Француз был, но не вышло

   Тема «выйти замуж за иностранца» — вечная.
Всегда найдётся кому почесать языком: одни мечтают, другие завидуют, третьи качают головой — мол, «ментальность не та»...
Ментальность... Вспомнилась моя Белка с её не конвенциональной ментальностью. Она её минетностью называет, делая весьма серьёзную мордочку...
Подстроить эту ментальность можно. Было бы желание.
Да и не такая она уж священная корова — эта ментальность-минетность. Быт, любовь и юмор стирают границы пострашнее.
Смешно, но однажды я почти согласилась уехать во Францию с дипломатом, который не был частью системы. И, возможно, сделала бы это...
Не потому, что мечтала. Просто — попала в сюжет, который, если бы не скомкали, мог бы быть неплохим сценарием.
Лето с запахом пыли и слипшегося мороженого.
Ресторан «Пекин» на Маяковке — совковая роскошь тех лет, с коврами на стенах и официантами, которых учили не улыбаться слишком широко и часто.
Он — с дипломатической миссией, я — со своей, гораздо менее дипломатичной.
Мы отмечали поступление девочки — с правильной биографией, золотой медалью и отцом, который умел договариваться. Я её готовила по химии.
Удача — она ведь всегда про судьбу. Цель была чёткая — поступление во второй мед. Экзамен был один, а цена — как за две «Волги».
Чиновник был из крутых. Не из тех, кто обещает, а из тех, кто делает — быстро, чётко и без разговоров. Оплатил всё: билеты в Москву, гостиницу, мою преподавательскую работу, ну и, конечно, сабантуй по случаю поступления. Не только ведь девочка победу одержала — вся вертикаль старалась.
Сидим мы за длинным столом в «Пекине» — той самой совковой роскоши на Маяковке, с люстрами в пыльце социализма и официантами, которые смотрят сквозь тебя, как будто за тобой уже выехал второй тост.
На столе — всё от заливного до стерляди, от баклажанов по-ореховому до фирменного торта «Полет».
И, конечно, бутылки с гордым названием «Советское шампанское», которое мой покойный отец, царство ему, звал просто и честно: «писехц ин де газ».
Главной героиней вечера была не абитуриентка, а моя подруга Маргаритка, благодаря которой весь этот сабантуй вообще состоялся.
О, это был персонаж. Женщина с хрустальным голосом, гроссмейстер по связям и золотому безразличию к чужим завистям.
Она дружила с Галочкой Брежневой. Как шахматист ставила мат любым возражениям.
Маргаритка открывала двери ректоров ногой. Не фигурально — буквально. Каблук — в щель, плечо — в пространство, голос — в деканат.
Любой дефицит был для неё доступной реальностью. Всё решалось.
За нашим столом собралась разномастная женская компания. Я, Маргаритка и ещё пара дам — не то родственницы, не то сослуживицы, не то просто из тех, кто умеет вовремя оказаться рядом с чем-то праздничным.
В зале — шум, официанты порхают, как занятые шпионы, музыка играет какую-то неясную эстраду.
И тут — пафосный момент.
Официант, с бутылкой «Советского шампанского» (того самого «писехц ин де газ»), с выражением заговорщика, наклоняется ко мне и, понизив голос, произносит с кавказской интригой в интонации:
— Это вам... от того господина.
И взглядом кивает вбок.
Я — обалдела.
Молодой, подтянутый мужчина кивнул в ответ с таким видом, будто говорил:
— Да-да, это тебе. От меня.
Мы уже были под ереванский коньяк и приняли подарок с радостью.
Оркестр заиграл танго из репертуара Строка. Он подошёл, чуть склонил голову — так, будто кланяться ему с детства преподавали лучшие французские аристократки — и пригласил на танец.
Я не стала ломаться. Коньяк добавляет смелости.
Я вытащила из памяти всё, что помнила из уроков нашей великолепной Александры Ишхнели: от «бонжур» до «ж’не сэ па».
Помогали жесты, интонации и, конечно, взгляд.
Когда не понимали — смеялись. Когда понимали — молчали.
И я вдруг почувствовала, что в этом шумном советском зале случилось что-то странное — будто щелчок внутри.
Всё во мне сказало: да. Тихо, почти безмолвно, но отчётливо.
Через пару дней он сделал мне предложение. Без роз, без театра — просто, по-взрослому.
Звал в Лион.
И я бы, может, поехала... если бы не...
Если бы… не визит зелёных человечков в штатском.
Беседу провели быстро, сухо, без церемоний — прямо в номере гостиницы «Пекин». На темы морали, нравственности, идеалов коммунизма и прочей советской экзотики.
Они  напомнили, что советская женщина — это не картина с выставки импрессионистов, а часть конструкции. Ну-ну...
А потом был Израиль.
Не Лион, не кофе с круассаном, не манжетные пуговицы с гравировкой.
«Иностранец» нашёлся уже в эмиграции.
Вернее — в репатриации, или, как здесь принято говорить, в алие.
Был — супермаркет, была  — тележка.
И —  был — Эйтан. Имя, которое я запомнила не сразу.
Помог донести сумки — и вот уже тридцать лет «носит». Иногда — возит.
С самого начала я обозначила правила: в ресторанах за себя не плачу, полы не мою, носки по углам не бросать.
Он принял. Не сразу, но глубоко.
Поменялся. Потому что я — не подлежу реформе.
  Политику обходили стороной. Там всё давно сломано. У него — хроническая левизна. Это как сколиоз: можно жить, но осанка будет под углом.
С едой договорились быстро.
В доме никаких пит, шуарм и фалафелей.
Борщ, хинкали, форшмак,  ...мамина курица и бульба, жаренная как в Орше у тёти Симы.
— А как там… с этим? — шептались тётки. Секс, мол, такой же или «заграничный»?
Секс — это не про страну. Это про совпадение. Про память рук и честность взгляда. Есть любовь — всё будет.
Нет любви — хоть эмигрируй, хоть телепортируйся — ничего не поможет. Будет звук, пот и вежливость. А зачем?
Так что не «вышла» я ни за француза...
Я просто однажды осталась рядом с тем, кто не испугался моей тяжёлой тележки.
И не убежал после разговора на темы морали, нравственности, идеалов коммунизма и прочей советской экзотики.
  ...Остальное — как-то приложилось. Вроде сдачи: не просишь, но дают.