Бабушкина печка

Из воспоминаний Татьяны Анатольевны Сульженко (Соколовой)


Мои первые воспоминания приводят в далекие 50-е годы в небольшой провинциальный городок Буй, расположившийся на берегах рек Векса и Кострома. Здесь, в одном из районов города, именуемом жителями Завексой в доме 28 на улице Куйбышева жила со своей семьей моя бабушка Евдокия Андреевна Соколова. Семья Соколовых, состоявшая из 6 человек, переехала в город из села Деменино Заломаевского сельсовета Буйского района. По данным домовой книги на улицу Куйбышева они переселились с улицы III Интернационала.
Из рассказов отца помню, что семья их жила и в деревне Гульбино Ильинского сельсовета, по-видимому, еще до проживания в Деменино.

В 1939 году в семье родилась шестая дочь, Галина. Мой дедушка, Николай Алексеевич Соколов, работал столяром на станции Буй Северной железной дороги. 14 июня 1940 года он вместе с сыном Александром уехал в Ленинград. В январе того же года Алексей отправился в Ярославль.

С этого момента бабушка осталась одна с четырьмя детьми: Валентиной (16 лет), Анатолием (13 лет), Борисом (10 лет) и Галиной (7 месяцев). На её хрупкие плечи легла вся тяжесть военных лет и послевоенной разрухи.

Папа часто вспоминал, как трудно и голодно они жили в годы войны. Они питались картофельными очистками. Маленькая Галя, говорил он, с грустью упрекала меня и брата за то, что мы перебираем в еде, и просила хотя бы кусочек сахара. Он и младший брат возили дрова из леса, чтобы растопить печь в доме. Иногда из деревни Дор Ярин на санях привозили немного продуктов от бабушкиной сестры Ольги.

Когда закончилась война, она забрала жизни отца и старших братьев Алексея и Александра…

Прошло время. Дети выросли. Старшая Валентина вышла замуж. Сыновья отслужили в армии: Анатолий демобилизовался в декабре 1951 года, а Борис — в ноябре 1954-го. До призыва он какое-то время жил в Ленинграде, затем вернулся домой. В 1951 году его призвали в Советскую Армию. Оба сына женились: Анатолий — в 1952 году, Борис — в 1955-м.

Дети возвращались в родной дом, где их ждали мать и младшая сестра. Сюда мой отец привёл свою жену — Нину Михайловну Соколову, в девичестве Соболеву. Я родилась в 1953 году и сделала свои первые шаги в этом доме.Галя училась в школе, папа и мама работали, бабушка Дуня вела домашнее хозяйство и нянчилась со мной. Папин младший брат, дядя Боря, служил в Германии, иногда он приезжал в отпуск. Помню, какие красивые подарки он привозил, особенно мне запомнились два замечательных отреза для мамы на платья.

С улицы Куйбышева дом казался довольно небольшим, особенно в сравнении с соседними домами: напротив, через дорогу, — добротный светлый дом Ивановых, а с правой стороны — обшитый крашеными в вишневый цвет досками дом Кузнецовых. С левой стороны от нашего дома была такая же черная бревенчатая изба, как и наша, где жила пожилая женщина Марьяна с сыном Виктором. Между домами был дощатый забор. С улицы во двор вела калитка, где стояли цветущие черемухи и росла сочная зеленая трава. Дворик был огражден забором от огорода.

Дом, в который вела невысокая лестница из деревянных ступенек, состоял из двух частей: передняя — жилая и задняя, где был обустроен туалет и находился лаз на чердак. Небольшие окна с двойными рамами, между которыми лежала бумага, а на ней веточки рябины, внизу рамы, выходящей вовнутрь дома, — канавки, куда стекала влага со стекол.
Задняя часть дома, стены которой были обиты черными досками, вызывала страх. Казалось, что на чердаке кто-то есть. В коридоре стояли ведра с водой из колодца соседей Кузнецовых. Своего колодца с питьевой водой у нас не было. На лавке лежал ковшик, которым набирали эту вкусную воду.

Жилая часть состояла из двух комнат: зала, маленькой спальни и кухни, которая переходила в бабушкин закуток. Там стояла ее кровать, а в углу над ней висели иконы с горящей лампадой. Бабушка была верующей и посещала церковь за рекой Костромой. Она водила туда и меня причащаться. Под потолком висела керосиновая лампа.

Посреди избы стояла большая русская печь, что давала тепло всему дому, в этой печи готовили пищу и мылись, она была такая вместительная внутри, что помещались даже взрослые, помню, как мама или бабушка мыли меня в ней. Это был вернейший способ лечения от простуды. Печку топили дровами, угли от них в печи перемещали кочергой, которая лежала возле печки. Еще пользовались одним таким инструментом, какой вряд ли знают современные дети – ухват, с помощью которого на плиту ставили и снимали с нее чугунки с едой. Бабушка – отменная хозяйка, умела всё – и вкусно готовить, и шить, в доме всегда были чистота и порядок, вымытые полы застелены чистыми домоткаными светлыми дорожками. В бабушкином доме ощущалась какая-то особенная атмосфера – чего-то очень дорогого, восхитительного и необыкновенного. А какие баба Дуня пекла пироги!

Я особенно любила пироги с черемухой. Бабушка жгла соль, и с ней были невероятно вкусными яйца или черный хлеб с постным маслом. Обстановка в комнатах была скромной: кровати, в зале — деревянный диванчик, стол, стулья и комод с большим зеркалом на стене. Над зеркалом висела черная тарелка громкоговорителя. На окнах тюль свисала от верхнего края до середины, ниже — белые ситцевые занавески. В зале одно время стояла печка-буржуйка.

Весной мы с бабушкой сажали картошку на огороде. Когда мы жили здесь, родители приезжали из поселка. Грядки делали высокими, чтобы в бороздах не застаивалась вода. Полива черноземная земля не требовала.

Бабушка всегда заботилась обо мне, и, кажется, от нее я получила больше ласки и внимания, чем от родителей. Мама говорила, что все мои платьица шила бабушка. Я помню себя маленькой, с портфелем в руках, на перекрестке улиц. Взрослые находили меня и спрашивали, куда я иду. Я спешила в школу, хотя мне было всего пять лет.
Еще родители возили меня на больших плетеных санках к другой бабушке, Нюре, на улицу Некрасова.

Позже вернулся из Макеевки со своей семьей дядя Боря. Они с тетей Шурой, его женой, и братиком Вовой жили в маленькой спаленке, а я все время сновала туда, мне очень нравилось наблюдать за маленьким братиком, за тем, как его мама его купает, кормит, пеленает, у него были такие маленькие пальчики на ножках и ручках, я выбирала пушок между ними, отчего тетя Шура пугалась, «ты придавишь его».

Тетя Шура была красивая, как артистка, она очень трепетно и нежно относилась к своему сыночку, но иногда мне доверяла с ним поиграть. Вскоре папа стал учиться в Вологодском железнодорожном техникуме. По окончании, его направили работать на станцию Лежа Вологодской области бригадиром пути. Мы уехали из Буя. Там мы жили километрах в 2-3-х от станции, на разъезде, в отдельном деревянном доме, огороженном невысоким палисадником. Рядом с домом стоял сарай, мама держала корову, поросенка, кур.

В 1958 году у нас с братом появилась сестра. В тот год мне было всего пять лет. Родильный дом находился далеко от нашего дома, на станции. Я одна ходила туда и просила маму вернуться поскорее. Папа был занят и не мог уделять мне много времени, поэтому я скучала по маме.

За мной присматривала знакомая наших родителей, которая работала дежурной на железнодорожном переезде. Я часто забегала к ней в будку, где она дежурила. Наблюдая за её работой, я потом играла в железнодорожницу дома. Я раскладывала на полу красные, желтые и зеленые флажки и командовала воображаемыми поездами.

Маленький Саша спал в плетеной люльке, которая была привязана к потолку комнаты. Мне поручали качать эту люльку, чтобы братик спокойно спал.

Рядом с нашим домом находились жилища других железнодорожников. Мастер пути, папин начальник Николай Александрович, увлекался пчеловодством. Я часто приходила к нему с блюдцем и угощалась медом.

У нас было свое молоко, мясо и яйца, но я не пила молоко и не ела мясо ни тогда, ни позже, примерно до двадцати лет, пока сама не стала мамой. Все изменилось после того, как я услышала визг нашего поросенка, которого резали в сарае. Также меня потряс случай, когда одна из коров погибла, запутавшись в электропроводах у железнодорожной колеи.

На станции жил папин сослуживец Ожегов. Однажды после бани, которая тоже была на вокзале, мы ходили к ним в гости.
По словам родителей, мы жили в Леже полтора года, а потом вернулись в Буй. Отец устроился мастером производственного обучения в железнодорожное училище и получил квартиру в двухквартирном доме поселка «Рабочее начало» на улице Октябрьской революции. Вчетвером мы поселились там. Поселок располагался в живописном месте, окруженном природой.

За хлебом, т. к. рядом не было магазина, меня отправляли на станцию, путь лежал вдоль железнодорожных путей, с одной стороны которых — лес, с другой — вода. Насколько спокойные были времена, что не опасались 5-летнего ребенка отпускать так далеко по небезопасному пути. Летом, когда заготавливали сено для скота, родители вместе с соседями косили траву на лесных лужайках, меня оставляли с братиком поблизости, там же мама его кормила. С одной стороны — река с чудесными лугами и берегами, с другой — лес. Дом наш стоял возле трех сосен на берегу Вексы, куда мы ходили купаться летом. Зимой с гор катались на лыжах и санках или на досках. На лугах росли дикий лук и щавель, полевые цветы. С подружками мы уходили далеко от дома, в некоторых местах луга были в воде, там мы собирали кувшинки. По берегам реки росли земляника и черемуха. Поселок огибала небольшая речушка Чернавка, или Черная речка, так ее называли за цвет ее воды. С другой стороны поселка шла железная дорога, за которой был лес — источник грибов и ягод. С 7 лет я стала учиться в поселковой начальной школе.

Когда была свободна от уроков, я должна была присматривать за братом.  А с ним постоянно что-то приключалось. В горе дождем размыло расщелину и однажды Саша провалился в нее, из-под земли торчали одни его ручки.В ужасе опрометью кинулась в дом за мамой, чудом успела она вытянуть малыша… То он тонул в речке, то упал со скамьи на ведро, стоящее внизуи пробил голову концом дужки ведра. Родители тогда уехали на базар, мы были одни, хорошо, соседка тетя Соня была дома, она на велосипеде отвезла его в железнодорожную больницу, что находилась за несколько километров от поселка. Он был хорошенький – пухленький, голубые глазки и белокурые курчавые волосы. Был непоседа, все крутились вокруг него.

Мама бесконечно его переодевала, только наденет на него новый костюмчик, а он уже в канаве с водой, ходил за мной, не отпуская ни на шаг, если мама отправляла меня в магазин за хлебом, просился со мной, плакал так, что слышно было на весь поселок.
Мне хотелось к подружкам, и я под предлогом убегала со двора. Меня, конечно же, наказывали — прутом или ремнем, что быстро забывалось, и на следующий раз я таким же образом уносилась со двора. При этом я росла послушной, очень застенчивой девочкой. Также моей обязанностью было утром отводить и вечером забирать из стада козу, что не доставляло мне радости, упрямая коза вдруг останавливалась, и ее невозможно было сдвинуть с места, как-то просмотрела ее, когда пришла забирать из стада, и весь вечер потом ее искала, а она сама пришла домой.

Рядом с домом родители сажали овощи, а картофель еще и на 3 сотках земли за несколько километров от дома. В подвале всегда стояли припасы грибов, ягод, овощей. Мама не боялась ездить одна на товарном поезде на болота за клюквой, в лес за грибами.
Колбасы у нас не было, ели суп с домашней курочкой или гусем, а еще осенью покупали родители на рынке тушу барана, пища была из натуральных продуктов. Когда в Буй переехали Кулемины, они приезжали к нам в гости, мама готовила что-то вкусное, картошку с мясом, студень, рубец (она называла брюховица), на стол ставила всякие разносолы. Рубец очень любил дядя Боря. Родители так радовались их приезду, все смеялись, шутили, пели. Папа был очень дружен с жившим в поселке же двоюродным братом – дядей Толей Карпеевым. Мать его, сестра бабушки Анна, жила в городе. Это был коренастый, невысокого роста мужчина, добрый, спокойный. Родители часто бывали у них, брали и нас с Сашей, в квартире у них всегда была чистота – множество белоснежных салфеток, тетя Нина строго следила, чтобы дети: мы с Сашей и наши троюродные братья, Юра – мой одноклассник, и Сережа не нарушили порядок.
Работал папа один, зарплата у мастера ЖЭУ — 120 рублей, но еще одалживали деньги соседям. Мы приехали в поселок, когда противоположная сторона улицы только застраивалась домами, там работали строители, меня посылали собирать щепки древесные для растопки.
Однажды сторож решил подшутить и направил на меня собаку. Я только успела подбежать к забору нашего дома, как огромная собака накрыла меня, от страха долго не могла отойти.

Памятна мне поездка с папой вдвоем в деревню Дор Ярин, к бабушкиной сестре тете Оле. Путь был неблизкий: сначала мы ехали поездом до Шушкодома, а потом 8 км шли пешком среди полей, лугов. Тетя Оля жила с дочерью Валей и внуком Леней в крайней избе этой небольшой деревни, возле дома росли яблони, такое множество яблок я видела впервые. В сенях стоял свекольный квас, в жару он хорошо утолял жажду. Вторая дочь тети Оли, Александра, жила со своей семьей отдельно в этой же деревне. Позже Валя с сыном переехали жить в Москву, папа иногда проездом заезжал к ним, но постепенно связь прервалась.

Иногда Галя брала меня с собой к своим друзьям, помню, как во время святок привязывали катушку к окну и стучали по нему, потянув за нитку. Бабушка очень любила Галю, но была строгая с ней, та, хоть и была своенравной, как говорили взрослые, с гонором, но подчинялась матери. Надо сказать, что все дети очень уважали мать, ее слово было самым важным, она - глава семьи, невысокая ростом, но сильная духом женщина, мой папа просто боготворил ее.В свою очередь и она относилась к своим детям с уважением, даже дома на-
зывала их полными именами – Валентина, Анатолий, Борис, но Галю иногда и «Галька». Тетя (а вернее, бабушка) Оля, такая же маленькая, худенькая, как баба Дуня, приняла нас очень тепло. В тот день охотники, а т. Валя оказалась рядом с ними, подстрелили случайно лося, и она принесла домой мяса, оно было очень вкусным. Будучи в деревне, мы с папой попутешествовали по его родным местам, были в селе Ильинском, там были похоронены наши родственники. Всё было для меня интересно, необычно, и папа был в хорошем настроении, но всё было омрачено несчастным случаем – папа выгонял мух из дома и упал в открытый подвал, поломав при этом ногу. Не помню, как мы вернулись домой, его положили в больницу, на ногу наложили гипс, и он некоторое время передвигался на костылях.

Отрадой для меня были поездки к бабушке. Мы ездили всей семьей в выходные дни и на все праздники, став чуть постарше, я ездила одна, я всегда очень тянулась к своей бабе Дуне. Она при всей своей строгости была тонким душевным человеком, всегда помнила о моем дне рожденья, каждый год в этот день приезжала в поселок поздравить меня. Хотя уже в последние годы здоровье ее ослабло, при ходьбе она часто останавливалась, ей трудно было дышать.

Перед глазами до сих пор стоит ее окровавленное лицо, когда на нее рухнули поленья дров. За домом складывали напиленные и расколотые дрова, и однажды поленница развалилась. Для меня это стало настоящей трагедией. Я осталась ночевать у бабушки, спала с ней на ее кровати. Она часто спрашивала меня: «Скоро умру, будешь жалеть меня?» Я плакала и умоляла: «Нет, только не умирай».

Галя повзрослела и стала красивой стройной девушкой. У нее была длинная толстая русая коса, ямочки на щеках и родинка на лбу, как у индианок. Она пользовалась успехом у молодых людей. Особенно запомнился ее кавалер, Владимир Лапин. Он был старше ее на десять лет, ему было двадцать восемь, и он приезжал на мотоцикле с букетами цветов. Он был очень красив, но я его не любила. Несмотря на попытки завоевать мое расположение, я не отвечала ему взаимностью.

Благодаря бабушке Галя не совершила роковую ошибку и не вышла за него замуж. Бабушка всегда предостерегала ее, так как репутация Лапина не внушала оптимизма.

Никогда не слышала я ругательств ни у бабушки, ни у нас. Особенно весело стало, когда мы приютили Кулеминых из Макеевки. Мы с сестрами Таней и Томой часто ходили в кино, обсуждали что-то, играли. Нам нравилось сидеть на печке или полатях и наблюдать за взрослыми во время застолий.

В праздники мы все собирались за большим столом в зале и приносили деревянный диванчик, чтобы всем хватило места. На столе всегда были пироги, студень, а иногда и окрошка. Мы пили чай из большого самовара, угощаясь вареньем и колотым сахаром.

В нашей семье все хорошо пели, а Галя была запевалой в хоре. Моя мама тоже пела красиво, особенно «Темно-вишневую шаль» и другие песни. Папа обладал приятным баритоном. Но когда звучала песня «Помнишь, мама, как девчонку чужую я привел к тебе в дом», я убегала и плакала, жалея бабушку.

В поселке, где мы жили, соседи уважали моего отца. Он выделялся интеллигентностью и чувством собственного достоинства. Я всегда гордилась им. Помню, как мы шли с ним по берегу реки. Он был в голубой рубашке, которая подходила к цвету его глаз, и рассказывал что-то интересное. Я чувствовала себя счастливой, ведь мой папа — самый умный и красивый — держал меня за руку. Подруги говорили, что он был гордостью поселка.

Воспитанность, культура и интеллигентность были присущи всем Соколовым. Кажется, эти качества имели глубокие корни.
Окончив начальную школу, в пятый класс я ходила уже в общеобразовательную школу № 37, куда ездила автобусом, но в распутицу приходилось ходить пешком. Занятия были и во 2-ю смену, приходилось возвращаться домой в
темноте.

Я ехала к бабушке по вечерам, несмотря на то, что нужно было идти одной через темный парк у реки. Выходила на остановке возле кинотеатра «Луч», а потом переходила реку по старому деревянному мосту, который местами был с дырами. Или же, доезжая до конечной остановки на улице 8-го Марта, шла по улицам района Завексы, где не было ни обустроенных пешеходных дорожек, ни нормальных дорог, ни фонарей.

В бабушкином доме часто что-то менялось. Сначала Галя вышла замуж, а в 1964 году родилась Светланка. У молодых всегда было шумно и весело. Боря, муж моей тети, любил устраивать представления: переодевался в Галины платья и шел в соседний двор к колодцу. Вокруг него всегда царили смех и шутки.

Светочка была как кукла — большеглазая, с длинными ресницами и ямочками на щеках.

Помню, как Светланка, раскачиваясь, стояла напротив зеркала и грустными глазами смотрела в него. А Боря, её отец, напевал: «Хороша, да бедно одета, никто замуж не берёт девушку за это».

Я ездила и к маминой бабушке, бабе Нюре, тоже в Завексу, на улицу Некрасова. Там мои родители жили некоторое время. Дом был рядом с химзаводом, где мама работала прессовщицей. У бабушки были двоюродные братья и сестры. Летом приезжала тетя Вера, старшая сестра мамы, с Кубани. Она всегда брала с собой детей. Казалось, она приходила из другого мира. Тетя Вера привозила много фруктов. Груши казались экзотическими.

К нам в поселок приехал мамин младший брат Вова, который жил в Москве. Я стояла в очереди в магазине перед праздником Октября. За белым хлебом и крупами выстраивались с раннего утра. И вдруг я увидела Вову. Он шел к нам домой в военной форме, высокий и широкоплечий. Мы так радовались его приезду! Вова и баба Дуня были моими крестными.

Настал день, когда я попрощалась с бабушкой Дуней навсегда. Мы переехали в Фурманов Ивановской области. Папа всегда мечтал работать на железной дороге, а не обучать подростков, поэтому он согласился стать начальником участка пути. Я не знала, что вижу бабушку в последний раз, и прощание было очень горьким. В памяти навсегда останется её маленькое лицо в белом платочке у окна.

В ноябре 1965 года мы отправились в Фурманов на товарном поезде вместе с мебелью. В вагоне топилась печка, и так мы жили некоторое время, пока не заселились в квартиру. Наш дом был двухэтажным, восьмиквартирным, с кухней, туалетом и печью. Мама работала мотальщицей на ткацкой фабрике.

Школа, где изучали немецкий язык, находилась в городе. Дорога до неё занимала около 40 минут, и нам приходилось идти через железнодорожные пути. Родители постоянно напоминали, чтобы мы переходили пути на переезде, но я, чтобы сократить путь, часто шла через пути и лазила под вагонами. Если в буйском классе дети были только русские, то в фурмановском – половина состояла из татар, узбеков, казахов, они жили все в бараке, что-то типа коммунальной квартиры. Папа постоянно пропадал на работе, у нас был телефон, его вызывали и днем, и ночью. Приходилось ему собирать и человеческие останки на путях, что он тяжело переживал.

В Фурманове у нас тоже был участок за городом, где сажали картофель, ходили в лес за грибами и ягодами. Снабжение в городе было лучше, чем в Буе, в магазинах широкий ассортимент колбас, мороженого – эскимо, ленинградское и всякое другое. В ноябре 1966 года к нам приехала бабушка Нюра «домовничать», чтобы родители смогли съездить на Украину, в Орджоникидзе, где жили уже тетя Валя с семьей и переехавшие туда весной 1966 года баба Дуня с семьей Гали. Вернулись родители явно чем-то опечаленные, но причину я узнала не сразу. Мне боялись говорить, что бабы Дуни уже нет.

Папа принял решение жить в Орджоникидзе, и мы в июне 1967 года из Фурманова уехали. Жили сначала месяца 2 или 3 у Кулеминых, потом в однокомнатной квартире в соседнем доме. Я пошла в восьмой класс, а Саша – в 3-й СШ № 4. Здесь всё нравилось – школа близко, сестрички близко, в магазинах и на рынке – особенно по сравнению с Буем – изобилие. Яблоки, помидоры, арбузы – ценой за копейки, и можно есть вдоволь. В 1969 году мы получили 3-комнатную квартиру в новом строящемся микрорайоне города, где и жили (я в 1970-м закончила школу, поступила в институт) родители и брат до февраля 2010 года, когда не стало папы, а маму я увезла на Полтавщину.