Пристань загулявшего поэта

Сергей Виниченко

Пристань загулявшего поэта

Я быстро сбежал по широкой лестнице гостиницы «Турист» вниз  и через стеклянную дверь попал в душевную атмосферу ресторана. Его интерьер мало изменился за прошедшие три десятилетия – всё тот же мягкий полумрак, тёплый, льющийся непонятно откуда, свет, тяжелые портьеры, скрывающие посетителей от любопытных взглядов людей с улицы, и особенный запах – кухни, табака, дорогого парфюма… Эстрадный подиум с прилегающей танцплощадкой оставался центральным местом ресторана  – на нем знакомо поблескивали музыкальные инструменты. Изменилось содержимое бара – вместо батарей трёхзвёздных коньяков, среди которых айсбергами высились сверхдорогие  марки «КВВК» и «Арарат», теперь памятниками стояли виски «Jask Daniels», ром и прочие англо-саксонские вкусности. Впрочем, суть барной стойки принципиально не изменилась – желающие всегда получали свою порцию спиртного, и смена социально-экономической формации на этот процесс не оказала никакого влияния. Изменился и сигаретный ряд. В советское время большой удачей была покупка пачки «Мальборо» за полтора рубля, иначе приходилось довольствоваться сигаретами болгарского семейства, к примеру «Вегой» или «Стюардессой».
Оглядевшись, я заметил, что зал был почти полон – учителя из всех районов области, приехавшие на курсы, собрались отметить свой профессиональный праздник. Они были знакомы всего неделю и это обстоятельство делало встречу особенно интересной.
Из-за крайнего к выходу столика поднялся высокий человек в спортивном костюме и шагнул мне навстречу.
- Господин Виниченко, необычайно рад вас видеть в этом злачном месте! – в голосе моего товарища по учебе действительно звучала неподдельная радость. За годы, прошедшие с момента нашего расставания в актовом зале СХИ, где нам вручали заветные ромбики, Абай слегка пополнел, а в черных, как смоль волосах появились серебряные нити.
_ Вот так встреча! – от неожиданности возопил я, заставив людей за столиками вздрогнуть и обернуться, – только подумал о наших походах сюда, и бац – явление из юности!
-А я ничуть не удивлен! Если где и думал встретить тебя, так именно здесь! Жив, курилка! – продолжал трясти меня Абай.
Он был агрономом и несколько месяцев мы жили в одной комнате общаги. Более этого срока он не выдержал и, как только представился случай, съехал в более спокойную обстановку.
Я присел к его столику и мы поговорили. Абай был в командировке и через несколько часов должен был отбыть на родину. Мы жили в гостинице на одном этаже , но так и не встретились.
- Читаю, читаю твои творения, - наливая мне из графинчика, радостно сообщил мой товарищ, – кто бы мог подумать, что ты будешь писать, хотя, что-то этакое в тебе было.
-А как Бокс, Ваня, Карпенчик, Семка? Что знаешь о них? – торопил он меня, не давая спокойно выпить.
Я, стараясь привести мысли в порядок, опрокинул стопку, подцепил вилкой кусочек селедки, и отправил его в рот. Воспоминания накрыли нас обоих одновременно с выпитой водкой…
Поход в «кабак», коих в целинном городе Кустанае, как известно насчитывалось ровно два, для студентов начала восьмидесятых было событием марсианского масштаба. Самым престижным был поход в ресторан гостиницы «Целинная», на втором почетном месте располагался менее уважаемый, но более дешевый «Турист». Два названных увеселительных заведения располагались совсем рядом и их посетители кочевали из одного в другой практически в любом состоянии. На младших курсах мы с завистью слушали рассказы «стариков» о посещении ресторана, полных приключений и забавных случаев. Постепенно подобные рассказы обрастали немыслимыми подробностями, превращаясь в легенды, и пополняли студенческий фольклор. Мы же довольствовались буфетами на этажах гостиниц, сохранившихся до сих пор. За круглыми столами велись долгие беседы с употреблением дешевого «Агдама» и курением «Примы». Продавцы относились к нам снисходительно – помню единственный случай выдворения – Бокс попытался нарисовать на стене Альпы, через которые совершил переход Суворов. Этот экскурс в историю не понравился продавцу и нас вежливо попросили на выход…Цены были вполне демократичными – в "политотделе", знаменитой забегаловке у нынешнего "Коктем-3", кружка пива стоила 25 копеек, трехлитровый графин с пивом в баре на железнодорожном вокзале – рубль 29 копеек.
Под собственный «дембель» мы не нарушали традиции и часто посещали рестораны, даже когда финансы пели романсы – придерживались меню Кисы Воробьянинова - из закусок заказывали огурцы, сосиски, редко – жареную печень, еще реже фирменное блюдо «мясо по-кустанайски». Последнее получалось употребить только после возвращения из дома или получения стипендии. Со спиртным было сложнее – тогда на человека полагалось сто граммов водки, но этот запрет легко нарушался – на меня надевали мешковатый пиджак более плотного товарища, под которым и проносилось в зал «горючее». Официант делал вид, что не замечал пьяную в дым от графинчика водки компанию. Запрет на курение тоже существовал номинально – за выкуренную сигарету платили официантам по пяти рублей товарищи с Кавказа…
- Ну, брат, мне пора на паровоз, – медленно поднялся со стула Абай. Мы обнялись на прощание и он вышел к стойке ресепшена. В воздухе остался лишь лёгкий запах дорогого одеколона и грусть воспоминаний.
Между тем, вечер в ресторане был в самом разгаре. Наиболее творческие учителя уже перехватили у музыкантов гитары и пели с эстрады авторские песни. Шум и гам перекрыл мощный бас подтянутого военрука из Наурзума:
-Господа офицеры, выпьем за присутствующих здесь дам! Прошу всех встать!
Многие «господа» встать уже не смогли. Я понял, что апогей дружеской встречи почти достигнут.
Встреча с Абаем и место моего пребывания прямо повлияли на мои мысли. Я сидел в темном уголке ресторана, смотрел сквозь толпу танцующих людей и видел прошлое. Меня не мог отвлечь даже грохот ударных…
Город тонул в синих декабрьских сумерках. Я шагнул из автобуса на обледенелый тротуар, попав под свет неоновых огней. Я приехал из дома для продолжения учебы на пятом курсе, имея в кармане своей «москвички» сто рублей, предназначенных для оформления дипломной работы. Город готовился к встрече нового года – в витринах ярко горели цифры «1983», на улицах попадались граждане, несущие в руках пахнущие хвоей ёлки. В моем дипломате лежала небольшая книжка Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой» – в ней он написал о Париже. То же самое я мог бы сказать и о моём родном Кустанае.
Сделав всего несколько шагов к остановке такси, я нос к носу столкнулся с Алмасом, моим хорошим знакомым из Наримановки, пользующейся в те годы дурной славой. Со своим другом боксером он направлялся в «Турист» с целью отметить победу в очередном бое.
Мест, по обыкновению, не было, но Алмасу удалось договориться с официантом и вскоре мы упали за один стол с какой-то развесёлой компанией. Я сунул дипломат под стол и началась гульба. К концу третьего часа я обнимал всех окружающих и мне казалось, что все люди – братья. Решив немного освежиться, я вышел на высокое крыльцо и попал в объятия жёсткого мороза. Здесь у меня произошла стычка с гражданином, сказавшим что-то невежливое по поводу моей прически. Наша пикировка продолжалась недолго – из соседнего двора медленно выехал желтый автомобиль «ППС» и два стража порядка под белы руки водворили меня в автобус.
В холодном ПАЗике сидело несколько бомжеватого вида типов. Один молча царапал пальцем на толстом инее окна решетку, другой пьяно гнусавил: «Вставай, проклятьем заклейменный…», третий спал на заднем сиденьем, подогнув ноги и подложив обе руки под щеку. Лицо его напоминало зеленоватую маску. Ресторанный запах веселья и радости сменился вдруг на запах тревоги и ожидания.
В «винограднике» состоялся развод – мрачную толпу разделили на части и запихали в еще менее комфортабельные автозаки. В них не было сидений, а лишь покрытый железом пол. Сколько времени я провел в движении сказать затрудняюсь, но холод и крепкие кулаки милицейского сержанта окончательно привели меня в норму и в вытрезвитель я вошел почти заново рождённым. Вид помещения меня не порадовал. На стене висел огромный стенд с надписью «Они позорят наш город». На нем рядами располагались фотографии с отвратительными физиономиями. Тут же стоял зафиксированный на треноге фотоаппарат, который и выдавал фото на стенд. Я записался в журнал регистрации заведения, как студент Цветков, и был отведен в камеру, набитую теми, кто поторопился отметить новый год раньше срока.
Я был жутко зол на себя – моя судьба висела на волоске – из этого места в адрес вуза запросто могли отправить телегу и вместо пятого курса я мог отправиться в армейскую казарму с нехорошей репутацией. Не обращая внимание на пьяное окружения я лёг на первую попавшуюся шконку и накрылся с головой суконным одеялом. Жара в помещении не действовало положительно на клиентов этого дома скорби. Они пели, орали и матерились. Голова моя лопалась от этих звуков, я не выдержал и заорал: «Мужики, когда вы уже заткнётесь!». Воцарилась тишина, и кто-то отчетливо произнес: «А это кто еще такой?»
Тут же последовал ответ:
-Это студент, ему нужно отдохнуть, учёба хоть кого доведет.
Чья-то рука заботливо накрыла меня еще одним одеялом…Стало тише.
Дальнейшее походило на чудо. Вошел молодой лейтенант и затребовал на выход студента Цветкова. Последнего долго искали, будили уснувших бедолаг, пока я не вспомнил, что ищут меня.
Мы вышли с дежурным на крыльцо, где я пообещал ему помочь написать курсовую в обмен на молчание о моём досадном пребывании здесь.
Я остался стоять в одиночестве в ночной Наримановке у стены следственного изолятора. Звезды заговорщицки подмигивали мне сквозь витки колючей проволоки на его стене. Я медленно побрел в сторону КЖБИ. В каком-то глухом неосвещённом переулке меня догнал мужик и о чём-то спросил. Ему показалось, что я неправильно или неуважительно ответил и он применил бросок через бедро, в результате чего я оказался в сугробе.
Лишь под утро, совершенно окоченевшим, я попал в тепло общежития, где жила Наталья. Мне дали погреться и выпроводили вон дежурные. Они вполне резонно полагали, что в таком виде предстать перед девушкой крайне нежелательно для дальнейших серьёзных отношений.
Я вышел на проспект Свердлова (ныне-Абая) напротив десятого училища и в гордом одиночестве пошёл в город по сплошной линии, нанесённой на асфальт.
Меня подобрал сердобольный таксист и увёз в Заречный. У порога общежития «Волга» остановилась. Из-за отсутствия денег пришлось оставить в залог таксисту шапку, пообещав принести через несколько минут три рубля.
Общага не спала – отмечали встречу друзей. Все очень удивились моему неожиданному появлению и тут же снабдили меня трёшкой. Шапка благополучно осталась у владельца – без неё было никак нельзя.
К середине следующего дня мои вчерашние товарищи по ресторану привезли мой дипломат с вещами и пятьдесят рублей денег, оставшихся от былой роскоши…
Обо всем этом мне вспомнилось за столиком ресторана  в этот необычный день учителя. Мне вдруг до боли захотелось вернуть хотя бы мгновение из прошлого. Я быстро встал, прошёл к эстраде, сунул деньги изрядно уставшему басисту и заказал песню, которую заказывал здесь другим музыкантам много лет назад для своей любимой. Мы танцевали тогда с Наташей медленное танго.

 На волнах своей памяти я уходил из ресторана,  с песней канувшего в Лету ВИА "Пламя" и с праздником, который остаётся всегда со мной:

Такого снегопада, такого снегопада,
Давно не помнят здешние места.
А снег не знал и падал, а снег не знал и падал
Земля была прекрасна, прекрасна, и чиста.

На выпавший, на белый, на выпавший, на белый
На этот чистый, невесомый снег
Ложится самый первый, ложится самый первый
И робкий, и несмелый, на твой похожий след…


Фото гостиницы «Турист».1977 год. Справа на первом этаже - ресторан.Крыльцо - за деревом.Виден двор, откуда появился "ППС".

Песня: ВИА «Пламя»(1978)