Крестьянское гнездо

Из воспоминаний Тамары Борисовны Александровой (Кулёминой):

Мы приехали в Буй в 1962 г. После просторной благоустроенной квартиры в Макеевке бабушкин дом показался мне сказочным: бревенчатый, с деревянными ступеньками у входа, с большой русской печкой с чугунками, в которых готовили еду. Возле печки стояли ухват и кочерга. Слева от входа - рукомойник и кухонный стол. Печь стояла в центре дома, дощатая перегородка делила дом на 2 части: большую комнату и бабушкину маленькую спаленку за печкой. Еще справа от входа была крохотная комнатка без дверей, за занавеской, но очень светлая и уютная. Когда мамина младшая сестра Галя вышла замуж, они жили с мужем Борей здесь.
 
На бабушкиной территории в углу висели иконы и горела лампадка.
Я любила спать на бабушкиной кровати, но побаивалась строгих темных ликов на иконах. Еще помню старый сундук и старинные часы-ходики с гирями.
Почти вся мебель в доме была сделана руками деда. В большой комнате (хотя она, наверное, казалась мне, восьмилетней, большой), стоял деревянный диван, а над ним - черная тарелка радиоприемника. Еще в комнате был высокий комод, который доставал мне почти до подбородка, а над ним висело большое зеркала в потемневшей раме. По утрам, перед школой, затянутая мамой в тугие бантики, облокотившись локтями на комод, я всматривалась в зеркало. Галя смеялась: «Красотой, что ли любуешься?» А мне зеркало казалось сказочным, в нем отражались печка, входная дверь и казалось вот-вот кто-то выйдет прямо из зеркала.

А еще у дома была вторая часть. Мама говорила, что дед не успел ее достроить, уехал на работу в Ленинград перед войной. Там помню только темные от старости доски, скамейку, на которой стояло ведро с чистой водой, ковшик, еще большая кровать, где спали Галя с мужем летом, дальше была дверь в помещение, которое вообще нам, детям, казалось жутковатым от темных дощатых стен, но интересно было лазать на чердак по большой лестнице. Тут же был отгорожен досками и дверью туалет с дыркой в полу и выгребной ямой - жуткое место для городской девочки из благоустроенной квартиры.
В доме жила наша семья: родители с нами, двумя девочками, Галя с мужем, потом у них родилась Света. Еще у нас часто были гости: приезжали из железнодорожного поселка дядя Толя с семьей, Таней и маленьким Сашей. А когда приезжал дядя Боря со своей семьей, было вообще весело. Нас, детей, загоняли на печку, с печки можно было перелезть на полати - деревянный настил под потолком, там мы наблюдали сверху за взрослыми.
 
Но иногда и нас сажали за стол пить чай. Как же было весело за таким большим столом! Дядя Боря всегда рассказывал что-то веселое, смешливая Галя смеялась громче всех, а мы прыскали чаем, давились и заливались смехом вместе со всеми. После чаепития нас снова отправляли на печку, взрослые садились играть в карты в «подкидного» или в «дурачка». Бабушка умело «мухлевала» и молодо смеялась, когда ее уличали.
На краю стола стоял пузатый медный самовар с медалями на боках, который бабушка нагревала углями, разжигала лучинами, отколотыми от дров. Чай пили с конфетами, которые для нас навсегда остались буйскими. Когда я приехала через 50 лет, оказалось, что это «Театральная помадка». Но вкус, знакомый с детства! А еще очень хорошо помню кусковой сахар, который кололи специальными щипцами.

А еще в такие вечера пели. Мама с Галей начинали любимую бабушкину «На Муромской дорожке,» Милая роща» и очень много старинных песен знали. Семья Соколовых, как я сейчас вспоминаю, отличалась какой-то особой интеллигентностью, скромностью, совестливостью, несмотря на крестьянское происхождение. Все очень много читали, мама очень любила стихи, знала наизусть почти всего «Евгения Онегина». Не помню ни одной ссоры, тем более скандала. Лишь однажды услышала, как бабушка строго отчитывала Галю за что-то, но без ругани и бранных слов. Вообще-то не помню, чтобы бабушка ругалась, но каким-то образом чувствовалось, что она - глава семьи.
И дом на Куйбышева был настоящим родовым гнездом. Это самые дорогие для меня воспоминания. Когда слышу песню : «Это все мое, родное, это где-то в глубине, это самое святое, что осталось во мне, это нас хранит и лечит, как господня благодать, это то, что не купить и не продать...» - всегда плачу. Разве можно забыть огромные (для нас, маленьких), черемухи! 
 
Страшно, аж жуть, но мы на них взбирались! Яркие картинки: зеленая-зеленая трава во дворе, тропинка к калитке, высокие - мне по колено- бабушкины грядки! Колодец, страшно, но интересно было в него заглядывать. А зимой снежные тропинки и сугробы в наш рост, в которых мы любили валяться. Катание на санках с горы, на лыжах - с высоких берегов Вексы-реки. Летом одноклассники катали на рамах велосипедов по улицам родного городка, для кого-то - просто захолустного. Конечно, было всякое. Мамины распаренные руки над парящим корытом со стиркой тоже помню. И зимой, и летом мама с Галей складывали отстиранное белье с большие корзины и шли на речку полоскать.

В 60-е годы во время хрущевской кукурузной авантюры за хлебом с раннего утра выстраивались очереди, и бабушка будила нас чуть свет. Надо было далеко идти. Хлеба давали по буханке в одни руки, обычно ходили семьями. Хотелось просто лечь на пол и заснуть! А в школе давали талоны на крупу, с полотняным мешочком. Вот поэтому папа увез нас из голодного Буя на Украину, на новостройку, которые в советские годы снабжались по-особому.
Я рот раскрыла от изумления, когда мы зашли там в магазин, где в витринах стояли огромные кубы сливочного масла разных сортов, на полках - пирамиды из банок со сгущенным молоком, стопки шоколада, кольца колбасы, ряды бутылок с молочными продуктами, колбы с соком на выбор, который разливали по стаканам, открыв краник. Но поначалу мне было очень грустно во всем этом великолепии, в новой квартире на пятом этаже.

Школа - чужая, одноклассники - чужие, все чужое и враждебное. В Буе мальчишки носили портфель из школы, катали на санках, на велосипеде, а тут больно дергают за косички, зимой догоняют и больно натирают снегом, который здесь редкость, в основном зима слякотная. Ох, сколько слез было пролито в первые годы!
Потом к нам переехали Галя с Борей и бабушкой. Они были такие молодые и веселые, что мы, племянники, никогда не называли их дядей и тетей. Стало веселей. Потом появились друзья и среди одноклассников. И тут - смерть бабушки.
Первое такое огромное детское горе. Я думаю, она очень тосковала в нашей бетонной коробке по своему опустевшему дому, в котором поселились чужие люди. Она уже очень болела, Галя не могла ее оставить, а жить в нищете и без всякой перспективы молодой семье было невозможно.

Помню этот вечер до мельчайших подробностей. К нам приехал дядя Толя. Снова собралась за столом большая, дружная, веселая семья. Снова пели, играли в карты, молодо смеялась бабушка. А вечером ее не стало. Нас почему-то не взяли на кладбище. Я сидела, смотрела в окно и мне было непонятно, почему ничего не изменилось на улице: люди спешат на работу, смеются, дети играют, а у нас - смерть. Спустя время дядя Толя с семьей тоже переехали к нам, жили сначала у нас, потом получили квартиру. И только дядя Боря остался в России, часто писал письма, которые мама читала нам вслух, настолько интересно он описывал свои спортивные достижения, мы им все гордились.
 
До самой смерти папы в 1988 году у нас было традицией собираться за одним столом 9 мая, в День победы, у папы день рождения 7 мая и в этот день все поздравляли его и с днем рождения и с победой, в которой была и часть его заслуги, в войне, на которую он ушел мальчишкой и воевал с честью. В 17 лет я уехала из дома, поступила в институт, потом вышла замуж, образовался свой дом, быт, но пока были живы мама и папа, я ездила к ним не в гости - домой.
В жизни было всякое, но за далью лет этот буйский бабушкин дом вспоминается все чаще, часть моей души навсегда осталась там. Я помню, что и мама всегда вспоминала Буй, мечтала хоть одним глазком увидеть свой город. Но не случилось, ее мечту исполнила я, приехав сюда через 50 лет.
Бродила по улицам, что-то узнавала, что-то нет. Вот эта улица Куйбышева, та же грязь, те же канавки с мосточками через них, а вот и место, где стоял бабушкин дом. Но о нем напоминает только канавка и мостик возле дома. Казалось бы, о чем грустить? Почему же перехватывало горло и сжимало сердце, когда в музее русского быта в сибирском городке Ялуторовске, так похожем на Буй, я увидела тяжеленный утюг, который разогревали углями, точно такой же, как у бабушки, а еще похожее на скалку деревянное приспособление, на которое бабушка накручивала полотняные домотканые полотенца и катала их между скалкой и ребристой доской - гладила. «Здесь русский дух - здесь Русью пахнет»? Да, это мое, родное. И эта ностальгия по родине предков общая для рода Соколовых.