Из всех случайностей

Далеко за полночь, в однокомнатной квартире, всё ещё горел свет на кухне. Из-за отсутствия штор в зале, на окнах стояли пустые коробки от памперсов.
Валентина Ивановна разгадывала кроссворд:
– Создатель «Голубой крови». Первая – «Б», последняя – «в», девять букв. Так, так… Кто же он?
После смерти мужа, вот уже двадцать лет,  она скрашивала своё одиночество разговорами с котом Васей,  ежедневным разгадыванием кроссвордов,  чтением  книг Сергея Коновалова. Она регулярно выписывала его «заряженные» особой энергетикой буклеты, с изображением самого Коновалова, считая, что лучше  прикладывать  их на голое тело  и садиться на них – ведь по ее мнению, не стоит  доверять  утверждению,  будто радиус воздействия одного буклета вполне может преодолеть 30 см.
Постукивая кончиком стержня о стол, Валентина Ивановна негодовала на себя, но фамилию создателя перфторана вспомнить так и не могла. Вертикальные и горизонтальные  зашифрованные строчки не давали покоя. Она уже порывалась пойти позвонить своей соседке, читающей всё подряд, но взглянув на время, тяжело плюхнулась обратно на табурет.
Все кроссворды  из журналов и газет стопочками лежали на кухонном столе, возле электроплиты "Мечта". Остальные ценные журналы с интересующими её публикациями, – а их было немало, таких как "Оракул" и ему подобные, – она хранила в обрезанной картонной коробке, стоявшей на столе, в зале. Рядом с этой коробкой, стояла другая  – в ней лежали тетради с записями по ЖКХ, отдельная тетрадь с пометками: что нужно сделать в ближайшее время, и еще одна – с днями рождениями своих знакомых. 
Прошло минут тридцать, и некоторые столбцы всё же заполнились вокруг загадочной фамилии. Пару раз сладко зевнув, она спросила:
– Вася, ты спишь? 
В ответ раздалось размеренное тиканье часов.
– Я тоже иду, пробормотала она и встала.
В свои семьдесят семь лет, пережила многое. После полостной операции,  сделанной семь лет назад, на груди остался шрам. Валентина Ивановна часто повторяла, что видела себя со стороны в тот момент, когда врачи вынимали сердечную мышцу, подключали аппарат, вырезали вену из ноги, вшивали, а затем возвращали сердце обратно.
Утонув в вихре сновидений, Валентин Ивановна видела себя среди старых,  заброшенных могилок.  Она не смогла бы объяснить почему на кладбище или на развалинах домов, чувствовала странный прилив сил, ясность суждений и лёгкость всего тела. Её тянуло к этим местам неудержимо.
 Чёрная пелена то появлялась, то исчезала перед глазами. Ветви разросшихся деревьев норовили хлестануть по лицу. Покосившиеся кресты – справа, полуразвалившиеся минареты – слева и снова то ли  пелена, то ли густой туман мешали идти вперёд. Дважды она чуть не запнулась о разбитые, каменные плиты, лежавшие на земле.Находясь в таких местах, ей слышался голос, всегда один и тот же, нашёптывающий диковинные речи:
  - Нас объединяет  приглушённый страх смерти. Нас пугает неизведанное, что люди называют вечностью. Беспробудным сном прикрываются, чтобы усилить своё влияние на кого-то. Каждый час, каждый день, всевозможные кусочки воспоминаний, каждая фотография - это след необратимого. Все пройденные тропы - полезные и бесполезные, встречи - радостные и  трагичные, крики боли и минуты  отчаяния.. И как бы ни хотелось смириться с навязываемой реальностью, жажда жизни  - пусть мучительной, пусть изрезанной утратами  - всё равно влечёт к себе с новой силой.
Не надышаться, не насмотреться на все рассветы и закаты, не на молиться на все прегрешения. Как маятники между жизнью и смертью. И только вера заглушает стон души.
 Едва голос затихал, как ей виделись мистические силуэты, лишь для того, чтобы раствориться.
 Её руки коснулись холодного металла.
– Ограждение! Значит, выход поблизости.  Толкнула калитку, и тихий скрип вызвал у нее эйфорию радости.
– Какая же это свобода – не чувствовать лязганья  цепей прошлого! Наконец - то.....  - выдохнула она.
Но не пройдя  и  двадцати  шагов, Валентина Ивановна обомлела. Перед ней стоял мужчина – весь в белом, с длинными светло-русыми волосами.
– Какой красавец! Откуда он взялся?  – удивилась она.
И тотчас ахнула от прозрения:
– Ангел! Точно ангел…  Но зачем?
Взгляд ангела ей не понравился. Он был с явной укоризной. Резко развернувшись, Валентина Ивановна попыталась уйти от такого столкновения,  как вдруг получила под зад коленкой.  В состоянии полёта – неизвестно куда,  – она проснулась.
Оглядевшись, и судорожно  сглотнув  слюну, попыталась перекреститься со страху, но рука её замерла в области лба:
– Я же некрещенная…
Сон она запомнила отчётливо. Ей даже не пришлось гадать, за что ангел ей поддал.
– За то, что в партии была… – пробормотала она.
Эта фраза прозвучавшая из её уст, ознаменовала восход нового дня.
По методике Коновалова, стараясь не пропускать ни одного дня, хотя такое бывало  редко, расстилала коврик, раскладывала книги и буклеты,  и ждала московского времени, – чтобы вместе с учителем попасть в открываемый им канал прохождения энергетического потока. Садясь на колени и набрав в рот воды, – чтобы не шептать ничего лишнего и не отвлекаться, – она внимательно смотрела на жёлтые круги, приклеенные к дверце шкафа. Это помогало  ей сконцентрироваться  на поставленной  задаче.
После двух лет таких упражнений она поведала всему своему окружению  свою историю – вернее, не столько исцеления, сколько облегчения. Обязательной   частью её исповеди становилось описание того, как буклет обладал поразительным свойством прилипать к телу – чуть ниже пояса – и излучать неимоверное количество тепла.  Это по её словам, способствовало рассасыванию геморроидальных шишек и позволяло  реже  прибегать к выписываемым проктологом  свечам.
Ровно в шесть утра кот Василий начинал  будить её непрерывным мяуканьем. Поворачивая голову в сторону кота,  Валентина Ивановна  неизменно замечала взглядом  платяной шкаф, купленный в первый год замужества, которым гордилась и по сей день. Шкаф в своё время выполнял две функции: основную и разделительную. Он делил комнату на две части. В этих крохотных закутках, ютились втроём. Тогда ещё была жива приёмная мать Валентины Ивановны.
В обоих пространствах всегда было светло, поскольку окна располагались как с одной стороны, так и с другой. Валентина Ивановна помнила тот день до мельчайших деталей. Вернувшись с работы, она сразу сообщила мужу, что уходит жить к матери, поскольку та больше не в силах обслуживать себя.
Коля подскочил, засуетился  и воскликнул:
– Ты что! Ты что! Конечно, заберём. Я буду ухаживать, и ты тоже.
Как сказал, так и сделал.
Валентина Ивановна продолжила работать продавцом, а её муж, недавно вышедший на пенсию, взял на себя заботу о пожилой женщине, заявив ей прямо:
– Мать, ты меня не стесняйся! Я буду твоей нянькой.
Разогнав остатки сна и воспоминаний, Валентина Ивановна громко произнесла:
– Так, Валя, давай, вставай, кроме тебя больше некому шить.
Натянув валенки, и накормив кота, она уселась за швейную машину.  Через час шторы были подшиты. Посмотрев на потолок, перед ней  возникла проблема, как это повесить. Не поднимая ног,  таща их за собой, она выглянула в подъезд. Сверху доносился шум. Кто-то, словно кубарем, катился вниз. Прикрыв дверь, и оставив малюсенькую щель, Валентина Ивановна притаилась.
Размахивая рюкзаком, и напевая что-то  себе под нос, на лестничной площадке появилась Алька. Дверь резко распахнулась, и Алька едва успела отскочить, чтобы не получить по лбу.
– Аля! Ёшкины-матрёшкины, вчера тебя вспоминала. Кроссворд опять оказался заумным. Не могу этого вспомнить… Как его там?... Кто по крови?... Вернее, кто изменил свою кровь на голубую. Зайди, не стой. Почти всё разгадала, а его не знаю. Может быть, ты свет прольешь?
– Вроде когда-то читала о  нём. Настолько потрясена его судьбой! Он создал жидкость, подходящую  для всех групп крови. Это невероятный прорыв! Сколько лет прошло… До сих пор у нас просят приходить на станции  по переливанию крови или незнакомых людей ищут, чтобы помочь своему родственнику, попавшему в аварию. А ведь перфторан способен быстрее заживлять раны. Во время боевых действий  его испытывали на солдатах, и зарекомендовал себя как идеальный способ спасти жизнь.
– Да ты что! Не знала! И как? Наградили его за достижения? - с неподдельным интересом спросила Валентина Ивановна.
– Довели до самоубийства.
–  Как же так? Господи, как такое может быть?
–  Ничего не понятно. Кому-то мешал. А фамилия, кажется, Яровцев.
– Какой там Яровцев! – возразила Валентина  Ивановна. – Первая «Б», а у тебя «Я». Не помнишь, значит. Забивай свой кукл, иначе долго придётся думать.
– Не кукл, а Гугл. – улыбаясь,  поправила  Аля.
Погуглив, она выдала:
– Белоярцев!
– Ну, вот, теперь подходит.  Странно ты фамилии запоминаешь. Очень странно. Обычно люди запоминают начало, а ты конец.
 Валентина Ивановна стала  деловито записывать услышанное.
Аля огляделась. В комнате было довольно неуютно без штор. На одном окне висела тюль. Васька, выглядывая из-за  угла, нежно мяукнул, давая понять о своём присутствии. Аля обратила внимание на фотографию, которой ещё недавно не было над кроватью.
– С кем это вы?
– Колька! Муж мой.
– Николай, значит? А по батюшке?
– Нет! Его звали Гюмяр Тагаевич. Это мы его Колькой окрестили.
– Вы никогда не говорили о нём. Он был лётчиком?
– Нет., обслуживал военные истребители.
– Военные истребители! – у Альки загорелись глаза.
– Что, нравится всё военное?
– Очень! Люблю военную тематику. 
–  Машина была рассчитана на одного человека, – вспоминала  Валентина Ивановна.  –  До тех пор, пока летчик летал, проверяя все механизмы, муж находился в диком стрессе. Как только истребитель  отрывался от земли,  он хватался за живот – на нервной почве.
Промучившись пару лет, он переобучился на сборку вертолётов. А почему? А потому, что ему можно было испытывать  их в воздухе вместе с пилотом.
Муж так и говорил:
– Мне так легче. Понимаешь? Легче!  Если я виноват – погибнем вместе. Выпрыгнуть, спасаясь с вертолёта, невозможно, – лопасти  перемелют любой кусок мяса…
– Жутковато, если честно. Расскажите о нем. Как вы познакомились?
– В столовой.  Я тогда работала в буфете. В тот день не вышла на работу официантка., и как только ввалилась толпа офицеров, ко мне подошла заведующая:
– Валя, ничего не знаю. Некому работать. Иди и прими заказ».
Ну так я и пошла. И в тот же день, выходя с работы, ко мне подошёл офицер. Высокий, симпатичный, в лётной форме. Я от него глаз не могла оторвать. Познакомились. Вскоре стали жить вместе, но без регистрации.
Я несколько раз говорила ему: мол, как-то странно мы живём, может, пора уже по-настоящему, по закону? А он: «Успеем!».  Ну, раз успеем, – так успеем. Я больше не  напоминала.
Прошел месяц, и  однажды он явился пьяный. Упал замертво.  Всякий раз, кто бы не постучал, сразу бежала дверь открывать, не спрашивая,. Так и  в ту ночь открыла. Передо мной стояли две рослые бабёнки, а я им в пуп дышу. Они, как попёрли на меня, со словами:
– Кто ты такая? Это наш мужчина! Убирайся отсюда! И чтобы мы тебя больше не видели!
Пришлось посреди ночи идти пешком на другой конец города. Хорошо, что лето было. Дома я поплакала, а на утро Колька пришёл – злой:
– Дура, что ли? Зачем ушла? Зачем этих идиоток пустила?
И  опять меня к себе  забрал. Не прошло недели, как поступил приказ от командования: срочно перебазироваться в Германию. Представляешь, Аль, за сутки, без меня, оформил отношения! Перед тем, как развалился Союз,  мы отдыхали в Ялте,  а потом ещё пять лет  прожили в Германии.
Берлин я видела с электрички. Жены чаще по делам выезжали, а мужьям строго воспрещалось покидать гарнизон. Недалеко от Магдебурга, в закрытой зоне, построили пятнадцать пятиэтажек. Это были квартиры коммунального типа: у нас с мужем была одна комната, а у  семей с детьми – две комнаты, кухня общая. Зарплата у него была приличная. Мы мечтали вернуться на родину,  купить квартиру побольше и машину.
Прощаясь с Германией, мы не знали, что уходим под  гимн уже несуществующей страны. После  распада и перевода средств, многие  остались ни с чем. Муж  мог  купить только несколько бутылок водки.
Валентина Ивановна осеклась, беззвучно шевеля губами.
- Спился он. Не хочу об этом. Знаешь, всё чаще  вспоминаю одно утро. Колька собирался на работу и сказал:
– Сегодня у нас учения пройдут. Будем пролетать мимо нашего дома. Как услышишь гул моторов, выходи. Один из вертолётов помашет тебе крыльями.
Он ушёл, а я через минут тридцать вышла. Жду.  Вскоре послышался шум летящих машин. Вся эскадрилья неслась, и шестой по счету вертолёт действительно покачнулся из стороны в сторону, – сначала  вправо, а затем влево.  Я так радовалась, как девчонка,  подпрыгнула вверх  и помахала платком, висевшим на шее.
– Он вас любил!-  прошептала Аля.
– А я ведь у него спрашивала, за что ты меня полюбил.  И знаешь, что он отвечал? Пожимал плечами и улыбался. Так ничего и не ответил. 
– За доброту вашу, Валентина Ивановна, за порядочность. Ему с вами было комфортно, как с самим собой. Я думаю,- это главное в партнёре:  меньше слов,  больше поступков. Сейчас все иначе. Кругом одно трепло.
– Заговорилась я с тобой. Мне нужно шторы повесить.
–  Ну, так бы и сказали....... На что встать-то можно, чтобы дотянуться?
– Машинку швейную сложим, и она превратится в тумбочку. Она на колёсиках. Я буду поддерживать на всякий случай.
Развесив шторы, Аля пару раз чихнула.
– Что, пыльно, поди?
– Надо как-то вам побелить потолок, так сказать просится.
Оценивая свою работу, Аля сделала пару шагов назад. Валентина Ивановна, едва усевшись на кровать, вздрогнула от неожиданного прыжка кота. Растолстевший кот, весом более семи килограммов, по старой привычке прыгнул ей на плечо. Валентина Ивановна удержала его филейную часть и стала раскачиваться из стороны в сторону, похлопывая по заду, точно ребёнка перед сном.
– Ты  же никуда не спешишь? Сядь, посиди немного.
Поднявшееся громадное, плавящееся солнце, жаждало заполонить всё  вокруг, проникая в каждую расщелину. Едва мощный солнечный поток пробежался по лицу, Аля поморщилась и прищурилась.
Огненный цвет волос, вспыхнул. Голубые глаза часто прищуривались из – за близорукости, но очки носить не хотела. Вернее они у неё лежали в рюкзаке без одной дужки. Из – за рассеянности она каждый раз забывала отдать их в ремонт.  Худощавое телосложение  сбивало с толку в определении возраста. Она выглядела намного моложе своих сверстников.
Из раздумья,  Валентину Ивановну вывел вопрос:
– Валентина Ивановна, а стулья старые зачем? Я же вам новые заказала. Этот, конечно, добротный…  но облезлый какой-то. Может быть его покрасить?
– На этом стуле сидела моя мама. Приёмная мама. Я любила приемных родителей.
– Если вам дорог стул, значит, люди они были хорошие.
– Прекрасные! Я была самым счастливым ребёнком.
– Знаете,  вспомнила одну работу Ван Гога. Там был изображён пустой стул. Ему казалось, что это очень сильно: стул – есть, а человека  уже нет.
– Он прав! Стул будет стоять до самой моей смерти. Они же меня нашли на лавочке, в ноябре. Я уже замерзала.  Отнесли в больницу, а там сказали, что мне не более месяца. Родители были бездетные, и, найдя меня, решили,  что это что-то свыше.  Вместе решили:  будем воспитывать . Я так плакала, когда папа умер. А потом  – мама… Мама, как узнала, что у нее онкология, так какое-то время крепилась, приговаривая: «Не хочу быть вам обузой. Не хочу…» А когда поняла, что обречена, и скоро совсем не будет владеть  телом, выпила целый флакон. И всё… на этом.
– А про биологических родителей  вы не пытались узнать?
– Нет, - резко ответила она. – Я сама бы  никогда не стала искать. Но….
Всю жизнь я проработала в торговле. Как-то заявилась к нам инспекция. Это ещё в советское время было. Подходят ко мне трое: две женщины и мужчина. И все втроём уставились на меня. Я сначала подумала – может, лицо вымазала, с продуктами возилась. Достала платок, вытираюсь. А одна в очках, снимает их, протирает, надевает обратно и говорит: 
– Как вы  тут оказались? Вы же только что были на Цемпосёлке.  Мы вместе с вами делали ревизию! Мы на машине приехали сюда, – а вы уже за прилавком…
У меня очки съехали на нос. Я  хлопаю глазами,  бормочу:
– Это не я была. 
А она настаивает:
– Как это не вы? Мы все втроём  видели. Такое поразительное сходство! У вас сестра, наверное, есть?" 
Я отвечаю:
– Живу с приемными родителями.  Сестёр нет.
Они переглянулись – и больше ничего не спрашивали.  Ревизию провели – без замечаний.
Но на следующее утро, я отправилась по указанному адресу. Едва  увидев её – поняла,: у меня есть близнец.  Моё отражение!  И рост, и полнота, и голос, и движения, и даже очки. Я стояла, смотрела… и слезы сами пошли. Пришла домой – и разрыдалась.
– Вы к ней так и не подошли? -  тихо спросила Аля.
– А зачем? Не могла же я  так предать приемных родителей.   Они меня воспитали. Мы жили дружно. Родителей давно уже нет, но я каждый день их вспоминаю и благодарю.

  Стук в дверь прервал разговор. Валентина Ивановна встала и направилась к источнику звука.
- Спросите кто там? -  крикнула Аля.
Валентина Ивановна молча открыла дверь.
- Чего тебе? - недружелюбно произнесла Валентина Ивановна.
Перед ней стояла соседка Неллечка, которая недавно отметила своё семидесяти пяти летие.
- Валя! - взвизгнула  Неллечка.- Моя серёжка отцепилась. Никак не могу вдеть в ухо. Помоги!
- Зачем ты её снимала?
- Спиртом хотела обработать. У тебя кто-то есть?
- Да. У меня гости - строго ответила Валентина Ивановна.
- Так можно пройти или как? - не унималась Неллечка.
- Ну, проходи.
Нелечка чуть ли не галопом залетела в зал и уставилась на Алю.
- Здрасьте вам - автоматически вырвалось у Али.
- А это ты! А я думала, чей это знакомый голос тут звучит.
- Так ты что пришла посмотреть кто ко мне пришёл? -
- Валя, стенки-то тонкие. Всё слыхать, но голос я не разобрала.
- Серёжку давай? - равнодушно произнесла Валентина Ивановна
- Чего? - Нелечка внимательно в этот момент осматривала стол, где на краю лежали не дошитые мужские шорты.
- Сережку давай, глухая что ли?
- Валя, ты всё этому  алкашу рейтузы  шьёшь? - спросила Нелля, указывая пальцем на шорты.
- Какие тебе рейтузы? Это обрезанные брюки.
Процедура вдевания сережки заняла не более минуты. Окинув  в последний раз комнату, Нелля удалилась.
- Теть Неллю часто вижу. Она всё время куда-то бежит.
- С самого утра, как в жопу ужаленная несётся. Вот кто поверит, что  она после инсульта? - мрачно подытожила Валентина Ивановна.
Аля  подметила уже давно,  что Валентина Ивановна обладала распространённой чертой - несусветной болтливостью. Стоило ей увидеть знакомую или знакомого, как она выносила о нём всё, что хранила в памяти. Всё нужное и ненужное.
- Я же тебе говорила, как Неля после инсульта плохо  ходила и разговаривала. - И не дожидаясь ответа, продолжила. - Кто-то ей посоветовал петь, чтобы начать нормально говорить. И вправду, где-то с полгода она голосила на все лады. Ой, мамочки! как она начинала завывать! Я думала с ума сойду. Голоса то нет. Музыку вообще не улавливает, но орала как горный олень. А потом ничего стала внятно говорить. На курорт  каждый год выезжает. В СВА её боятся. Стоит ей только включить свою сирену, как выбегает заведующая и уводит её в свой кабинет. Ты представляешь, Аль, - Валентина Ивановна заговорческий понизила голос, оглядываясь на смежную стену, где по её чутью Нелечка наверняка приложилась ухом. - Нелля такое придумала. Она лечится в хостеле.
- Может быть, в хосписе? - поправила Аля. - Но хоспис для умирающих.
- Какой там! - замахала руками Валентина Ивановна. - Может другие умирают, а Неллечка пролежит там две недели, прокапается и потом этой выпиской из хосписа, трясёт перед носом медицинскому персоналу. А недавно ей целую машину памперсов пригнали. Памперсы же дорогие. А когда она  уезжает на курорт, приходит её брат. Скажу тебе по секрету, что однажды, когда Неллечка забыла закрыть дверь за братом, то было слышно как она наказывала ему, где лежат деньги. Мать моя! Я как послушала, то поняла, что деньги у неё лежат везде. Даже замотанные в тряпку со старыми норковыми шапками на самом высоком шкафу, где она специально не вытирает пыль, чтобы видеть, кто к ним прикасался.
Слушая Валентину Ивановну, Аля еле сдерживала улыбку.
Пытаясь отдышаться от выложенной как на духу информации, Валентина Ивановна взяла Time Out и,, пошарив ногой, определяя тем самым местонахождение стула, тяжело приземлилась на него.
- У тёти Нелли красивая серёжка с жемчугом. Скорее бижутерия.
-Какой там бижутерия! -  возразила Валентина Ивановна. - Я тебе говорю, что денег у неё куры не клюют. Одряхлевшая девушка с жемчужной серёжкой. - Валентина Ивановна хихикнула. - Я помню эту знаменитую картину. Всю жизнь читала детективы, но могу с уверенностью сказать, что все шедевры - это подделка. Всё  соскоблили, переписали, перемазали, перепродали и молоточком обстучали, чтобы придать древность. Аля, детективы любишь?
- Не очень. Почему-то запомнилась Агата Кристи. Когда она мыла посуду, которую люто ненавидела, как тотчас измышляла, как изощрённо убить главного героя.
- Ты у нас по биографиям скачешь. Я ведь тоже не люблю мыть посуду и варить ненавижу.
- Вот, вам надо было начать писать мемуары - выпалила Аля
- Что ты! - в сердцах воскликнула Валентина Ивановна. - Я такую пургу бы погнала! Нет! Я читать люблю и шить. Пенсия у меня маленькая. Но и за - за  шитья всегда есть возможность отложить на чёрный день. Спина сильно болит, если часами шью, но не  могу, чтобы бездельничать. Полежим с Васей. Я ему пожалуюсь на свою жизнь, и  мне как-то спокойнее становится. Мне болеть нельзя. У меня котик. Из-за него оказываюсь от путёвок в санаторные места. Я не доверяю никому. Я знаю как ему готовить. И что он любит. У Васи своё расписание. Вася обожает форель и свежее  говяжье мяско. Он у меня всё понимает. Правда! Только сказать не может. А как он в зеркало на себя смотрит! Внимательно разглядывает своё отражение. Не кидается на него и за зеркало не заглядывает. Я чувствую, что он осознает, кому принадлежит это отражение. А шить  начала, когда единственная подруга, с которой много лет дружили, и чай вместе пили, отказала мне в помощи. Я денег хотела у неё занять, совсем немного, до пенсии. Она отказала. Осадок в душе тяжелый завис.... Но, знаешь, Аля, спасибо этой подруге. Если бы не она,  – я бы, навряд ли,  сейчас шила.  Достала старые тетради по швейному делу,  – когда-то курсы проходила. Повторила – и стала принимать заказы.
Богатые особенно ко мне идут. Берут всякий эксклюзив, а он чаще не по размера. Сейчас у всех фигуры нестандартные – от еды. Вот и приходится перешивать. Я  беру недорого. А некоторые ещё и продукты приносят.  Потом военные пошли, – то бушлат им перешить, то штаны,. А замков сколько летит, – работы хватает.
Вот так, Аль… В этой жизни чужие становятся родными, а родные  – чужими.