай так погрузился в размышления, что не услышал скрипа калитки, и  даже вздрогнул от участливого голоса рядом:
-  Здравствуй, мил человек! Не плохо ли тебе?
   Перед ним стояла незнакомая старушка, лет восьмидесяти, а может и старше, с тростью в руке.
 - Может, водички надо? Я сейчас племянницу кликну, она принесёт.
-  Не стоит беспокоить, со мной всё нормально. Присел на минутку, отдохнуть.
- Да на тебе же лица нет! Маруся,- позвала она громко, поворачиваясь к крыльцу, - поди сюда!
    У Николая застучало в висках. Он потёр лоб ладонью, медленно встал  и в мучительном ожидании тоже посмотрел в сторону открытой двери крыльца.
     - Тётя Соня, уже бегу! С вами всё хорошо? - услышал он дорогой голос.
      Она шла стремительно лёгкой походкой, и на вид ей никак нельзя было дать больше сорока лет.
- Маруся, -  прошептал он почти беззвучно.
  На её милом лице отразилась целая гамма чувств: тревога, изумление, вопрос, но следом в сиянии глаз он безошибочно разглядел то, что искал, что было важнее всего, -  и уверенно шагнул навстречу.      
 Наталья Коноваленко