Каким был печорский уезд

Печорский уезд — это административная единица в составе Архангельской губернии, существовавшая в 1891 — 1929 годах. Центр — село Усть-Цильма. Уезд занимал восточную часть Архангельской губернии.
Одно из немногих положительных явлений современной России, на мой взгляд, заключается в том, что многие россияне стали интересоваться, кем были их предки и откуда они родом?
Сам я с малых лет знал, что родом из семьи староверов (старообрядцев) из села Усть-Цильма, что вольготно раскинулось на десяток километров на высоком берегу матушки Печоры. Но особой радости мне это не доставляло, так как многие жители Нарьян-Мара, где я жил с рождения, полупрезрительно или с завистью бросали реплику о таких, как я: «он из староверов».
Полупрезрительное отношение к староверам сохранилось с царских времён, так как староверы до 1900–1905 года были вне закона и подвергались гонениям по всей территории России. С завистью относились к ним из-за умения выживать и сохранять человеческое достоинство независимо от того, как и куда загнала их советская действительность.
Не улучшилось мнение о староверах и после выхода ставшей популярной книги Анатолия Иванова «Тени исчезают в полдень» и одноимённого киносериала по ней.
Сегодня я понимаю, что не представь А. Иванов староверов в своей книге как мракобесов во времена, когда Н. Хрущёв грозился искоренить последнего попа в СССР, то его творение не имело бы ни единого шанса на издание. Но в те годы, бывая регулярно в оплоте староверчества на Печоре — в селе Усть-Цильме — и зная из рассказов мамы и бабушки, как жили староверы до 1917 года, я не мог без обиды за своих предков читать книгу А. Иванова.
Тем более отрадно, что уже в те годы нашёлся человек, не побоявшийся, несмотря на доносы: «коммунист Малышев якшается со старообрядцами», написать справедливые и добрые слова о моих предках — усть-цилемских староверах. Такие слова я нашёл в начале 60-х годов в публикациях сотрудника Пушкинского Дома в Ленинграде, доктора филологических наук В. И. Малышева, всю свою жизнь посвятившего исследованию истории староверчества на Печоре и трагической судьбы духовного лидера староверов — неистового протопопа Аввакума, сожжённого на костре после многолетнего содержания его «со товарищи» в яме в Пустозерске в 20 км от будущего Нарьян-Мара.
Более подробно заинтересованный читатель сегодня может прочесть об этой героической в истории России личности в Википедии: «АВВАКУМ Петрович (1620 или 1621 — 14 апреля 1682), русский религиозный деятель, протопоп (см. ПРОТОПОП), глава старообрядчества и идеолог раскола в Русской православной церкви». (dic.academic.ru›Аввакум).
Настоящим подарком для жителей и выходцев из села Усть-Цильма (для меня в том числе) стала художественно-документальная повесть Л. Н. Смоленцева «Печорские дали» (Коми книжное издательство, 1979 г.). К сожалению, я не нашёл в Интернете электронного варианта этой книги. Поэтому, отвечая на просьбы читателей моей книжки «Устьцилем из Нарьян-Мара», изданной в 2012 году в традиционном бумажном исполнении под названием «Всё, что в сердце отложилось», позволю себе процитировать кое-что из повести Л. Н. Смоленцева «Печорские дали». Книга посвящена трагической судьбе русского учёного-мыслителя, исследователя Печорского края и Большеземельской тундры Андрея Журавского. Этим исследованиям Журавский посвятил всю свою короткую жизнь (1882–1914).
Судя по всему, мои отец и дед Иван Петрович были с ним знакомы. Об этом свидетельствует мемориальная доска на стене родительского дома в Усть-Цильме: «В этом доме в 1910–1911гг. жил и работал учёный, исследователь Севера, основатель Печорской сельскохозяйственной опытной станции Российской академии наук Андрей Владимирович Журавский».
Из повести Л. Н. Смоленцева не только мы, многочисленный род Чупровых, но и другие старожилы Усть-Цильмы, Нарьян-Мара и его окрестностей могут почерпнуть любопытные сведения о том, как их предки — выходцы из центральной России — оказались на Печоре. В 2012 году отмечалось сразу несколько памятных дат: 470 лет селу Усть-Цильма, 330-я годовщина сожжения протопопа Аввакума в городе Пустозерске, 130 лет со дня рождения А. В. Журавского и 110 лет со дня первого посещения А. В. Журавским села Усть-Цильма. Поэтому приведу несколько выдержек из первой главы «Усть-цилемское диво», посвящённых этим событиям.

 «Сын потомственных военных, коим дворянство было даровано самим Петром Великим за ратные подвиги майора Власа Журавского, Андрей упрямо поступил в гимназию, а потом на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета, твёрдо решив готовить себя к профессорскому званию.
Но и на этом, казалось бы, предрешённом пути случился ещё один причудливый изгиб, причиной которому была дивная усть-цилемская «горка», творимая печорцами в Петров день тысяча девятьсот второго года. В то лето Андрей Журавский, закончив первый университетский курс, задумал совершить далёкое путешествие из Петербурга в Печорский край, овеянный легендами в лекциях профессора-геолога Феодосия Николаевича Чернышёва.
Во второй день летних каникул Андрей, оставшийся к тому времени без родителей, выехал в загадочный Печорский край и добрался к середине лета до уездного центра — старинного раскидистого села Усть-Цильма. На берег величественной Печоры он сошёл в канун Петрова дня, перед сенокосной порой, когда всё село готовилось к празднику: завтра всеми цветами радуги заполыхают в Усть-Цильме девичьи сарафаны и шалюшки. Печорское раздолье, самое большое во всём Приполярье село справляет в тот день свой ежегодный праздник Петрову горку.
Золотисто-алая гирлянда девушек проплывала мимо гордых «бояр», свиваясь в полупоклоне… Шелестят дорогие шелка, лёгкой зыбью колышется синь и зелень широких сборчатых сарафанов; огромные, свитые коронами и выпущенные павлиньими хвостами шалюшки отливают множеством нежных оттенков: бледно-палевых, розовых, лазурных.
Андрей Журавский, застыв от изумления, смотрел на начало огромного, веками отрепетированного народного спектакля. Как все народные массовые «действа», свитые в глуби веков невесть где и невесть кем, «горка» рассчитана на весь день; в пышном обрядовом спектакле три части: утренняя, полуденная и вечерняя; в каждой части по четыре картины с изображением старинных обычаев, семейных сценок из патриархальной жизни.
— Сколько же, Устина Корниловна, такой наряд на девушке стоит?
— А новый в полтышши рублёв. Доброму хозяину разориться в пору, ежели враз справить. Такой наряд, Андрей Владимирович, веками в роду копится и сберегается.
— Да, княжеский наряд… — восхищался Журавский. — Надо же сберечь такое диво.
Журавский, поднимаясь на маленьком неспешном пароходике «Печора», узнал, что Усть-Цильма основана новгородцами в середине шестнадцатого века, но увидеть разлив старорусского гуляния на самом краю света, в «стране вечной мерзлоты и глубоких болот», он никак не ожидал.
„Как непохож этот народ на крестьян пристоличных губерний, — думал Журавский. — Там в будни — подобострастие перед приезжим барином, а в престолы — пьяный расхристанный разгул с увечными кулачными боями…“»

«Что сделалось с Русью, Арсений Фёдорович? Ведь была она такой же гордой и достойной, как этот островок «новгородского веча»!» — возмущался Андрей на ужине у казначея.
«Отрезанность, бездорожье, замкнутость старообрядчества, которые клянём мы нещадно, сохранили до наших дней этот островок… А что произошло за это время с Русью — вам больше знать…» — ответил ему местный казначей.
Первое своё путешествие вглубь Печорского края Журавский совершил в сопровождении сельского старосты вверх по реке Цильме до села Трусова.
Во время путешествия Ефим Михайлович (староста) рассказал, как его предки оказались на Цильме.
«Вот расскажу тебе, Андрей Володимирович, как наши деды тут починали: приглянулись им эти места и основали они на Цильме скит — обчо хозяйство значит. По записям, сто пятьдесят лет назад в этом Омелинском скиту жило сорок человек, а через год, опосля сожжения Великопоженского скита, стал быть, в одна тышша семьсот сорок четвёртом году, поступат наказ из городу Архангельску: по воскресным дням и престолам бывать всем поголовно в Усть-Цильме на увещеваниях у попа-словоблуда. Значится: принять нову веру, да кажинну неделю за полсотни вёрст по энтому вот пути к попу на поклон топать. Чем же кончилось, Ефим Михайлович? Истовы ушли к Покойным, ишшо вёрст за сто на реку Тобыш, а большинство ушло из скита, и в разны хозяйства осели тутока».
Ещё узнал в ту ночь Андрей, «что ни школы, ни больницы, ни магазина по всей реке Цильме нет; не было в Трусове ни старой, ни новой церкви, хотя и было оно центральным селом. Все деревни по реке были приписаны к Усть-Цилемской волости, а потому не полагалось тут и урядника.
«Нужды в ём нет, — рассуждал Ефим. — Почитай, пять родов и проживат во всех цилемских селениях: Рочевы, что по-зырянски «русски» значит, Дуркины, Чупровы, Ермолины — те из новгородских земель; верстах в тридцати вверх по Цильме два брата Носовы два выселка почали: Филипповский и Ортинский».

Содержание повести Л. Н. Смоленцева в части описания жизни староверов Усть-Цильмы во многом совпало с рассказами моих бабушки и матери, которые, несмотря на все бедствия, обрушившиеся на них после 1920 года, сохранили семейные реликвии крестьянской семьи среднего достатка: золотые карманные часы деда, швейную машину «Зингер» выпуска 1901 года и женский праздничный наряд, в котором сначала бабушка, а затем мама выходили на празднование Петровой горки. Мама мне рассказывала, что машину «Зингер» мой дед Иван выменял на ярмарке в Архангельске за рыбину сёмги, добытую им, вес которой был более 20 кг. А часы ему достались от моего прадеда, который однажды на рыбной тоне (отлогом песчаном берегу) потерял минутную стрелку этих часов. Неделю на коленях ползал по берегу, но стрелку всё-таки нашёл.