Медаль

Тридцать первого марта Родиона внезапно выпустили. Отдали документы, вещи, даже деньги и выставили за дверь следственного изолятора. Японский нож не отдали. Хорошо, что деньги не взяли: купил макарон и детям мёду. Зашёл в следственный, там ему вернули «вещественное доказательство». Так всё буднично, будто ничего не произошло. На попутке доехал до колхоза, по талому снегу дошагал до хаты.
Вошёл в сени степенно, стуча сапогами, сбивая остатки мокрого снега. Стянул свои солдатские, много раз подбитые сапоги, сбросил грязные портянки. В открытую дверь выглянула мать:
– Родимый мой! – подбежала и повисла на шее.
– Мама, мама, да дайте же войти, – так и шагнул из сеней с ней на шее.
Ленка схватилась за грудь, замешкалась, дети с любопытством смотрели поверх стола, держали ложки: на столе стояли парящий чугунок, крынка с молоком.
– Ванёк, Петечка, папку отпустили! – заголосила мама.
Ленка совладала с собой, встала из-за стола и, качаясь от душившей радости, подошла, обняла, уткнулась мужу в грудь. Даже не вздрогнула от прикосновения к холодному ватнику.
Родион отстранился, сбросил мешок с вещами, снял ватник, повесил на вешалку, которую сам смастерил когда-то, потоптался босыми ногами. Сел на лавку.
Бабы стали рядом, детей усадил на колени, прижал к себе, целовал их головы – так соскучился. 
– Жена, баню истопи.
Ленка ничего не понимала. Зато мама забегала, побежала из хаты.
– Да отпустили меня, отпустили. Совсем.
Осмотрелся. Иконостас фотографий, на полочке фигурка толстяка, давно сломанный фонарик, несколько книжек, коробка с наградами. На вешалке висели две шапки из меха кенгуру – Ванькина и Петькина. Когда-то это было трофейное пальто, в котором Родион модничал целый год, пока не перешили жене. А потом мех пообтёрся, остались куски на шапки.
– Ну да ладно, пойду мыться. А на меня картошки хватит? Я там гостинцев купил.
Жена покачала головой, а потом подскочила:
– Я найду, я приготовлю, не сомневайся, ты иди...
– Хочу смыть тюремную грязь...

Как стемнело, после баньки, разомлевший, в белом исподнем сидел за столом. Мать поставила самогонки, чуть выпили за возвращение. Сбоку сидели Ванька и Петька, лупали глазёнками, смотрели в тарелку отцу. А там вились три толстые макаронины, недоеденные. И Родион вспомнил, как дети в макароны дули, разбрызгивая суп, за что попадало от бабки: «С едой не играют!» – и шлёп, шлёп подзатыльники. Рёва не было: знали, что нашкодили. И недавно это было, а давно.
Говорить о главном не решались.
Родион снял с полки коробку, вытащил из мешка тряпицу с медалью, что вернули в следственном. Выложил награды на стол, отдельно отложил две медали с чёрно-оранжевой и жёлто-красно-белой ленточками.
Петька сразу потянулся, но Ленка погрозила пальцем:
– Не трожь, уже наделали беды! Игрушку себе нашли! – а потом мужу: – Зачем достал? Одна погуба от них! Особенно от пробитой.
– Глупая ты баба, – притянул её в груди, поцеловал в темя. – Такое про награды мои говорить. А ведь вот эта меня спасла!
– Не она спасла, а моя молитва, заступничество Божьей матери! – начала свою пропаганду мать.
– Мама, ну сколько можно! Бога нет!
– Не мог нехристь тебя спасти! Хоть и слышала, что Иосиф Виссарионович верующий и в семинариях учился, а нехристь!
– Сказала дурь и веришь. Верь в коммунизм! Сколько тебе ни говори, а ты всё в угол с иконами таращишься да лбом пол пробиваешь. Вон, весь растрескался! Правда, Ванька?
– Ага! – сказал старший, а за ним и младший: – Ага!
– А что, сынки, тёрли китайскому деду животик? – и он показал на нецке на полке.
– Ага, – хором сказали мальчишки.
– Вот и молодцы.
– Толку от твоего японского божка, – вмешалась Ленка. – Денег как не было, так и нет!
– Ничего, заработаю! Теперь заживём! Сам Сталин ещё раз спас меня.
– Это Богородица!
– Не хотел я тебе говорить, да придётся. Ты за отца и моего брата разве не молилась? Почему Богородица их не спасла?
Мать покраснела:
– Не богохульствуй! – а у самой слёзы.
– Прости, что напомнил. Богу не нужны наши молитвы и ладанки, Он Сам всё знает. Но вот медаль с портретом Сталина, – Родион поднял её за ленточку, посмотрел на свет. – Она от меня японскую смерть-то и отвела!
– Да из-за этой медали ты чуть в Сибирь не угодил! Что тебе особист сказал? Что ты специально в голове Сталина дыру просверлил и дал детям щепки в мозги вождя втыкать!
– Особиста того не видел, сменили, наверное. А Сталин своей смертью спас меня от несправедливости и зависти!
Мать смолчала. Вспомнила, наверное, соседа, который донёс. Просто повернулась к иконам, пробормотала про землю пухом и перекрестилась. Потом подумала про мавзолей и опять перекрестилась: какая там земля!
Родион выкурил козью ножку, собрал награды в тряпицу, взял детей на руки, поднялся. Те сразу гладить выбритые щёки, крутить усы. Смеялись. Жена смотрела на них и млела.
А Родион млел, глядя на неё.
– Ну, всё, сорванцы. Спать! – подсадил их на печь. А сам пошёл за занавеску. Оглянулся на Ленку.
Когда она собрала со стола, почистила чугунок, пригасила печь и нырнула к нему на мускулистую с израненными пальцами руку, он уже спал.

Июнь 2025