4

     Анна Петровна не то, чтобы с определённой целью рвалась в Свердловск, нет.   Просто этот город был ей родным. Здесь жил её отец, мать, здесь они расписались. В этом городе и она родилась, росла, училась. Замуж вышла здесь. Антон к другу приезжал из Челябинска в отпуск, ещё курсантом. На танцах и познакомились, а летом семьдесят третьего свадьбу сыграли. Детишки здесь родились. Так что этот город действительно был родным. И говорить о поездке в какую-то Турцию, или Египет было смешно. Нет, если уж передохнуть от домашних забот, так это в Свердловске. Остановиться есть где, подруг, коллег по работе, ВУЗовских однокурсников предостаточно.
     И ещё одну цель она ставила перед собой в эту поездку.
     Судьба  семьи её отца весьма сложна. Родовые корни были перерублены в 1937 году, когда в одночасье арестованы и расстреляны, все представители фамилии Штерн: Петер, её дед, мастер-наладчик лесопилки, Эльза счетовод, её бабушка, братья Петера. Враги народа – стандартная формулировка и клеймо на расстрелянных и оставшихся жить родных. Отец до начала шестидесятых не говорил о своих родителях, просто боялся. За себя боялся, за семью, дочь. И лишь в 1962 году в период, когда в стране уже шёл процесс реабилитации репрессированных, написал заявление Генеральному прокурору СССР и в КГБ СССР с просьбой о пересмотре дела Штерн.
     В апреле 1961 года пришёл долгожданный ответ. В документе было указано, что определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда УССР, постановление особого совещания при НКВД от… 1937 года, в отношении Штерн Петера и Штерн Эльзы отменены, уголовные дела за необоснованностью обвинений, производством прекращены и по данному делу они реабилитированы. Тогда в 1961 году она, девятилетняя девчушка и не знала об этом документе. И только после смерти родителей, пересматривая фотографии, письма, справки и прочее в архиве отца, нашла эту выцветшую бумажку. Позднее, уже с началом перестройки она ещё раз к ней вернулась.
     Так всегда случается, человек с возрастом начинает думать о своей родословной, о стариках. Не может нормальный человек не думать о своих корнях.  Вот и её время пришло. Пусть этот толчок перестройка дала, это не важно, но она задумалась: кто её дед, прадед, откуда они родом. И к своему удивлению она поняла: истории её семьи не больше века.
     Но так не может быть!
     И она попыталась разобраться в хитросплетениях исторических процессов.  Много прочла книг, справочной и другой литературы по проблемам миграции, переселенцев, пересмотрела отечественные свежие источники, касающиеся сталинских репрессий, благо периодическая печать дала много публикаций на эти темы. Читала источники и на немецком языке, немецкий язык она знала прекрасно.  Эти знания многое позволили понять, но конкретного ответа: за что расстреляны её дед и бабушка, где они похоронены, остались ли после них какие-либо документы, фотографии и прочее, она не получила. И тогда, отталкиваясь от определения судебной коллегии по делу родных, она написала письмо в КГБ СССР с просьбой дать ответ на эти вопросы. Обратный адрес указала свердловский. В тот период она ещё не знала о переводе мужа в Москву.
     И ещё. В Свердловске  живёт большая диаспора немцев, отец ещё при жизни общался с земляками, он говорил Анне об этом, но с кем конкретно общался, она не знала. А два года назад, она познакомилась с одним из руководителей немецкой национально-культурной автономии области. Это объединение только формировалось в тот период. Одной из целей его было помощь русским немцам в поиске родных в Германии. Но для того чтобы найти родных, там в Германии, сведений о Штернах было крайне мало и этот человек посоветовал  обратиться в КГБ, что Анна и сделал.
     В аэропорту Анну Петровну встретила её уральская подруга Спиридонова Мария Павловна. Они обнялись, как водиться поплакали, как будто несколько лет не виделись, хотя переписывались, перезванивались, чуть ли не ежедневно. Но так у подруг водится, никуда от этого не денешься.
     Первый день Анна отсыпалась. Маша не пустила её никуда.
     – Ты такая бледная! Что, Антон на тебе там, в столице, воду возил? Никуда не пущу. Лежи и ешь. Поговорить пожелаешь, я здесь. Но из дому ни шага. Ясно?
     Такая сестринская забота была Анне приятна, она так и сделала, в тот день просто отсыпалась, а выспавшись, они с Марией чаёвничала, и бесконечно разговаривали. А уж тем, тем было навалом. Говорили о мужьях, о детях, о «чёртовой» перестройке, о  школе, о гарнизоне и прочее, прочее. В общем, к утру следующего дня Анна знала всё, что произошло за те месяцы, что их не было здесь.
     – Анечка, теперь можешь спокойно ехать домой, я тебе все секреты нашей жизни рассказала.
     Маша обняла подружку, и они рассмеялись.
     Наутро она первым делом пошла к своему бывшему дому. Со слов Спиридоновой она уже знала, часть, которой её муж командовал, расформировывается, и вообще в гарнизоне планировались серьезные изменения. Вроде как должны в новом году сюда прибыть части выводимые из-за рубежа. Так что бывшие уезжали, а для новосёлов военные строители только создавал условия для проживания. Конечно, городок увял, и это не деревьев касалось, деревца как раз держались, листву сбросили, но держались молодцом.
     Дом их наполовину опустел. Но Петровна была на месте.
     – Анна Петровна, вы ли это? Надолго?
     Петровна, к которой и она, и соседи, да и детишки всегда относились с усмешкой и иронией, показалась Анне родным человеком.  Она обняла старуху, расцеловала.
     А та была смущена, но и обрадована.
     – Не тискай, не тискай, сломаешь меня. Ишь ты, поди соскучилась по дому.  Садись, родная, рассказывай.
     Петровна за пять минут выложила ей всю обстановку. Оказалось, офицер, прибывший на замену Антону, пожил в их квартире не больше месяца, жену не перевозил и на днях уехал, новое назначение получил. Соседи с первого этажа так же переехали, вроде как в Воронеж. И так далее и так далее.
     – В доме сейчас, милая моя, только пять семей живут. Холодно, отопление ещё не включали, всё деньги экономят. Выживу ли, не знаю.
     Петровна грустно глянула на бывшую соседку, вздохнула. И  вдруг спохватилась.
     – Ой, да что это я. У меня вам письмо, тот с вашей квартиры, Владимир Алексеевич, попросил поискать адрес и передать. Письмо вроде свежее, только пришло, а он вишь, спешил, уехал. Как хорошо, что ты здесь. Посиди, голубка, сейчас сбегаю.
     Сбегаю, это конечно громко сказано. Не было Петровны минут с десяток, Анна уж и замёрзла. На улице свежо.
     – Вот оно, всё в сохранности.
     Анна глянула на обратный адрес. Отправителем письма было УКГБ УССР.
     Сердечко тревожно забилось.
     У дома вскрывать письмо не стала. Попрощалась с Петровной и пошла к Спиридоновым.
     Маша удивилась.
     - Что-то ты быстро, подруга.
     Та, ничего не сказав, показала конверт. Маша знала о попытках Седовой разыскать след деда и бабушки, и только ойкнула: «Неужто ответ!?»
     Анна прошла на кухню. Мария посмотрела подруге вслед, прикрыла за ней дверь и занялась домашними делами, она тактичный человек, поняла, подруге лучше не мешать. Прочтёт, разберётся, потом сама расскажет, что к чему. Седова присела к столу, положила конверт перед собой, провела по нему рукой, будто на ощупь хотела узнать, что там, в этом послании? Ведомство, откуда посылалось письмо, было весьма серьёзным, а конверт, к её удивлению, был совершенно обычный. Даже с марками. К конверту приклеен корешок квитанции уведомления о получении заявителем. Как уж его отдали Петровне, не понятно, но, тем не менее, вот он, конверт с ответом за её запрос.
     Она с волнением аккуратно, небольшим кухонным ножом вскрыла конверт и впилась глазами в текст.
         «Уважаемая Анна Петровна!
     На Ваше заявление сообщаем, Петер Штерн, родился в 1908 году в колонии…, немец, беспартийный, работал на лесопильном предприятии колхоза… , проживал по месту рождения, арестован 23 ноября 1937 года райотделом НКВД города… якобы «за участие в контрреволюционной организации» и постановлением особого совещания при НКВД СССР от 23.11.1937 года приговорён к расстрелу. Приговор приведён в исполнение 1.12.1937 года. Содержался в тюрьме города... Место захоронения неизвестно и установить его за давностью времени и отсутствием необходимых документов не представляется возможным.
     Проведенной дополнительной проверкой в 1961 году, установлено, что Петер Штерн репрессирован необоснованно. Определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда УССР реабилитирован (посмертно). Справка о его реабилитации и свидетельство о смерти высланы сыну Петру Штерн по адресу… (Исх…)»
     Руки Анны заметно дрожали, горло пересохло. Она отложила письмо, большими глотками выпила стакан воды и продолжила чтение.
«Сведений о точной дате расстрела… не имеется, но согласно постановлению ЦИК СССР от 1.12.1934 г. «Об ускоренном и упрощенном порядке рассмотрения дел о контрреволюционных преступлениях», приговор приводился в исполнение немедленно или на следующий день после его вынесения. Известно, что после ареста П.Ш. содержался в тюрьме города…, возможно в окрестностях и похоронен. Обнаружить место захоронения сложно, т.к. секретным приказом наркома внутренних дел Ежова от 30.01.1937 г. предписывалось во всех актах расстрела мест захоронения не указывать.
     …Каких либо документов, фотографий, писем и др. бумаг… в материалах дела не имеется.
     Искренне сочувствуем….
     Понимая глубину трагедии, постигшей Вас в связи с незаконным репрессированием Вашего деда, примите искренние соболезнования.
     Начальник подразделения УКГБ…
     Фамилия, дата, подпись».
     На втором листке содержалась аналогичная информация только по её бабушке – Эльзе Штерн.
     Анна отложила письмо в сторону. Затем вновь, внимательно вчитываясь в каждую строчку, прочла.
     И что, это всё?
     И она успокоилась. Это действительно всё. Вот ответ на все переживания, думы, размышления и её отца, матери при жизни, а потом и её: «понимаем глубину… искренне сочувствуем».
     Это всё!
     Никаких следов. Ни адреса могилок, фотографий, документов, каких либо вещей деда и бабушки не будет.
     Анна почувствовала опустошённость, бессилие и апатию. Почти четверть века семья её отца пряталась от клейма «враг народа». После 1961 года, когда с семьи старших Штерн были сняты надуманные обвинения, появилась надежда найти какие-то следы родных, но при жизни её отец не смог этого сделать. Она попыталась закончить дело начатое отцом. И вот ответ… – «понимаем глубину… искренне сочувствуем».
     …
     На следующий день Анна, созвонившись, встретилась с представителем общества российских немцев в Свердловске.
     С началом перестройки многие люди получили возможность разобраться со свое родословной, найти родных, близких людей. Это касалось всех наций, национальностей, народностей проживающих на территории Союза ССР, в том числе и немцев. Немецкие диаспоры в Уральском регионе после войны находились в городах, где ранее располагались спецобъекты НКВД. Большая часть уральских немцев находилась в Свердловской области. И не удивительно, что именно здесь, организовывались сообщества, движения отстаивающие права немцев, помогающие найти родных в Германии, помочь выехать на родину.
     Вольдемар Ротман, он же Владимир Львов, к своей новой фамилии и имени вернулся в 1985 году. Львовым он был записан по матери, при рождении. Отцом был Карл Ротман. Владимиром Ротман и оставался, но ему больше нравилось имя Вольдемар, как он считал, и не безосновательно, Владимир производное от Вольдемара. В роду Ротманов  пострадавших от репрессий не было, но, тем не менее, Вольдемар с невероятной энергией боролся с пережитками сталинизма, и эта его мощь оказалась востребованной. В недавно созданном обществе «Возрождение» Ротман занимался связями  Уральских немцев с землячествами в Германии. С Вольдемаром Анна познакомилась в 1989 году, на одной из конференций проводимых «Возрождением» в Свердловске. В перерыве за чашкой кофе она разговорилась с Ротманом, рассказала историю семьи. Вольдемар вызвался помочь, он же порекомендовал написать запрос по деду и бабушке в КГБ.
     – Вы не переживайте. Некогда всесильное КГБ нынче не то. Сотрудники осознают вину ведомства в уничтожении людей. Поверьте. Я многим помогал в общении с управлениями ГБ, в том числе и здесь, в Свердловске. И писать надо в Москву, это центр, не на Украину, а именно в Москву. Они ответят. Пишите. А потом ко мне с письмом, нужны ещё фотографии, если есть какие-то документы и прочее.
     И вот она у Ротмана.
     Вольдемар прочёл ответ на её запрос, отложил письмо в сторонку, задумался.
     – Да. Картина нерадостная. Получается, ничего нет, кроме фотографии вашего отца. И даже намёков на место проживание предков в Германии нет. Хотя, стоп! Есть название колхоза, где трудились ваши дедушка и бабушка, а это уже немало, да плюс хорошие фотографии отца и фамилия. Фамилия есть! Что же, попробуем. Вы оставьте адрес и телефон. Я сделаю запросы в Германию по своим каналам и  через «Международный красный крест». А вдруг!

     Продолжение следует
     http://proza.ru/2025/06/25/1159