Конфеты за храбрость, или Подвиг по средам

Игорь Малышев, тридцатилетний неудавшийся писатель, уже пять лет работал в журнале "Наш урожай" — издании, которое читали исключительно пенсионеры и отчаянные дачники. Но не оставлял надежд на литературную карьеру. Его роман "Пустота бытия" начинался с гениальной фразы, которую он вынашивал месяц, а потом забыл записать. Теперь вместо литературных шедевров он:

1. Исправлял ошибки в статьях про огурцы.
2. Придумывал заголовки вроде "Морковь — друг человека".
3. Терпеливо выслушивал главного редактора Людмилу Петровну, которая считала, что "литература умерла вместе с Шолоховым, а вместе с Есениным и вовсе повесилась".

Каждое утро, сидя на кухне в своей коммунальной квартире и допивая кофе из кружки "Лучший огородник" (подарок коллег на день рождения), Игорь открывал тот самый файл со своим давно начатым, но не продолженным шедевром на ноутбуке, задумывался на пять минут и закрывал его, чтобы проверить правописание в материале "Как вырастить гигантскую тыкву".

— Бэлла, — говорил он, завязывая ей шарфик, — Толстой тоже начинал с неудачных рассказов. Правда, потом его печатали...

Такса Бэлла, найденная им три года назад у подъезда мокрым дрожащим комочком, теперь смотрела на него глазами, в которых читалось: "Опять драматизируешь". Она методично грызла очередной отвергнутый редакцией рассказ — видимо, считала это справедливой критикой.

Скрип несмазанной двери возвестил о появлении на кухне Семёна Семёныча, бывшего доцента кафедры философии, а ныне — профессионального алкоголика и единственного критика творчества Игоря.

— Опять в окно смотришь? — хрипло спросил сосед, появляясь на пороге с бутылкой мутной жидкости под маркой "Утренний рассол". — Вижу по глазам — либо пьешь, либо о высоком думаешь. Хотя после тридцати это одно и то же.

— Я просто...

— Не оправдывайся, — перебил Семён Семёныч, занимая свой законный стул, на котором когда-то, по его словам, сидел сам Лихачёв (в чём Игорь сомневался). — Знаешь, почему твой роман не пишется? Потому что жизнь — не роман. В романах герои знают, зачем просыпаются по утрам. В жизни мы просыпаемся, потому что мочевой пузырь не романтик.

Бэлла, услышав знакомый голос, спряталась под диван — она боялась Семёна Семёныча почти так же, как грозы, стучащих по карнизу капель дождя и пылесоса "Ракета".

*****

Вечером, выгуливая Бэллу, Игорь заметил, что у районного ДК собралась странная компания. Пару дней назад здесь уже кого-то толкали, но он тогда свернул во двор — не его дело, подумал он. Бэлла, как будто чувствуя его колебания, потянула поводок в сторону дома.

— Ладно, ладно, идём, — пробормотал он.

Но сегодня свернуть было некуда — тротуар перекрыли из-за ремонта, и они вышли прямо к двум мужчинам в спортивных костюмах, которые прижимали к стене хрупкую девушку.

"Это же классический сюжетный поворот!" — мелькнуло в голове. Он вспомнил, как в восемнадцать представлял себя "русским Хемингуэем", а теперь максимум — "русским автором инструкций по выращиванию свёклы".

Игорь замер. В голове пронеслось: "Опять не твоё дело. Просто пройди мимо". Но тут Бэлла резко дёрнула поводок — не назад, а вперёд. Она никогда так не делала.
Он вспомнил, как три года назад нашёл её у подъезда. Тогда он тоже боялся — вдруг собака больная? Но взял на руки.

— Ладно... — глухо сказал он, чувствуя, как сердце колотится. — Но если что, беги.

— Эй! — крикнул Игорь, чувствуя, как голос предательски дрожит. — Отстаньте от неё!

Парни обернулись. Один был лысый и квадратный, как холодильник "ЗИЛ". Второй — с хищным лицом и татуировкой "Не верь, не бойся" на шее (последнее слово было замазано, но явно не "проси").

— О, рыцарь нашёлся, — усмехнулся Холодильник.

— С собачкой, — добавил Татуировка.

Сердце застучало так, что, казалось, его слышно через тонкую ткань потрёпанного пиджака. Ладони вспотели, во рту пересохло, будто он час читал лекцию о пользе удобрений. В голове пролетели строчки "Отче наш". Вся жизнь — неуклюжий первый поцелуй, рассказ в "Юный фантаст", поездка в Испанию, которую он так и не описал — всё это вдруг показалось смешным и ненужным перед лицом настоящей опасности.

И тут произошло невероятное. Бэлла, которая обычно дрожала при виде собственной тени, вдруг ощетинилась, зарычала так, что даже хулиганы отпрянули, и встала между Игорём и громилами, скаля крохотные, но очень решительные зубки.

— Ну ты глянь, — рассмеялся Холодильник, но в его голосе уже не было уверенности. — Пёсик-то злой!

Лицо девушки неожиданно стало серьезнее. Она резко подошла к парням:

— Всё, хватит! Видишь, даже собака поверила!

Она достала из кармана микрофон, а из-за угла вышел оператор с камерой. Оказалось, это была съёмочная группа, снимавшая социальный эксперимент "Как люди реагируют на агрессию".

— Извините, — смущённо сказала девушка, — мы не хотели вас напугать. Хотя... вы всё же вступились.

Игорь молчал. Адреналин ещё колотился в висках, а пальцы непроизвольно сжимали поводок. Бэлла, мгновенно превратившись обратно в дрожащий комочек, спряталась за его ноги.

— Вам конфеты за участие, — девушка протянула коробку "Каракум".

Если бы Бэлла умела говорить, она бы сказала: "Я защищала не тебя, а твою глупую веру в людей". Но она просто тяжело дышала, уткнувшись мокрым носом в его поношенные ботинки.

Татуированный посмотрел внимательно на Игоря.

— Слушай, я вот думаю, что такое лицо у тебя знакомое. Это ты пишешь в журнале "Наш урожай"?

— Я.

— Бабушка моя постоянно читает. Там твоя фотография постоянно после статьи про баклажаны или редьку.

Игорю вдруг стало неловко.

Тот, что похож на холодильник, фыркнул:

— Ну ты даёшь, писатель! Я тебя в "Огороднике" читал. Про огурцы — норм, а вот про помидоры — полная хрень.

Оператор опустил камеру.

— Ну вот, испортили дубль. Теперь монтировать будем до утра.

Девушка вздохнула:

— Ладно... Всё равно статистика ужасная. Из десяти человек только двое реагируют.

Она вдруг посмотрела на Игоря.

— А вы... вы хотя бы попытались. Даже если боитесь.

— Я не... — начал Игорь, но Бэлла вдруг тявкнула, будто говорила: "Да заткнись уже, тебя похвалили!"

Девушка рассмеялась и сунула ему в руку поверх конфет смятый листок.

— Если захотите в следующий раз прогуляться со своей защитницей не в одиночку — позвоните или напишите. Меня Маша зовут.

— Игорь, а это Бэлла.

— Знаете, я тоже раньше боялась всего, — неожиданно сказала Маша. — Пока не начала снимать эти ролики. Теперь хоть понимаю: не все люди безразличны. Главное — не проходить мимо.

*****

Вечером на кухне пахло дешёвым кофе. Игорь сидел за столом, вертя в руках номер Маши. 

Бэлла, свернувшись у его ног, время от времени вздрагивала во сне — то ли от остатков адреналина, то ли снилось, как она героически рычала на хулиганов. 

— Ну и день, а? — пробормотал Игорь, гладя её по голове. 

Дверь скрипнула. На пороге, как всегда не вовремя, стоял Семён Семёныч. Но сегодня в его руках была не привычная бутылка «Утреннего рассола», а запылённая стеклянная ёмкость с жёлтой жидкостью и потрёпанной этикеткой «Настойка горькая. 1998 год». 

— Это не для пьянки, — предупредил он, заметив вопросительный взгляд Игоря. — Это для разговора. 

Он поставил бутылку на стол так торжественно, будто это была архивная рукопись, а не двадцатилетний самогон. 

— Ты сегодня сделал глупость, — сказал Семён Семёныч, откручивая крышку. — Настоящую, красивую, человеческую глупость.

Игорь нахмурился: 

— Ты уже знаешь? 

— Весь район знает. У Машки-блогерши ролик уже набрал пять тысяч просмотров. Правда, тебя там крупным планом не показывали — только твои трясущиеся руки и Бэллину морду. 

Он налил две рюмки. Запах — терпкий, с нотками полыни и чего-то давно забытого. 

— За что пьём? — спросил Игорь. 

— За страх. 

Они выпили. Настойка оказалась неожиданно мягкой, но через секунду где-то за грудиной вспыхнуло тепло, будто проглотили кусочек старого, доброго времени. 

— Я тоже когда-то боялся, — вдруг сказал Семён Семёныч, разглядывая рюмку. — Не хулиганов… а вот так, всего. Жизни. Ответственности. Мысли, что могу не справиться. 

Он потянулся за бутылкой, но вдруг передумал и отодвинул её. 

— Эту настойку мне жена когда-то сделала. Говорила: «Выпьешь, когда перестанешь бояться». Я двадцать лет ждал этого момента. А потом… потом её не стало, и я понял, что так и не решился.

Он резко встал, зашатался, но поймал равновесие. 

— Не повторяй моих ошибок, писатель. Страх — он как эта бутылка. Держишь её слишком долго — и содержимое превращается в яд. Жизнь, Игорь, как эти "Каракумы", — сказал он, закусывая конфетой. — Снаружи гламур, внутри — жжёный сахар и ностальгия по тому, чего не было.

— Например?

— Например, встать утром, когда не хочется. Не налить лишнего, когда грустно. Или заступиться за незнакомку, хотя сам дрожишь как осиновый лист на ветру перестройки.

Бэлла, даже в присутствии соседа сейчас была спокойна и как будто слушала его монолог.

— Главный подвиг, — продолжал Семён Семёныч, — не в том, чтобы победить дракона. А в том, чтобы найти в себе силы выйти ему навстречу. Даже если твоё единственное оружие — дрожащая собака и неуверенность в собственных силах.

После того как сосед, пошатываясь, ушёл к себе, Игорь открыл файл "Пустота бытия". Набрал:

"Глава 1. Подвиг — это когда ты боишься, но твоя собака верит..." — и засмеялся.

За окном закапал дождь. Бэлла, свернувшись калачиком у его ног, зевнула.

Уже перед самым сном он снова взял в руку записку от Маши. "Зачем? — думал он. — Всё равно ведь не позвоню". Но потом, увидев опустевшую бутылку, снова открыл файл с романом и дописал:

"Глава 2. Иногда подвиг — это не победить дракона, а просто перестать прятаться".

Завтра будет новый день. И, возможно, новая глава.

Настоящая храбрость — не в отсутствии страха, а в том, чтобы действовать, несмотря на него. И иногда самый скромный поступок может стать настоящим подвигом — особенно если в тебя кто-то верит. Даже если этот кто-то — маленькая трусливая собака, которая в решающий момент оказывается храбрее своего хозяина.

А конфеты "Каракум", как и жизнь, оказались не такими уж и плохими. Если, конечно, закусывать их правильными мыслями.

Конец.

P.S.

Утром Игорь налил кофе в подаренную коллегами кружку, посмотрел на надпись "Лучший огородник" и вдруг усмехнулся.

— Ладно, Бэлл, — сказал он, ставя её в дальний шкаф. — Может, хватит быть огородником?

Он открыл ноутбук. На этот раз — не файл с романом, а почту.

"Уважаемая Маша, насчёт той прогулки..."