Глава третья. И простирал руки к двум белым чайкам

Таинственная записка

Когда Чехов наезжал в Москву, он останавливался всегда в «Большой Московской» гостинице, напротив Иверской, где у него был свой излюбленный номер. С быстротой беспроволочного телеграфа по Москве распространялась весть: «А.П. приехал!», и дорогого гостя начинали чествовать. Чествовали его так усиленно, что он сам себя прозвал «Авеланом» — это был морской министр, которого ввиду франко-русских симпатий беспрерывно чествовали то в России, то во Франции.

И вот когда приезжал «Авелан», начинались так называемые «общие плавания», как он прозвал наши встречи: он вообще был неистощим на шутливые прозвища и названия.
Передо мной голубая записочка, написанная его тонким, насмешливым почерком: «...Наконец волны выбросили безумца на берег...» (несколько строк многоточия) «...И простирал руки к двум белым чайкам...» Это не отрывок из таинственного романа: это просто записка, означавшая, что приехал А.П. и хочет видеть нас — мою приятельницу, молодую артистку Л.Б. Яворскую, и меня. (Т. Л. Щепкина-Куперник. «Дни моей жизни.» Чехов).

Знакомство с Т. Л. Щепкиной-Куперник

Чехов познакомился с Щепкиной-Куперник через свою близкую знакомую Лику Мизинову, которая дружила с его сестрой Марией Павловной.

Татьяна Львовна Щепкина-Куперник вышла из потомственной артистической семьи, ее прадедом был знаменитый актер Михаил Щепкин. Татьяна Львовна сотрудничала в таких периодических изданиях, как «Артист», «Русские ведомости», «Русская мысль, «Новая время», пробуя себя в разных литературных жанрах: писала стихи, прозу, пьесы, переводила драматургические произведения.

Вскоре после знакомства Щепкина-Куперник стала частой гостьей в мелиховском имении Чеховых.

«Мелихово и для меня было такого рода оазисом, — писала Щепкина-Куперник. — Я была настоящее дитя города, притом без семьи, жившая в вечном калейдоскопе новых лиц и впечатлений, работы, дела, волнений, развлечений. И эта перегрузка иногда становилась невыносимой - тогда поездка в Мелихово была для меня своего рода успокоительной и очистительной. Уже одно ощущение, когда после душной Москвы, грохота ломовиков, теснящейся толпы выйдешь, бывало, из душного вагона на маленькой станции Лопасня, и вдруг глотнешь чистого воздуха, особенно чистого, ароматного, с запахом поля, травы, сосны - ароматного даже зимой, словно под снегом таится что-то душистое, потом сядешь в тарантас или в сани и едешь полями, полями, вдыхая ту благословенную тишину, тот простор, грустный, задумчивый и благостный, какой бывает только в русской природе, - уже одно это ощущение было радостно и успокоительно для утомленных московской суетой нервов».

Чехов нередко подшучивал над Щепкиной-Куперник. Однажды Чехов решил разыграть ее: «Они с гостьей проходили по всем комнатам, хозяин называл их, а гостья считала. Но, пройдя по одной из комнат через разные двери, Чехов каждый раз называл её по-новому. В итоге Щепкина-Куперник насчитала восемнадцать комнат, хотя на самом деле их всего восемь».

Шутил Чехов порою и в серьезных советах. Как-то поздней осенью Щепкиной- Куперник собралась приехать в Мелихово, Чехов предостерегает ее письмом: «Я буду в восторге, если вы приедете к нам - но боюсь, как бы не вывихнулись Ваши вкусные хрящики и косточки. Дорога ужасная, тарантас подпрыгивает от мучительной боли и на каждом шагу теряет колеса. Когда я в последний раз ехал со станции, у меня от тряской езды оторвалось сердце, и я теперь уже не способен любить» (Из письма от 28 -го ноября 1894 г).

В другой раз выслал реестр, чего надо привезти:«Милая Таня, привезите две бутылки красного вина, Удельного, 1 ф. швейцарского сыру, одну вареную колбасу и одну копченую, и 1 ф. прованского масла. Обязательно привезите, а то Вам же самим нечего будет трескать. Любящий Вас иеромонах Антоний. - Если довезете, то привезите 2 ф. сыру» (Из письма от 11 августа 1895 г).

Или: «Дорогая кума, возьмите у Келера на Никольской и привезите 2 ф. крахмалу самого лучшего, для придания нежной белизны сорочкам, а также панталонам. Там же взять полфунта прованского масла, подешевле - для гостей. А также побывайте на Арбате у портного Собакина и спросите у него, хорошо ли он шьет. Остаюсь любящий Вас Куммирошник, или Сатана в бочке» (Из письма от 22 июля 1898 г).

Вот его любезное обращение к Щепкиной-Куперник: «Милая Таня, драгоценная девочка, я заболел сразу пятью тифами и изнемог от желаний. Не могу прибыть. Простите. Миллион поцелуев!!!» (Из письма конец сентября 1895 г).

А когда Чехов подарил ей томик своих пьес, он сделал следующую надпись: «Тюльпану души моей и гиацинту моего сердца, милой Т. Л.».

Вот какую своеобразную характеристику он дал Щепкиной-Куперник, узнав, что его близкий друг, издатель и драматург А.С. Суворин желает с ней познакомиться:
«Приезжайте, но не целуйте ”ступни ног у Куперник“. Это талантливая девочка, но едва ли она покажется Вам симпатичной. Мне жаль ее, потому что досадно на себя: она три дня в неделе бывает мне противна. Она хитрит, как чёрт, но побуждения так мелки, что в результате выходит не чёрт, а крыса. Яворская же — другое дело. Это очень добрая женщина и актриса, из которой, быть может, вышло бы что-нибудь, если бы она не была испорчена школой. Она немножко халда, но это ничего» (Из письма от 21 -го января 1895 г. ).

Знакомство с Л. Б. Яворской

«Приезжая из Мелихова в Москву, — вспоминает сестра Чехова, Мария Павловна, — Антон Павлович останавливался обычно не у меня (я снимала лишь одну комнату), а в гостинице "Большая Московская". Тут у него был даже свой номер. О своем приезде брат обычно кого-нибудь извещал, и это сразу же становилось известно всем его друзьям: В. А. Гольцеву и В. М. Лаврову ("Русская мысль"), М. А. Саблину ("Русские ведомости"), Ф. А. Куманину ("Артист"), И. Н. Потапенко и др. Они приходили к Антону Павловичу и тащили его за собой в какую-нибудь редакцию, ресторан. К этой компании присоединялись я, Лика, Таня, Яворская, еще кто-нибудь из литераторов или редакторов, и начинались "чествования" Антона Павловича. Компанией переходили из одной редакции в другую, из одного ресторана в другой: там завтрак, там обед, там ужин… В конце концов Антона Павловича прозвали Авеланом, окружение его — эскадрой, а походы компании — плаванием эскадры".. Это прозвище имеет историческую подоплеку. "В те времена русским морским министром был назначен адмирал Ф. К. Авелан. Это была пора сближения между Россией и Францией, и Авелана все время чествовали то во Франции, где он с русской эскадрой был с визитом, то в России, после возвращения его из Франции» (М.П. Чехова. Из далекого прошлого).«Своеобразной была эта "Авеланова эскадра", где много шутили, наслаждались искусством и спорили о нем, кутили и дискутировали и совсем еще молоденькие девушки, и такие серьезные и степенные люди, как Гольцев или пятидесятилетний Саблин, нисколько не смущавшийся тем, что все звали его "серебряным дедушкой" или просто "дедушкой". Гольцев, прославившийся своими скучными речами и унылыми тостами, здесь преображался и мог выступить вдруг с шуточной поэмой в прозе, в которой сам себя изображал Лаптем "народнического направления", предостерегавшим малиновку — Куперник от орла — Чехова, который может "съесть ее и пустить по ветру ее красивые перышки"» (Бердников Г.П. Чехов, Москва: Молодая гвардия, 1974 ).

После возвращения из Москвы Чехов пишет А.С. Суворину:«Третьего дня я вернулся из Москвы, где проживал две недели в каком-то чаду. Оттого, что жизнь моя в Москве состояла из сплошного ряда пиршеств и новых знакомств, меня подразнили Авеланом. Никогда раньше я не чувствовал себя таким свободным. Во-первых, квартиры нет — могу жить, где угодно, во-вторых, паспорта все еще нет и... девицы, девицы, девицы... » (Из письма от 11 ноября 1893 г).

Среди упомянутых девиц была и двадцатидвухлетняя начинающая актриса Лидия Яворская. В этом году она успешно дебютировала на театральной сцене в водевиле Чехова «Медведь» в Ревеле и была приглашена в московский театр Корша, где быстро заняла заметное положение. Видимо, в этом театре она и познакомилась с Татьяной Львовной Щепкиной (1874—1952), а через нее и с Чеховым. Той осенью вместе с сестрой Чехова Марией, ее подругой Ликой Мизиновой Щепкина-Куперник и Яворская были неизменными участницами «эскадры Авелана». В эту компанию входили также певица Варвара Эберле, редактор журнала «Русская мысль» Гольцев и писатель Потапенко. Чаще всего компания собиралась в гостинице «Лувр» у Яворской или у Щепкиной-Куперник. (А.П. Чехов. Жизнь и творчество).

7- го ноября 1893 года Лика Мизинова, сообщая Чехову, что была в компании с Яворской, писала даже: «…она говорила, что Чехов прелесть и что она непременно хочет выйти за него замуж, просила меня содействия, и я обещала все возможное для Вашего общего счастья».Чехов отнесся к этому сообщению добродушно, только у Лики появилось новое прозвище. Теперь он называет ее: «Милая сваха».

В письме к Лике Мизиновой Чехов передает им своеобразный комплимент: «Ну-с? как Вы поживаете? Привыкли нюхать табак? Часто бываете в «Лувре»? Поклонитесь луврским сиренам и скажите, что даже бегство не избавило меня от их сетей: я всё еще очарован.Получаю письма от членов моей эскадры. Все приуныли, никуда не плавают и ждут меня» (Из письма от 16 - го ноября 1893 г).

«Лувр» московская гостиница, в которой жили «луврские сирены» — Щепкина-Куперник и Яворская; причем жили они в разных частях здания и ходили друг к другу запасными проходами, не покидая здания.

«Мы умели, — пишет Щепкина-Куперник, — веселиться, выпить глоток шампанского, спеть цыганский романс, пококетничать; но мы умели и поговорить о Ницше, и о Достоевском, и о богоискательстве; мы умели прочесть реферат, продержать корректуру и пр. и со свободой нравов соединяли то, что они привыкли видеть в своих матерях, женах и сестрах: "порядочность", благовоспитанность, чистоту. Знали, что нас нельзя "купить", что мы требуем такого же уважения, как "жены, матери и сестры", а вместе с тем с нами можно говорить, как с товарищами, серьезно и по делу, но при этом чувствовать тот "аромат женственности", без которого скучно"».

К Яворской у Чехова было двойственное чувство. Об этом пишет Щепкина-Куперник в своих воспоминаниях:«Она ему то нравилась, то не нравилась и, безусловно, интересовала его как женщина. Он ее первый рекомендовал Суворину, в театр которого она впоследствии перешла. У них шел своего рода легкий флирт.Между прочим, я помню, она тогда играла какую-то индусскую драму «Васантасена», в которой героиня, с голубыми цветами лотоса за ушами, становится на колени перед своим избранником и говорит ему: "Единственный, непостижимый, дивный…" И когда А.П. приезжал и входил в синюю гостиную, Лидия принимала позу индусской героини, кидалась на колени и, протягивая к нему тонкие руки, восклицала: "Единственный, непостижимый, дивный…"».

В письме к Суворину Чехов советует обратить на Яворскую внимание:
«30/III. Мелихово. На Святой в Петербурге будет оперировать труппа Корша. Сей тенором говорящий антрепренер, вероятно, приедет приглашать Вас. Побывайте на «Madame Sans G;ne» и посмотрите Яворскую.Если хотите, познакомьтесь. Она интеллигентна и порядочно одевается, иногда бывает умна. Это дочь киевского полицеймейстера Гюбеннета, так что в артериях ее течет кровь актерская, а в венах полицейская. О преемственности сих двух кровей я уже имел удовольствие высказывать Вам свое психиатрическое мнение. Московские газетчики всю зиму травили ее, как зайца, но она не заслуживает этого. Если бы не крикливость и не некоторая манерность (кривлянье тож), то это была бы настоящая актриса. Тип во всяком случае любопытный. Обратите внимание».

После шумных петербургских гастролей театра Корша, проходивших в апреле 1895 года, Суворин обратил на Яворскую внимание и пригласил играть в своем Литературно-артистическом театре.