Город, люди и зеркало заднего вида

Проснулся в последнюю возможную минуту. Ещё пять минут — и можно было бы даже не пытаться, всё равно опоздал. Судорожно привёл себя в относительный порядок — на уровне «хотя бы жив».

Собака смотрела на меня взглядом, полным немого укора: «Ну и когда ты наконец перестанешь морить меня голодом?» Упаковка корма, который она ест пять лет подряд, шлёпнулась в миску в последний момент перед моим побегом.

Таксист ждал, включив счётчик. «Сто рублей за ожидание — это как плата за то, чтобы понаблюдать, как я теряю остатки достоинства», — мелькнула мысль. За рулём — мужчина кавказской национальности с лицом, будто высеченным из горного гранита: глубокие морщины, густые брови, сросшиеся на переносице, и три золотых зуба, сверкавших при каждом повороте головы. На зеркале заднего вида болтался освящённый в церкви шарик с изображением Архангела Гавриила — должно быть, оберег от ДТП и неадекватных пассажиров.  Салон пахнет дешёвым освежителем с ароматом «Альпийская свежесть», но сквозь него пробивается дух лука и баранины.

Первые десять минут ехали молча. По радио сначала «Чёрные глаза», потом подборка Мияги — таксист ритмично постукивал толстыми пальцами по рулю, на котором красовалась царапина в форме полумесяца. Я разглядывал город сквозь стекло, покрытое слоем пыли и отпечатками чьих-то пальцев. Улицы медленно проплывали мимо.

— Вы женаты? — внезапно спросил таксист. 

Сначала подумал, что это риторический вопрос в пустоту. Промолчал. 

— Вы женаты? — повторил он, поймав мой взгляд в зеркале заднего вида. 

— А что? — насторожился я. 

— Да ничего, просто спрашиваю. 

— Женат. 

— Я тоже. 

На этом диалог мог бы закончиться. Но через пару светофоров он вздохнул так, будто нёс на плечах все беды Кавказа: 

— Вот ведь женщины… Странные существа. Не понимаю я их. 

— В чём же? — спросил я, хотя тема была мне так же близка, как квантовая физика. 

— Вот у меня жена… — он ударил по тормозам, пропуская «мерседес» с мигалкой. — Звонит мне на днях и просто орёт в трубку. Спрашиваю: «Что случилось?» А она: «Ааааа!» Оказывается, выходила из дома, упала, ногу сломала. Ну и зачем орать? Сказала бы: «Привет, ногу сломала, забери». А я ведь на работе — таксую. Закончил бы с заказами, подъехал… Но нет, надо трагедию устроить! 

— Ну, если ногу сломала, может, действительно больно было? — осторожно предположил я. 

— «Больно?! — таксист фыркнул. — Она же не в шахте её сломала, а на ровном месте!»

Я вдруг представил, как сам ору в трубку, когда ударяю мизинцем о ножку стола. Может, мы все — и мужчины, и женщины — одинаково вопим, когда нам больно, просто стесняемся в этом признаться?

Я молчал. Что тут скажешь? Мияги в радио закончился, начался «Цой». 

— Вы вот женаты… — таксист снова посмотрел в зеркало. — Они все такие? 

— Все, — кивнул я. 

— То-то же… 

Таксист вздохнул и достал из бардачка фотографию: трое детей в школьной форме стояли у подножия горы. 

— Мои, — буркнул он. — Младший тоже таксовать хочет. Говорю — учись, дурак! Старший в тюрьме, хороший парень, его подставили, я его всегда учил быть мужчиной. В следующем году выходит, у нас праздник будет!

Оставшийся путь мы ехали в молчании. Я снова уткнулся в окно. Город за стеклом казался чуть более понятным, чем люди. Хотя нет — пожалуй, он был просто таким же непредсказуемым. Особенно как те, кто в нём ездит, кричит в телефоны и вешает в машины освящённые шарики.