Тени в Часовне

Я не верю в призраков. Не верил и тогда, когда входил в разрушенную часовню под названием Никольская-на-Склоне. Но я чувствовал: здесь что-то есть. Что-то, что не поддаётся ни времени, ни разуму.

Было это в конце зимы 1874 года. Я приехал в заброшенное имение дяди по материнской линии, чтобы оформить наследство. Дом давно пустовал. А вот часовня… она осталась. Как сторож вечности. Каменная, покрытая мхом, с обвалившейся крышей, но всё ещё стоящая, как последний свидетель чего-то страшного.

Местные старухи крестились, когда слышали это имя. Говорили, будто в те времена, когда старый барон жил в своём особняке, он собирал там людей — один раз в год, в ночь перед святой троицей. И после этих сборов кто-то исчезал. То ли в болото ушёл, то ли в могилу. Но всегда — бесследно.

Я знал, что это суеверие. Люди боятся того, что не могут объяснить. Я же был человеком науки, студентом Петербургского университета, изучающим историю права и этику. И потому решил — проверю.

В тот вечер шел снег. Медленный, плотный, будто сама земля плакала. Я вошёл через полуразрушенную дверь, мои шаги отдавались эхом, как выстрелы в пустой церкви. Воздух был холодным, но необычайно чистым. Пахло сыростью, воском и чем-то ещё — тем, что нельзя назвать словами. Может быть — памятью.

Стены хранили следы прошлого. Остатки фресок, потрескавшиеся иконы, пятна на полу, которые, возможно, были не от воды. В углу — скамья, покрытая паутиной. На ней — старый молитвенник, страницы которого были испещрены записями, сделанными карандашом, почти невидимыми.

Я сел. Открыл книгу. Прочитал первую строчку:

«Кто приходит сюда, должен знать: каждый звук отзовётся в тебе, как удар в грудь. Каждое слово — будет весить, как грех. Каждый взгляд — станет судом».

Я рассмеялся. Сам себе. Это было предупреждением, сочинённым кем-то, кто любил театр жизни. Но смех мой оборвался внезапно. Издалека, из-под пола, до меня донёсся звук. Тихий. Ритмичный. Будто кто-то стучал. Сначала я подумал — мышь. Затем понял: стук был в такт моего сердца.

Огонь свечи мерцал, как если бы ему тоже было страшно. Я продолжал читать записи. Они были странными. Не молитвы. Не заклинания. Скорее — исповедь. Одного человека. Его имя не указано. Только прозвище — «Последний Свидетель». Он писал о том, как барон собирал в часовне тех, кто знал правду. О том, как каждый должен был выбрать: молчать или говорить. О том, что никто, кто говорил — не вышел отсюда живым.

«Имя моё — не важно. Я остался один. Остальные — в земле или в воде. Я не могу уйти. Пока не найдётся тот, кто примет мою исповедь. Пока не услышит её живой человек. Пока не решит за себя».

Стук усилился. Теперь он был явственно слышен. Я посмотрел вниз. Пол был старый, местами прогнивший. Но в одном месте — доска двигалась. Не сильно. Но двигалась.

Я взял палку, поддел её. Под ней оказалась ниша. И в ней — маленькая коробка. Внутри — письмо и медальон. Медальон был пуст. А в письме — всего несколько строк:

Если ты нашёл это — ты тот, к кому я обращаюсь.
Если ты читаешь — ты уже часть этой истории.
Выбери: остаться и принять правду.
Или уйти и забыть.
Но знай: тот, кто уходит, больше никогда не будет тем, кем был.

Я остался. Не сразу. Но остался. Я не хотел. Но что-то внутри меня — не позволило уйти.

В ту ночь мне снилось многое. Образы, которые не были снами. Лица, которых я не знал. Голоса, повторявшие моё имя. Я видел себя стоящим среди людей в черном. Видел, как кто-то произносит моё имя. Видел, как я киваю. Видел, как спускаюсь вниз. Видел, как свет гаснет.

Наутро я проснулся в часовне. Свечи погасли. Но в углу, где раньше ничего не было, теперь лежал камень. И на нём — знак. Такой же, как в медальоне.

Я понял: я не просто прочёл. Я принял. Я стал тем, кем были другие.

Прошли годы. Я не вернулся в Петербург. Не стал юристом. Не написал ни одной статьи. Вместо этого я живу здесь, в доме, что стоит рядом с часовней. Иногда ко мне приходят люди. Спрашивают совета. Иногда — просто прячутся от мира.

А иногда — они слышат голоса.

— Что это? — спрашивают они.

— Это ваши мысли, — отвечаю я. — Только вы их не слышали раньше.

Они уходят. Кто-то — навсегда. Кто-то — возвращается. И тогда я даю им книгу. И показываю место, где начинается путь.

Не раз мне казалось, что я схожу с ума. Что всё это — игра моего сознания. Но тогда почему в зеркале моё лицо стало другим? Почему я помню события, которых не было? Почему ночью, в тишине, я слышу голоса тех, кто был до меня?

Иногда я пытаюсь представить, что бы сказал мне отец, узнав обо всём этом. Он был человеком науки, как и я. Он бы посмеялся. Сказал бы: «Дурь!» — и выбросил бы эту книгу в печь.

Но я не могу. Я не могу уничтожить то, что стало частью меня.

Один раз приходил молодой человек. Сказал, что изучает древние культы. Спросил:

— Вы один здесь?

— Нет, — ответил я. — Мы трое. Я, Последний Свидетель… и тот, кем я был.

Он посмотрел на меня долго. Потом сказал:

— Вы знаете, что это место не отпускает?

— Знаю, — ответил я. — Но я не хочу уходить. Здесь я узнал больше, чем в университете. Здесь я узнал, что человек может потерять себя, только пытаясь понять других.

Иногда, когда солнце скрывается за горизонтом, я иду в часовню. Сажусь на ту самую скамью. Открываю молитвенник. И жду. Не знаю кого. Возможно, того, кто придёт после меня.

Иногда кажется, что в тишине кто-то дышит. Иногда — что кто-то читает вместе со мной. Иногда — что я не один.

Иногда — я слышу свой голос. Но он не мой. Он говорит вещи, которые я не помню. И тогда я понимаю: я не хозяин этого места. Я — лишь хранитель. Или — голос в стене.

Если ты слышишь это — значит, ты рядом. Если ты читаешь — ты уже начал слышать. Если ты чувствуешь — ты уже внутри. Тени в часовне не боятся тебя. Они ждут. И однажды ты сам начнёшь читать вслух. И станешь одним из нас.