Странники сказка След на стекле

СЛЕД НА СТЕКЛЕ

Бросив ночной взгляд на сверкающую огнями магистраль, мы отчетливо понимаем, что бег ее не остановим. Мы умрем, а пейзаж за окном по-прежнему будет мчаться вперед, не замечая нашего отсутствия. Раздавленная на стекле мошка в состоянии на время изменить детали восприятия общей картины, что, впрочем, совершенно не влияет на скорость ее мелькания.

1.

Ося Брик был закоренелым неудачником, тем самым, при близком знакомстве с которым, начинаешь отчетливо понимать смысл избитого выражения о некоем гипотетическом «еврейском счастье». Нет, евреем он не являлся, ни по сути рождения, ни по духу воспитания, ни по каким-либо другим признакам, хотя благодаря имени и фамилии окружающие считали его представителем именно этой нации. Дело в том, что имя Иосиф он получил от гордившегося своей набожностью деда по линии матери, человека столь же религиозного, сколько и властного; и родись, скажем, вместо Оси девочка, она, несомненно, получила бы имя Мария. А истинная фамилия его отца, точнее деда по отцовской линии, звучала довольно курьезно, если не сказать смешно: Брык. Однако поскольку послереволюционные тридцатые годы минувшего столетия были весьма изобретательны на самые необычные новшества в области именного словотворчества, отдающий деревенским духом Брык довольно легко превратился в изящно-интеллигентного Брика.
Крупных дивидендов вышеописанная перемена семье новоиспеченных Бриков не принесла: отец Оси оказался рядовым советским инженером, мать – еще более рядовой медсестрой городской поликлиники. Но если в жизни обоих его родителей стандартная неустроенность родного быта все же перемежалась с редкими улыбками фортуны, как то тринадцатая зарплата, выстраданные в многочасовой очереди итальянские сапоги, путевка в профсоюзный санаторий, то в жизни несчастного Оси все неудачи целых поколений Бриков выстраивались нескончаемой чередой оплошностей и ошибок. В детсадовские годы он первым заболевал и последним выздоравливал при любой мало-мальски стоящей инфекции, и болел при этом весьма тяжело, ставя в затруднительное положение даже маститых докторов. В школе Ося одним из немногих умудрялся в течение пяти минут перед торжественной линейкой превратить белую рубашку в грязно-пятнистую надорванную тряпку, поскользнувшись в единственной на школьном дворе тщательно обходимой сверстниками луже. Он терял деньги, забывал вещи, в любом заборе всегда безошибочно находил торчащий гвоздь. Он единственный не успевал спрятать сигарету при внезапном появлении в школьном туалете директора; он опаздывал на свидания и на автобус; он хронически покупал «двойные» билеты в кинотеатр, зато умудрялся терять проездной билет перед самым носом контролера. Только он один мог целый день пробегать по всему городу в бесполезных поисках того, что любой другой приобретал буквально в двух шагах от дома.
И при всем этом Ося Брик был самым неунывающим человеком на свете. Запас его энергии казался неистощимым. Ошибаясь, он засучивал рукава и принимался исправлять ошибки; попадая впросак, лишь смущенно улыбался и старался загладить неловкость; натворив дел, прилагал все усилия, чтобы в любом негативе отыскать хотя бы маленькие, но все же положительные черты.
Однако всему на свете приходит конец, и вот однажды на Осю накатило беспросветное черное уныние. Нельзя сказать, чтобы уныние это было беспочвенным. Отнюдь, почва-то как раз была, да еще какая! Пришла «Перестройка», а потом развал. Завод, на котором после красно дипломного окончания университетского физмата Брик честно трудился инженером, выкупила какая-то частная фирма; выкупив его, добросовестно сделала банкротом, выпроводив всех сотрудников за ворота без средств к существованию и надежд на будущее. Это раз. Ося попытался найти точку приложения собственных сил и далеко не глупых мозгов, но безуспешно: ему или отказывали сразу, или долго кормили «завтраками». Развернувший сеть торговых киосков сосед по подъезду пристроил Осю на одну из своих точек. Брик проторговал ровно двенадцать часов и проторговался вдрызг, на что откровенный сосед заметил ему без всяких обиняков: «Таким, как ты, нужно платить за то, чтобы они сидели дома! Понял?!». Ося понял, однако легче ему от этого не стало. Это два. Не выдержавшая жалкого существования жена оставила Брику на голом кухонном столе записку, уверяющую Осю в том, что скоро от него сбегут даже тараканы, забрала при этом сына и махнула на самостийную Украину, к родителям, проживавшим неподалеку от славного города Одессы. Это три. Ося взвыл, но держался. Последнюю точку в эпопее его злоключений положила Россия криминальная. Совсем не поздно, часов около девяти, Брика, приставив к груди нож, раздели в собственной подворотне трое нагловатого вида парней. Так Ося лишился почти новой доставшейся от деда кожаной куртки, добротных ботинок, шерстяного свитера, часов и бережно хранимых в кармане тертого пиджачка всех имевшихся на тот момент его наличных сбережений, что-то около трехсот рублей. Полное фиаско!
Что делает настоящий русский человек в подобной безысходной ситуации? Правильно! Продает остатки ценных вещей из опустевшей квартиры и напивается, если не до чертиков, то хотя бы до исчезновения глухой тоски.
Однако Ося решил не просто напиться; он возжелал напиться так, чтобы покончить с осточертевшей ему жизнью: попав под колеса случайного автомобиля, свернув шею на подъездной лестнице, либо же замерзнув в придорожном сугробе.
Итак, когда замусоленные купюры в его руках превратились в две реальные поллитровки, Ося затравленно оглядел оплеванный интерьер привокзальной пивнушки в поисках незанятого столика. В свои последние минуты ему хотелось побыть наедине с самим собой, чтобы подвести некоторые нерадостные итоги прожитых тридцати с лишним лет.
Прокуренный зал гудел, рыгая пьяным перегаром, но вот искомого приюта для уставшего странника в нем не находилось. Брик дернул шеей по сторонам раз, потом другой, и совсем уже решил отправиться в морозную полночь, когда взгляд его остановился вдруг на почти свободном столике у окошка. Один из двух его стульев был занят, зато второй пустовал! Не веря своему счастью, Ося выждал некоторое время, ловко уворачиваясь от снующего и толкающегося народа. Но никто вокруг по-прежнему не торопился занимать открытое им место. И это в переполненном зале! Странно. Создавалось впечатление, что и столик, и сидящий за ним человек просто взяли и выпали из общего поля зрения.
Робкими шагами Ося добрался-таки до вожделенного стула и, собираясь плюхнуться на него, как можно более вежливо спросил:
– У вас не занято?
Человек по другую сторону стола молчал. И вообще он выглядел довольно неестественно: скрещенные на груди руки кутались в рукавах элегантного тоненького осеннего плащика, вытянутые ноги заканчивались столь же легкомысленными для зимнего сезона, зато натертыми до блеска туфлями, упиравшуюся подбородком в грудь голову покрывала франтоватого вида шляпа. Незнакомец словно дремал, и ему не было ровно никакого дела ни до шумного помещения пивнушки, ни до наполнявших ее отбросов, ни тем более до съежившегося под гнетом своего рока Оси Брика.
– Ну, и черт с тобой! – подумал Ося, занимая свободный стул. Хрустнула свинчиваемая с горлышка бутылки пробка, в нос шибанул резкий запах «паленой» водки. Вообще-то трезвенником в абсолютном понимании этого слова Брик никогда не был; он выпивал по праздникам, дням рождения родственников и только под хорошую закуску. Однако сегодня у него не имелось не то, что закуски, у него не имелось в наличии даже простого граненого стакана.
Храбро сглотнув из горлышка, Ося зашелся в надсадном кашле: в довершении ко всем невзгодам он не умел пить. А как напиться, если делать этого ты не умеешь? Ося глубоко и горько вздохнул, и тут же вздрогнул.
– Последняя сценка из жизни неудачника? – вопрос-комментарий прозвучал неожиданно. Он шел со стороны незнакомца и был задан спокойным, тихим, проникновенным донесшимся из-под надвинутой на глаза шляпы голосом.
– С чего вы взяли? – довольно резко возмутился Ося. – Просто пришел выпить.
– Потерял работу, ушла жена, нахамили соседи, обобрали в подворотне, – не обращая внимания на возражения, продолжал голос. – Стандартный набор неудавшейся жизни. А пить-то вы, милостивый государь, совершенно не умеете.
– Ну, не умею, и что с того?! – внутреннее недовольство Брика быстро перерастало во взрывоопасную ненависть: еще немного, и он врежет этому любопытному так, что только шляпа покатится.
– А вот этого делать не надо, – будто читая Осины мысли, возразил незнакомец. – Пол, как вы могли заметить, весьма далек от чистоты. Шляпа испачкается, а плачено за нее немало.
– Тогда заткнись! – буркнул в ответ Ося.
– Хамите, – совершенно спокойно заметил голос из-под шляпы. – Что-то не помню, чтобы мы с вами перешли на «ты». Однако прекратим пикировку; я здесь не для этого, я просто хочу предложить вам помощь.
– Армия спасения? Гуманитарные подачки голодающим Поволжья, детям и сиротам? – съязвил Брик.
– Можете называть это как хотите, но помощь вы получите действенную.
– В рублях или валюте? – продолжал юродствовать Ося, хотя издевался он при этом над самим собой, а уж никак не над щеголеватым незнакомцем.
– Зря не верите, и деньги здесь вовсе не причем: вы получите возможность кардинально изменить свою жизнь, вы сумеете увидеть лицо фортуны.
Из глубины желудка к голове поднимался жар выпитой водки, однако, услужливая память подсказала Брику, что в жизни многих литературных персонажей подобные встречи имели место, и достаточно часто. Но это в литературе, а тут обычная российская действительность. Пауза в разговоре затянулась.
– И что же, мне придется расписываться в контракте кровью? – наконец, глупо хихикнув, выдавил из себя Ося.
– Шутить изволите, – не меняя избранной позы, усмехнулся незнакомец. – Кровь и контракты давно ушли в прошлое; сегодня достаточно одного вашего согласия. Однако, как честный человек, хотя слово «человек» и звучит в моих устах довольно неестественно, перед заключением сделки должен кое о чем поставить вас в известность.
– Наверное, о геенне огненной? – снова попробовал отшутиться Брик, ощутивший при этом, что хмель полностью выветрился из его головы, а на смену уходящему теплу пришла отвратительная зубовная дрожь.
Осин визави не счел нужным реагировать на очередную человеческую глупость; он лишь подобрал колени, выпрямляясь на стуле, и убрал с лица шляпу. Ничего демонического в его лице не оказалось. Милое, весьма приятное, располагающее к общению лицо, только вот какое-то безликое: отвернись и не вспомнишь его, сколько ни старайся. Кроме этого запредельного посланника отличал свой особенный взгляд: в глубине его глаз читалась вечность.
– Посмотрите за окно, – тихо произнес незнакомец. – Что вы там видите?
Следуя указанию, Брик посмотрел сквозь покрытое потеками мутноватое стекло. Обычная ранняя зимняя ночь. Холодно, сыро, безжизненно горят фонари, бесконечный поток снующих машин, гул проезжающих поездов. Все.
– Не вижу ничего особенного.
– И не требуется, – удовлетворенно сказал посланник. – Там мчится жизнь. Так?
– Так, – пожал плечами Ося.
– А теперь смотрите внимательно, – незнакомец указал на медленно ползшую вдоль рамы отжившую в тепле пивнушки муху. – Видите?
– Муха, – брякнул Ося.
– А сейчас? – острый указательный палец быстро придавил насекомое к стеклу, после чего его визави брезгливо вытер палец о шелковый платок, отбросив последний на дальний край столика.
– Сейчас мокрое место, – тупо пробормотал Брик. – И что с того?
– Ответьте же, милостивый государь, изменилось ли при этом что-либо за окном?
– Нет, – несколько разочарованно пробормотал Ося.
– Тогда, прежде чем сказать «да», подумайте, а стоит ли обременять себя стремлением к переменам? Ведь для той самой жизни, в которой вы так жаждете получить место под солнцем, наше присутствие или отсутствие мало что меняет. Жизнь продолжает лететь вперед все с той же скоростью. И какая, в сущности, при этом разница раздавили мы муху, или голубя, или даже целого слона. Судьба мухи важна лишь для самого насекомого, а жизни-то все равно.
– Стоит, стоит, стоит! – трижды с надрывом в голосе повторил Ося. – Я хочу все изменить! Я хочу пожить в свое удовольствие!
– Тогда по рукам, – спокойно ответил незнакомец. – Наша сделка состоялась.
– Да, да, да и еще раз да!
– Мне остается добавить совсем немного. Если вам захочется вдруг прервать наш договор, возвращайтесь на это место в любое время, и я тотчас прибуду к вам.
– Не захочется! – уверенно выпалил Брик.
– А вот зарекаться-то и не надо, – ласково проговорил посланник. – Ну что же, давайте прощаться.
– Как это прощаться?! – удивился Ося. – А что делать мне? Где гарантированные мне перемены?!
– Не беспокойтесь. Они ждут вас прямо за дверями этой забегаловки.

2.

На улице, конечно, никого не было, и тогда и без того несчастному Брику пришлось подумать о неком своем помешательстве. Но потом он вспомнил брошенный на столике шелковый платок и «мокрое место», которое оставила на окне раздавленная муха, вспомнил и успокоился. И тут же словно из-под земли у края тротуара, рядом с Осей тормознул шикарный «мерс» с крутыми номерами. Дверца машины бесшумно открылась, и Брик попал в объятия своего бывшего одноклассника Веника, носившего свою неприглядную сокращенную кличку от звучного имени Вениамин. Имени своему Веник не соответствовал, учился на сплошные «тройки» и «двойки», постоянно отлынивал от уроков и общественно-полезного труда и имел наглость измываться над некоторыми педагогами. Оболтусу все сходило с рук, потому что его папочка занимал немалый пост в административно-партийной элите города (что-то около торговли или строительства, точнее Ося этого не помнил). И вот теперь насквозь пропахший дорогим французским одеколоном, одетый с иголочки Веник пачкал свою белоснежную сорочку о не первой свежести пальтецо своего школьного товарища и при этом кричал, чуть ли не на всю улицу.
– Ося, паршивец этакий, неужели это ты?! Ты не представляешь как я тебе рад!
Вскоре выяснилось, что радость эта была неподдельной, поскольку бывший оболтус сделался вдруг преуспевающим и одновременно страдающим бизнесменом. Страдал Веник в основном от мысли, что вокруг него «кучкуются» десятки людей, единственной мыслью которых является желание побольше обобрать его, Вениамина Иванова. Плюс к тому все они были бездарями, ничего не смыслившими не только в экономике, но даже в простой арифметике.
– Ты и представить себе не можешь, сколько вокруг нас подонков, дураков и разгильдяев! – при последнем слове Осе сделалось вдруг смешно. – А ты же у нас голова! В классе всегда был самым умным, даже мировой экономике факультативно обучался. Да к тому же ты до неприличия честен!
Последнее обстоятельство решило многое, если не все. Уже через день прилично одетый Ося обзавелся собственным кабинетом, с парой телефонов, «белой» сборки компьютером, миленькой готовой на любые безрассудства секретаршей и целым штатом помощников. А потом был первый вагон ворованного сахара, первый «левый» состав леса, первый металл, купленный по бросовым и проданный по запредельным ценам. Новая Россия имела желание как можно скорее сформировать собственную буржуазию, а тем временем «новые русские» «имели» Россию.
 Постепенно Ося перестал быть Осей не только для подчиненных, но и для всех окружавших его людей; теперь его называли не иначе как Иосифом Андреевичем. Особое уважение, смешанное с боязливостью, он заслужил после того, как втихую скупил контрольный пакет акций дела, которое обосновал в свое время Веник. По своей природной глупости Иванов-младший заметил угрозу слишком поздно, а когда различил ее перед своим носом, то лишь хлопнул дверью, обозвав Осю «подонком». Однако в силу того, что Брик категорически не терпел врагов, по крайней мере, живых, Ося и здесь принял меры. Услуги киллера стоили дешево, но новоиспеченный нувориш не привык разбрасываться «перспективными» кадрами. Он вложил в Веника в сто раз больше и вскоре получил своего карманного депутата главного законодательного органа страны: он понимал, что кто-то обязательно должен обеспечивать принятие законов «важных» и «нужных». Школьные товарищи снова помирились, и жизнь пошла своим чередом.
Так минуло без малого двенадцать лет.

3.

Сначала не задался день, потом неделя, а затем и целый месяц.
В тот день охрана не уследила, точнее просто не успела, и какой-то нищий на паперти храма, в котором следовавший моде не веру Брик по двунадесятым праздникам ставил свечи и делал щедрые пожертвования, успел облапить его бежевый костюм из велюра, слюнявя его и причитая:
– Миленький, богатенький, подай убогому на пропитание от щедрот души своей! Не пожалей сколько можешь! Христом Богом тебя молю! И воздастся тебе в царствии небесном!
Уже через мгновение крепкие колени ребят прижимали нахала к мокрой после дождя земле, давая Осе возможность юркнуть в распахнутую дверцу лимузина. Однако спустя еще несколько секунд до его ушей донесся истошный вопль отпущенного на свободу нищего:
– Сволочь толстопузая! На крови нашей жиреешь, гад ползучий! Сам доллары, небось, миллионами воруешь, а нам копейку жалеешь! Не рай тебя, а черти в аду ждут – не дождутся!
Пустяк, но настроение было испорчено на целый день.
А в начале следующей недели подсчитали итоги состоявшихся в воскресенье очередных выборов, и тут выяснилось, что Веник не добрал около пяти процентов голосов. Друг детства немедленно впал в запой, обматерив всех и вся, в том числе и конкурента от лидирующей партии. Расклад событий закончился каталажкой с последовавшим за ней крупным штрафом. Денег Осе жалко не было, а вот куда было девать знавшего слишком много и переставшего сдерживать язык Веника? Раздумывал Брик не долго, и бывший компаньон исчез абсолютно бесследно, оставив лишь незамеченные в спешке капли одногруппной крови на полу принадлежащего фирме гаража.
Неожиданно, но расследование исчезновения оказалось только первой ласточкой в целой цепи посыпавшихся на Осину компанию ударов. Внезапно вспомнились и ворованный лес, и бросовый металл, и спекуляции на бирже, и сокрытие налогов, и еще много чего другого. Брик задергался, сунулся к приятелям в прокуратуру, где получил довольно четкие основания почувствовать, что он попал под двойной пресс широко развернувшейся кампании по борьбе с коррупцией и усилившегося внимания со стороны давних конкурентов по «бизнесу». Его не посадили, но взяли подписку о невыезде, поместив под колпак негласного контроля.
Окончательную черту возвратившихся неудач подвела некая Оксаночка – очередная секретарша-любовница Брика. Как ни странно, но воспоминания о нищете не сделали Осю скаредным: деньги на любовниц он тратил не считая. Той, последней ночью Брик проснулся от шороха в спальне и обомлел: осыпанная валютой, драгоценностями и прочей мишурой Оксана аккуратно выуживала из его портмоне жалкую сотню долларов.
И тут Ося не выдержал. Вытолкнув голую воровку из дверей особняка, он рявкнул прячущей ухмылки охране: «Вон! Чтобы духу ее здесь не было!», после чего попытался успокоить не в меру расшалившиеся нервы стаканом виски. Однако хмель не шел, успокоение не наступало, а, наоборот, в голову стали возвращаться мысли двенадцатилетней давности. И тут Брик моментально вспомнил и замызганную пивнушку, и франтоватого незнакомца за пустующим столиком.
Он тщательно оделся, прошел в гараж, уселся за руль, сказав охране, что поедет один, и отправился в ночь.

4.

Было далеко заполночь, но народа в привокзальной пивной хватало, хотя очереди у стойки не наблюдалось, и искомый столик тоже был пуст. Ося повторил свой давнишний маневр, расплатившись за две дешевых поллитровки отобранной у жадной Оксанки сто долларовой купюрой.
– Сдачи не надо!
Он снова плюхнулся на стул, плеснув в пластиковый стаканчик обжигающе вонючей жидкости, и осмотрелся. Казалось, никаких двенадцати лет не было. Тот же замусоренный и заплеванный пол, те же обшарпанные, словно никогда не знавшие ремонта, ядовито-зеленые стены, то же мутно-грязное окошко. На всякий случай Брик посмотрел на свои ноги: нет, его брюки и туфли отдавали последним писком моды, – и, значит, это вовсе не «дежавю». Он опять перевел взгляд на окно. Безжизненные, матовые фонари, монотонный гул поездов, нескончаемый поток машин, и…. В левом нижнем углу стекла заскорузлое пятнышко от раздавленной холеным пальцем мухи!
– Любуетесь?!
Ося вздрогнул. Голос незнакомца звучал по-прежнему проникновенно тихо, однако сегодня Брик ощутил в нем явно различимое превосходство. Превосходства же Иосиф Андреевич Брик не терпел ни в каких проявлениях, а потому мгновенно перешел в атаку.
– Милейший, вы нарушили нашу сделку! Вы обещали мне, что жизнь моя станет чередой чудесных свершений, что неудачи забудут обо мне, а что я вижу в результате! Все те же невзгоды, и та же петля вокруг шеи! Это нечестно! Вот уж не думал, что представители потустороннего мира столь похожи на мир земной и оттого столь нечестны в сделках!
– Прошу вас, милостивый государь, на пол тона ниже, – поморщился незнакомец. – Позвольте спросить вас, разве на протяжении двенадцати лет вы не пользовались всеми земными благами?
– Да, признаю, пользовался, но какой ценой доставались мне эти блага?! И потом, что разве моя жизнь уже закончилась?!
Франтоватый визави на соседнем стуле помолчал.
– Послушайте меня внимательно. Вы немного путаете понятия земной жизни и жизни райской. Да, там все достается без усилий, без угрызений совести, без мук и сомнений. Но это же рай; и те, кто попал в него, заплатили за это достаточно высокую цену во время своего бренного существования. Земные же блага просто так не достаются. Здесь по-другому; здесь, чем больше вам хочется, тем большую цену вы должны заплатить. Странно, что мне приходится объяснять вам такие прописные истины. Это ответ на ваш первый вопрос. А вот и ответ на вашу вторую жалобу. Бесконечность существует тоже отнюдь не в этом мире, а в том: бесконечное блаженство рая и бесконечное небытие ада. В мире людей все конечно, и свой предел существует у каждого: у президента, монарха, папы, магната, трудяги, вора, нищего. И главное для каждого человека – вовремя осознать границы своего предела. Умный никогда не станет к нему стремиться, он «сойдет» на остановку раньше, чтобы потратить остаток жизни для подготовки к встрече с Богом. Человек же недальновидный, достигнув предела, либо сгорит дотла, либо превратит последние годы своей жизни в бессмысленное и ничтожное существование. Он тоже встретится с Ним, однако, встреча эта выйдет безрадостной, а окончанием ее станет распыление бессмертной души глупца на отдельные элементы энергии – составляющее для будущих душ. Вы понимаете меня?
Брик молчал долго. Ему было жалко себя, и в то же время он прекрасно понимал всю справедливость услышанного.
– Я мог закончить свою жизнь еще тогда, двенадцать лет назад.
Незнакомец кивнул.
– И не натворить всего того зла, что натворил.
Новый кивок.
– И тогда я был бы ближе к Создателю.
На этот раз незнакомец отрицательно покачал головой:
– К Богу нельзя быть ближе или дальше. Бог всегда рядом со своими творениями.
Теперь помолчали оба, а потом по-прежнему созерцавший пятнышко на стекле Ося грустно заметил:
– А жизни действительно все равно. Она продолжает свой бег одинаково ровно и стремительно, и с нами, и без нас. Вы были абсолютно правы. У каждого «насекомого» своя судьба и своя доля, и надо принимать ее такой, какая она есть: стремление изменить ее может все только ухудшить.
Еще через мгновение Ося вздохнул и добавил:
– Наш договор действительно исчерпал себя, и я хочу прервать его.
Посланец из мира иного приподнял свою франтоватую шляпу, и на Брика посмотрели бездонные, подернутые печалью глаза:
– Вы хорошо подумали, милостивый государь?
– Да.
– Тогда подготовьтесь. Вы отправляетесь к Нему, и Он ждет вас.

5.
 
Охрана обнаружила Осю только под утро. Его тело уже успело остыть. Глаза его были закрыты, губы улыбались, а за окном, стремительно ускоряя бег, мчалась Жизнь.
30 июня 2004 года