Шкатулка. Поездка. Документы от Соловьева

Поездка

Документы от Соловьева

Собственно, важных документов было всего два: письмо Марии Алексеевны Ворониной, адресованное отцу Амвросию, и копия письма Екатерины Александровны Сомовой к самой госпоже Ворониной. Именно эти бумаги лежали в конверте, и именно их хранили в семье Соловьевых для передачи «Александру Николаевичу Сомову или его наследникам».


Письмо Марии Ворониной

Ваше преподобие, отец Амвросий! Здоровы ли? Все ли ладно? Времена теперь настали тревожные, война… В Ярославле повсюду эвакуированные, множество раненых… Я решила передать свой дом на Большой Рождественской под госпиталь и уехать в именье под Алексеевским. Сим письмом направляю я Вам документ важный, прошу Вас, прочтите и сохраните его. Это копия письма, снятая мной собственноручно и заверенная в Ярославле у господина Маера, нотариуса. Прочитав это, Вы поймете, в сколь сложном положении я оказалась. Особенно, пока Екатерина Сомова все еще жива. Правда, я справлялась, рассудок уже почти оставил ее, и в горячке она все зовет Сашеньку…

Я долго сомневалась, верить ли тому, что написала мне бедная женщина? Это мог быть просто бред тяжело больного человека… Однако я сумела через нотариуса достать описание тех вещиц, которые упоминает в своем письме Екатерина Александровна… Мне кажется это невероятным, но я тут же вспомнила перечень драгоценностей, что не нашли после бабушкиной смерти. Особенно меня встревожило описание кольца с рубином… Это кольцо Елизавета Дмитриевна очень ценила. Дядюшка говорил, что оно было частью приданного ее бабушки, а моей пра-пра-бабушки, и пропало самым необъяснимым образом еще при жизни Елизаветы Дмитриевны… Как оно могло оказаться через столько лет у Таисии Семеновны? Или память меня подводит, и я путаю… И все же… Невыносимо думать плохое о близком человеке…

Ваше преподобие, и в беде, и в радости Вы были рядом с нашей семьей, сейчас, когда Алексея Петровича уже столько лет нет в живых, только к Вам могу обратиться я за советом… Подлинник письма Екатерины Александровны я пока оставлю себе. Последнее время мне что-то недужится и, возможно, Господь призовет меня к себе раньше, чем уйдет из жизни Екатерина Сомова. Тогда оригинал письма попадет к Александру Николаевичу вместе с моим наследством, ибо имение Липки, отошедшее мне после смерти брата, по праву должно принадлежать Александру Сомову, который, возможно, на самом деле мой племянник.

Однако сомнения все еще не оставляют меня. Напишите, должна ли я выполнить просьбу госпожи Сомовой? Если решение мое верно, то прошу Вас сохранить, а в случае непредвиденных обстоятельств передать эту копию Александру Николаевичу Сомову, проживающему в Петрограде, угол Садовой и Гороховой. Коли ж Вы сочтете историю эту за небылицу и посчитаете необходимым предать все забвению, я уничтожу подлинник послания, а Вы сожгите мои бумаги…

С глубочайшим почтением к Вам остаюсь Мария Воронина. Декабрь 1915 г.


Ниже карандашом была сделана приписка, видимо, выполненная еще отцом Амвросием, запечатавшим пакет с документами:

«Екатерина Сомова умерла в январе 1916 года. Мария Алексеевна успела вступить в права наследования, но уже в июле 1916 года скончалась. Душеприказчик приступил к распоряжениям по ее наследству».

И дата: 29 июля 1916 года.


Письмо Екатерины Сомовой (копия, выполненная Марией Алексеевной Ворониной собственноручно)

Милостивая государыня Мария Алексеевна! Пишет Вам Екатерина Александровна Сомова, приходящаяся теткой Надежде Зубовой – покойной жене Вашего брата Николая. Сейчас, когда жить осталось мне совсем мало, вина тяготит меня все больше… Перед тем как предстать пред Создателем, хочу очистить душу свою. А коли ныне барыни Таисии не стало, я не нарушу и данной мною клятвы молчать…
Надежда, Царствие ей Небесное, когда гостила у нас, много о Вас рассказывала, любила она Вас очень, а как расстаться вам пришлось – все скучала… Поэтому именно к Вам я обращаюсь с покаянием… Мысли путаются, страшусь начать…
Приняла я на душу грех непростительный. А случилось это, когда родился у меня долгожданный сынок Сашенька. Судьбе угодно было, чтобы в то же время разрешилась бременем и Наденька, да только тяжелые роды у нее были, слегла она сразу же, и все никак не становилось лучше ей, что уж тут говорить о кормлении дитя…
… Молока у меня было много, и барыня Таисия Семеновна уговорила меня по-родственному взять к себе еще ребеночка. Мы, хоть и зажиточные были, да все для нее неблагородными числились. Из крестьян… Николай мой очень любил Наденьку, да и я к ней всей душой… В общем, согласились мы, и стало у меня сразу как бы два сына и оба Александры Николаевичи…

Милая Мария Алексеевна, нет прощения мне, все эти годы мучаюсь. Но сейчас, перед лицом Господа не могу скрывать… Умер мой родной сыночек, не прожил и полгода… Забрал Господь душу светлую моего Сашеньки. Внезапно случилось все. Еще утром улыбался, гукал, а ночью посинел весь и задохнулся…

Муж-то мой в отъезде был. Если Вы помните, они в то время с господином Журавлевым да дядюшкой Вашим производство сырное начинали. Мой Николай большие деньги в это дело направил...

Зубовы жили тогда в Липках, а это совсем рядом с нашим Подольским… Наденька слаба все еще была очень, почти не вставала, за ней матушка Прасковья ходила… А уж барыня Таисия, та каждый день к нам наезжала, заботилась… Вот и в тот день, когда умер сынок мой, приехала. Я от горя не в себе была. И как мужу сказать, что не уберегла? А Наденькин Сашенька лежит, улыбается, ручки свои ко мне тянет. Я его к себе прижимаю, и нет сил поверить, что и с ним расстаться вскоре придется…
Вот тут-то барыня меня к греху и подтолкнула. Говорит: «Оставь себе младенца Зубова как своего. Мужу и знать не надобно… Был Зубов – стал Сомов. Ребенок тебе не чужой, родня. Твоего ж схороним как Зубова… Надежда-то угасает на глазах. Матушка Прасковья давеча сказала, что Господь вот-вот заберет страдалицу к себе… Кто ж о ее дите заботиться станет? Ты, получается, самая близкая что ни наесть родственница… Николай Алексеевич мужчина молодой, долго вдовствовать не будет, вскоре снова женится, еще детей нарожает …»
«Коли – говорит, - оставишь ребенка себе, всю жизнь буду тебе благодарна».
И достает она кольцо красоты необычайной, золотое с камнем красным. Ах, затмил мне разум этот перстень! Никогда бы мне не иметь такого…
Грешна я, Мария Алексеевна. Страсть как люблю украшения богатые. Не устояла… Одно мне оправдание, любила я всю свою жизнь Сашеньку, как родного. Хоть и дал Господь мне еще деток, никогда старшенький, моим молоком вскормленный, не был обделен ни заботой, ни лаской… Да только все равно Саша всегда как бы сам по себе был, особняком в семье держался, будто чувствовал… А Надежда Зубова, Вы и сами знаете, умерла в одночасье. Кто-то сообщил ей о смерти сына. Мы-то с матушкой Прасковьей по просьбе Николая Алексеевича и от нее, и от Вас горе с ребеночком скрывали… Ждали, вдруг она на поправку пойдет. А Вы ж тогда еще совсем юная были, к свадьбе готовились…

Таисия Семеновна слово свое сдержала, вниманием своим меня не оставляла: к книгам пристрастила, французскому обучила, детям моим образование помогла получить, а Сашеньку особо выделяла… Ко всем праздникам дарила она мне что-нибудь: то колечко, то бусы… Только краше того перстня ничего уже не было… Его я так ни разу не надевала, все открою ларец, полюбуюсь и сожмется сердце…
Когда Сашенька в Петербург отправился, отдала ему, пусть продаст, будут средства на первое время… Он уехал, слал весточки поначалу, да позже на похороны отца приезжал… А потом уж и не был, разве что в Подольское наведывался… Мы-то как в Мологу переселились, усадьбу нашу в Подольском Николай отписал старшему сыну, хотя и обижен был его отъездом… Все мечтал, что тот вернется и дело отцовское продолжит. Жена Сашеньки с детьми жила в Подольском каждое лето, я их навещала изредка… Но отношения наши не сложились, а с годами так и вовсе перестали мы видеться… Знаю, Мария умерла после рождения младшенького, Георгия, Саша один с шестью детьми остался. Я писала ему, к себе звала… Отказался. Мать Марии взяла на себя заботу о детках, помогала зятю.

…Все подарки Таисии Семеновны я сохранила и в завещании своем Вам отписала. Мария Алексеевна, разыщите Сашеньку в Петрограде, но Христом Богом прошу, только после смерти моей, расскажите все… Ведь родным племянником он Вам приходится…

Нижайше кланяюсь,

Екатерина Александрова Сомова»


Утром Альбина вновь внимательнейшим образом прочла письмо госпожи Сомовой… На первый взгляд все выглядело сомнительно и фантастично. Алька чувствовала себя попавшей в сотую серию какого-то латиноамериканского сериала: тайные сговоры, подмененные младенцы, пропавшие драгоценности… Хорошо, хоть главные действующие лица память пока не теряли… Странно, что столько лет письма пролежали в запечатанном конверте, и НИКТО, ни бабушка Сонюшка, ни сын ее Павел внутрь не заглянули… Да и сам Иван Павлович, по его словам, сомневался и только два года назад прочел бумаги… Наверное, так звезды сошлись, что именно сейчас все действующие лица этой почти «мыльной оперы» собрались вместе и занялись общим делом: восстановлением истории семьи.

Отложив документы, Альбина позвонила мужу. Путаясь, возвращаясь к началу, повторяясь, она худо-бедно поведала все потрясающие новости…

Сергей слушал, не перебивая. Когда Алька, наконец, выдохлась и замолчала, резюмировал:

- Езжай домой! Все, что могла, ты уже сделала. Вернешься, вместе будем разбираться. Если хочешь, можешь заскочить в Ярославль, взглянуть на портрет пра-пра и т.д. бабушки. Но мой совет, давай-ка к дому…

Спокойный родной голос привел Альбину в чувство. Спустившись в холл, она заказала билет на ближайший рейс до Новосибирска, вылетающий вечером. Быстро собрала невеликий свой багаж и, решив воспользоваться, оставшимся временем, написала французскому потомку Марии Алексеевны, прося уточнить, весь ли архив своей пра-бабушки он направил в Ярославский музей… Может быть, осталось что-нибудь любопытное, связанное с Липками и наследством… Больше всего сил у нее отняла попытка коротко объяснить, кто она такая и зачем, собственно, тревожит далекого родственника…

Долгий и хлопотный обратный перелет все же позволил Альбине хотя бы приблизительно систематизировать всю полученную информацию.

Итак, первое:

Мария Алексеевна Воронина зимой 1915 года получает письмо от Екатерины Сомовой. Судя по всему, раньше женщины не общались, хотя бы потому, что относились к разному социальному уровню: женщина из зажиточных крестьян и дворянка, обладающая огромным состоянием и вращающаяся явно не в деревенских кругах…

Второе:

Настораживает тождество фамилий: Екатерина Сомова (из крестьян) и Елизавета Дмитриевна Сомова (потомственная дворянка, бабушка Марии). Почему Мария Алексеевна не обратила внимания на такое совпадение, а восприняла его как должное?

Третье:

В письме Екатерины Александровны (если ему доверять, конечно) речь идет о настоящей матери Александра Николаевича Сомова (а точнее, Зубова) Надежде Зубовой. И сюда замечательно ложатся те самые метрические записи о венчании и рождениях, которые нашлись в тайнике Подольской усадьбы. Надежда Зубова – это и есть Надин Мари Франсуа Лера, вышедшая замуж за Николая Алексеевича Зубова, судя по всему, родного брата Марии Алексеевны.

Четвертое:

Остается непонятным, почему Екатерина Сомова в своем письме называет Надежду племянницей и упоминает о некоей дружбе между Марией и Наденькой? Как могли быть связаны юная Мария, которой в 1866 году (даты из метрик) было что-то около восемнадцати лет и двадцатишестилетняя французская подданная? Напрашивается вывод, что будущая Надежда Зубова была гувернанткой или учительницей Марии, как было принято в те времена у дворян… Надо полагать, тут она и очаровала брата своей воспитанницы настолько, что дело завершилось законным браком. В то же время, как могла француженка оказаться племянницей Сомовых, зажиточных крестьян из Подольского? Кстати говоря, тоже примечательно, что наконец-то прояснилось: богатое имение в Подольском прадед Александр Николаевич получил в дар от своего «отца» Николая Сомова. Судя по письму Екатерины, дар был еще прижизненным, и сомнений в праве Александра Сомова, раз уж все-таки Зубова, владеть усадьбой не может возникнуть…

Пятое:

Упоминаемая «барыня Таисия» по всем признакам и есть та самая Таисия Семеновна Ельчанинова, в чьем архиве Алька обнаружила первое упоминание о собственности Елизаветы Дмитриевны Сомовой на Липки… И именно она была крестной матерью настоящего Александра Зубова, ставшего Сомовым. Но как она была связана с Сомовыми-крестьянами? Почему к ним она отправилась в поисках кормилицы? Надо думать, потому что Сомовы-крестьяне были ближайшими родственниками Надежды… Хотя, что было проще в кормилицы взять любую крестьянскую молодую мамашу? Ведь не могла же «барыня Таисия» предвидеть смерть настоящего Сашеньки Сомова… Хотя... кто знает

Шестое:

Почему «барыня Таисия» вообще оказалась замешана в эту историю с подменой младенцев? Какую цель она преследовала? В чем ее то выгода была?.. Сомнительно, что она так сопереживала Екатерине и помогала этой подменой скрыть смерть первенца от Николая Сомова… А что это за детектив с поисками пропавших сокровищ? Слухи о кладе, так заинтриговавшие отца Ивана Павловича, ходили в Коприно… Вряд ли кто-то специально их распространял, скорее всего доля правды в них была. Как говорится, все тайное… Тем более, что и Мария Алексеевна была встревожена и перечнем ювелирных подарков, преподнесенных Таисией Семеновной Екатерине Сомовой, и упоминанием о фамильном рубине.

Седьмое:

Если оставшийся вдовцом Николай Зубов и постоянно находящийся в отлучках Николай Сомов еще как-то могли не заметить подмену ребенка, тем более, что жить тот остался в семье Сомовых, где и пребывал с самого начала, то наверняка была знахарка-повитуха, которую позвала на помощь Екатерина, пытаясь спасти умирающего сына. А уж она-то должна была быть в курсе дела… Может быть, это и была та самая бабка Ефросинья, чью тайну Прасковья Андреевна так и не поведала отцу Ивана Павловича? Или был доктор?

По возвращении Альбина была приятно удивлена, обнаружив в электронной почте послание от «французского потомка» Ворониной, месье Шарля Делоне. Письмо ему Алька писала на русском и надеялась получить такой же ответ… К ее радости правнук оправдал ожидания и на хорошем русском сообщил, что абсолютно все бумаги из архива Марии Алексеевны, он передал в дар Ярославскому музею. Единственное, что он решил оставить себе, это личный дневник прабабушки. «Дело, собственно, не в том, что записи носят слишком интимный характер, - писал месье Делоне, - просто написан текст русскими словами, но латинскими буквами и читать его невероятно сложно, особенно учитывая неразборчивый почерк и мой не совсем совершенный русский. Мне стало любопытно самому прочесть документ, но времени никак не хватает, и я пока даже не приступил к расшифровке. Если Вы, мадам, готовы проделать эту работу самостоятельно, то я могу выслать Вам сканированные копии всего дневника…» Далее шли общие слова о том, что ему весьма приятен интерес к истории его семьи, проявленный неожиданно обретенными русскими родственниками…

«Господи, Боже мой, - подумала Альбина. - Латинскими буквами и русскими словами… Да уж, секрет так секрет». Однако, помня о предположении Ивана Павловича, что французы, «скорее всего, просто избавились от тяготившего их архива», Альбина позволила себе поверить в любопытство, но не поверить в нехватку времени у Шарля. Она решила, что очень выручит французского правнука, выполнив за него работу по «переводу» дневника. Немедленно Алька отправила письмо месье Делоне с полнейшим своим согласием расшифровать все, что угодно, и с превеликим удовольствием…