Тагра. Глава 2. Улыбающийся дом

Первый рассказ здесь: http://proza.ru/2025/06/25/1759


Вокзал исчез. Не взорвался, не рухнул, не свернулся в аккуратный чемодан — просто пропал из поля зрения.

— Нам туда? — спросил я, показывая на дорогу, которая вела вперёд и немного вбок, как будто стеснялась своей прямолинейности.

— А ты видишь другой путь? — Алла не остановилась, даже не сбавила шаг. Это было немного обидно.

— Я вообще уже ничего не вижу, — честно сказал я.

Дорога была пыльной. Погода — неопределённой. Местность — под вопросом.

Спустя минут семь (я засекал по внутренним ощущениям, то есть врал себе как мог) показался дом.

Он выглядел вполне по-людски: крыша, крыльцо, два окна, дверь. Не слишком приветливо, но и не пугающе.

— Это оно? — спросил я.

— Если мы зайдём, то — да, — сказала Алла и открыла дверь.

Дверь не возражала. Это был обнадёживающий знак.

Стол, две табуретки. Шкаф, который не открывается, но, может, и не должен.

Алла молча обошла комнату по периметру, как будто проверяла, не подделка ли. Я сделал вид, что всё это мне давно знакомо, и встал у окна.

За окном было ничего.

В прямом смысле: не пустырь, не лес, не двор, а ровный, сероватый фон, как у плохо прогруженной игры.

— Не страшно, — сказала она, не поднимая головы. — Просто ещё не настроилось.

Я кивнул.

— Спать будем где?

— Тут и будем.

Она села. Я — рядом. Минут пять мы просто молчали. Стол, как и раньше, был пуст.

— Хочешь есть? — спросила она.

— Сложный вопрос.

Она встала, открыла дверцу, которую я принял за кладовку. За ней оказалась маленькая кухня. На плите — две тарелки. Пар не шёл, запаха не было, но еда была тёплая.

— Ты уже смотрел туда? — спросила она.

— Нет.

— Вот и правильно. Не уверена, что ты умеешь готовить. Я хотя бы смогла представить чего хочу.

Я взял тарелку, поставил её на стол. Сел.

Алла ела молча, не торопясь. Я смотрел на неё через край ложки и вдруг понял странную вещь.

До этого момента — всю дорогу, поезд, вокзал, даже перрон — я вспоминал как будто про кого-то другого.
Как будто читал с чужих слов: он пришёл, он сел, он заметил.

А теперь, похоже, рассказывать должен я.

После ужина она ушла в ванную — вроде бы просто посмотреть, появится ли она. Я остался на кухне. Стол к тому моменту уже исчез, будто его и не звали.

Я прошёл в соседнюю комнату. Пусто.

Ну, не совсем — стены имелись, пол был, потолок держался. Но в остальном — поле для интерпретаций.

Я подумал, что было бы неплохо лечь у стены. Потом — что вообще-то нормальные люди спят на кровати. Потом — что две табуретки уже были, а значит, прецедент мебели создан.

Я встал в центр комнаты, представил что-то вроде большой, удобной, но не вызывающей кровати, посмотрел вниз — и...

Она появилась. Точнее, стала проступать: очертания, объём, лёгкий намёк на подушку.

— Ого, — сказал я.

— Ого что? — спросила Алла от двери.

Я дёрнулся. Она стояла, облокотившись о косяк, и явно видела всё.

— Это... для нас, если что, — промямлил я. — На всякий случай.

— Один случай на двоих?

— Я не настаиваю.

— Это видно.

Она вошла, присела на край, как-то оценивающе. Кровать под ней чуть вздохнула.

— Нет. Лучше две.

Я мысленно отменил свою конструкцию, в том числе простыню с незамеченным цветочным узором.
Через пару секунд в комнате возникли два узких ложа — на расстоянии вытянутой ноги.

— Всё ещё не настаиваешь? — уточнила она.

— Теперь — уже меньше.

— Хорошо. Я ещё не решила.

Она легла, отвернувшись.
Я тоже. Через минуту свет погас сам.

Молчание было странно плотным. Как будто дом ждал продолжения, но деликатно промолчал.

Утро оказалось. Не наступило, не разверзлось — просто оказалось.

Я проснулся оттого, что тишина стала подозрительно активной. Открыл глаза — всё на месте: Алла, её половина комнаты, расстояние между.

Я вышел на крыльцо. За окном теперь была улица.

Узкая, с кривой оградкой, каким-то зелёным кустом и лавкой. На лавке сидел человек.

Он ел яблоко и не торопился.

— Ну вот, — сказал он. — Вылупились.

— Простите?

— Это я про процесс. Прошло вроде мирно. Никто не кричал.

Я подошёл ближе. Он выглядел как учитель труда в отставке: пальто, кепка, сапоги, в которых можно войти в болото и выйти из него без претензий.

— Вы кто?

— По должности — Привратник. По сути — посыльный. Помогаю тем, кто не совсем понял, где оказался.

— Это вы нам кого-то приведёте?

— Нет, — он встал. — Это я вас куда-то отведу. Но для начала надо понять, куда.

Он посмотрел на меня чуть вбок, будто я был витрина.

— Кем ты был?

— Менеджером по проектам, — сказал я. Слишком быстро.

— Да... — он поморщился.

— А кем хотел?

— Когда?

— До того как начал говорить «в рамках дедлайна».

Я замолчал. Подумал.

— Я... в детстве... хотел укладывать линии.

Он прищурился.

— Что именно?

— Ну... — я почувствовал, как глупо это звучит, — я тогда представлял, что есть такие линии. Не нарисованные, а... ну, невидимые.

— Ну, и?

— И они всё время путаются. У людей — между делами, в разговорах, в мыслях. Ну, как когда ты не можешь понять, с чего начать, и всё наваливается сразу.

Он кивнул, но ничего не сказал.

— Я думал, что можно как-то — аккуратно — их укладывать. Чтобы они шли не в кучу, а... как-то по порядку. Или хотя бы не мешали друг другу.

— Интересно.

— Я представлял, что есть такая работа: ходишь с какой-то штукой — не знаю, чем-то вроде грабель, только не физическими — и разглаживаешь. Чтобы легче стало. Чтобы понятно.

Я замолчал.

— В общем, чушь, конечно.

Он вздохнул. Посмотрел на огрызок яблока в руке.

— Ты не представляешь, как это сейчас в тему.

— Простите?

— Один укладчик у нас уже был. Давно. Хороший. Потом что-то в себе перепутал.

— И?

— И теперь — ты. Если не передумаешь.

— А что я должен делать?

— Для начала — смотреть. Потом поймёшь.

Он снова посмотрел на огрызок яблока, сунул его в карман пальто.

— Пойдём. Покажу, где у нас узлы. Ходить там нужно аккуратно. Только сначала позавтракаем.

Трактир стоял у поворота — невысокий, с выцветшей вывеской и совершенно настоящим запахом еды, который, что бы там ни говорила Алла, я всё-таки чувствовал.

— Тут вкусно, — сказал Привратник. — Серьёзный разговор лучше идёт под вкусное.

Внутри пахло тёплым хлебом, чем-то жареным, тишиной и чуть-чуть старым деревом. Никто нас не встретил — просто сели за стол, и через пару минут еда появилась. Без официанта. Без меню. Но именно то, что нужно.

Он ел с аппетитом, как человек, которому уже не нужно никому ничего доказывать.

Я, потыкав вилкой в яичницу, спросил:

— А как здесь вообще... ну, оплачивать?

Он кивнул, не переставая жевать:

— Вот. Началось.

Я ждал, но он допивал кофе, и, видимо, это было важно. Потом сказал:

— Я пригласил. Первый раз — за мной.

— А второй?

— Второй — за тобой. Или за городом. Смотря, кем ты окажешься.

— Это загадка такая?

— Это система. Здесь не платят. Здесь открывается.

Я посмотрел на него с вилкой в руке. Он поставил чашку, поиграл ею немного на блюдце и объяснил, спокойно, почти как лектор:

— У города есть слои. Один — внешний: улицы, стены, крыши. Второй — доступ. Не ко всему ты подойдёшь. Даже не всё увидишь.

— И как это связано с оплатой?

— Очень просто. Если ты — нужный человек на нужном месте, тебе открывается то, что тебе нужно. Это и есть твоя «зарплата».

— А если я… пока никто?

— Тогда город молчит.

— А если я притворюсь кем-то?

— Тогда молчит громче. Ничего ужасного, но тебе не понравится.

Он взял ещё кусочек хлеба, намазал чем-то, чего я не видел, но, судя по довольному лицу, это было прекрасно.

— Так что не спеши. Здесь не умирают с голоду. Но и не кормят впустую.

Я кивнул.

Мы шли по улице, которая сначала казалась обычной, но потом начала вести себя странно.

Не я — она вела.

То сужалась, то вырастала в ширину. Дома сбоку выглядели как настоящие, но не притягивали взгляд — как нарисованные декорации в старом театре, где уже потускнели краски.

— Здесь, — сказал Привратник.

Он остановился у сквера. Вернее, того, что должно было быть сквером: скамейки были наполовину втянуты в землю, дерево стояло, но крона его была как будто смята влево, и тень от него уходила не туда, куда должен был падать свет.

— Что это? — спросил я.

— Узел. Маленький.

— Что с ним?

— Сбились направления. Тут давно никто не ходил. Каждый, кто подходил — спешил.

Я не понял. Он, похоже, и не рассчитывал, что пойму.

— Просто побудь. Посмотри. Не думай, как исправить. Тут думать вообще вредно.

Я сел на кривую скамейку. Она качнулась, словно сомневалась в себе.

Сидеть было неуютно. Дерево по-прежнему отбрасывало тень вбок. Птицы — если это были птицы — пищали слишком ровно, без пауз.

Я сидел. Просто сидел. Привратник молчал. Сквер тоже.

Всё вокруг выглядело почти нормально — но как-то вкривь. Угол дома не совпадал с дорогой, дорожка шла чуть вбок, и скамейка — та самая, подо мной, дрожала, словно её бил озноб.

— Ты чувствуешь? — спросил он.

— Что?

— Тут что-то перепутано. Но не снаружи. Тут — внутри. Попробуй... не думать. Вспомни.

— Вспомнить что?

— Когда ты был собой. До всего.

Я закрыл глаза. Сначала полезли сцены, как в кино: школа, дом, офис, монитор. Потом — нечто другое.

Я вспомнил, как однажды — мне было лет шесть, может — я стоял во дворе и воображал, что у меня в руках огромные грабли. Но не обычные. Они собирали не листья, а путаницу. Всё, что шло не так, всё, что сбивалось — я мог прочёсывать этим инструментом, и становилось ровно и правильно. Люди начинали понимать друг друга. Птицы не бились в окна. У мамы пропадала усталость в голосе.

Я открыл глаза.

Передо мной, поверх травы, шли линии.

Не светящиеся. Не мистические. Просто очень тонкие нити, перекрученные, вросшие друг в друга.

Я поднял руку.

И грабли — те самые, из детства — оказались у меня в руках. Не полностью, не резко — они просто нашлись, как давно забытая вещь на старом месте.

Я провёл ими по воздуху.

Сначала ничего. Потом — лёгкий щелчок. Как если бы дверца, долго заедающая, вдруг встала в паз.

Линии стали отходить друг от друга.

Не быстро. Но уверенно.

Дом перестал давить. Свет стал падать естественно. Птицы — замолчали. Потом — запели, но иначе.

Я стоял, не зная, можно ли это отпустить.

— Уже можешь, — сказал Привратник.

Я опустил руки. Грабли исчезли.

Или, может, просто стали не нужны.

— А теперь? — спросил я.

Он пожал плечами.

— А теперь ты укладчик. Город это понял. Осталось, чтобы понял ты.

По дороге обратно я не шёл — я скользил. Внутри всё пело. Не вслух, но отчётливо.

Я увидел перекошенный почтовый ящик — и мысленно провёл по нему граблями. Стал ровный.

Старый пандус у магазина, вросший одним краем в землю, — лёгкое движение — стал симметричен.

Клумбы — пошли по кругу. Трещина в асфальте — закрылась.

Где-то внутри у меня щёлкнул младший бог порядка и развернулся во весь рост.

— Поразительно, — сказал я. — Это же… работает.

— Работает, — кивнул Привратник. Он шёл чуть позади, как сопровождающий выпускника с дипломом.

— И ведь просто. Ты видишь — и ты можешь. Ты хочешь — и происходит.

Я приостановился у фонаря, который наклонился чуть вбок, словно ему наскучила вертикаль.

— Подожди, дружище, сейчас…

Я уже поднял руку.

— Не стоит, — сказал Привратник.

— Почему? Он же…

— Он живой. Работал всю ночь. Теперь просто отдыхает.

Я замер, рука в воздухе.

— Ты же укладчик, — продолжил он. — А не слесарь. Исправлять всё подряд — не твоя задача.

Я опустил руку.

— Но…

— Живое не бывает ровным. Чуть-чуть кривое — это норма.

Мы прошли ещё немного молча.

Потом он добавил:

— Идеально уложенное — это мёртвое.

Я кивнул. Он не смотрел на меня — просто говорил в сторону дороги.

— С опытом поймёшь. Где распутывать, а где — обойти.

— А если я ошибусь?

— Все ошибаются. Главное — не пытайся уложить ровно то, что ещё растёт.

Мы шли обратно неспешно, как люди, у которых ничего не сгорело.

Тим-укладчик — с почти неприличной гордостью внутри. Детский восторг переполнял меня. Я пытался не расплываться в лице, но подозреваю, что светился.

Привратник поглядывал на меня краем глаза, как человек, который всё это уже видел.

— Слушайте, а что дальше? — спросил я. — Я имею в виду… я теперь кто? Где… оформляться?

Он усмехнулся.

— Здесь нет отдела кадров, Тим. Ты уже работаешь, разве не понял?

— Но... кто будет говорить, куда идти? Когда?

— Город даст знать. Попросит.

— А если я не услышу?

— Услышишь. Тут так устроено: пока ты не готов — тишина. Как только да — появляется нужное. И дверь, и путь, и задача. Не перепутаешь.

Мы остановились на углу, где начиналась знакомая дорожка к дому.

— А вы?

— А я пойду дальше. Тут таких, как ты, немало. Просто не все ещё вспомнили.

Он развернулся и пошёл, не оглядываясь.

Я немного постоял. Потом двинулся к дому.

На крыльце сидела Алла.

— Ну что? — спросила она.

— Видимо, теперь я укладчик.

— Не спрашивай, что это значит, — добавил я сразу.

— Даже не собиралась, — сказала она.

Помолчали.

— Завидую немного, — сказала она потом. — У тебя уже что-то есть.

— Смешно. Я и сам пока не уверен, что именно.

— Но тебе это подходит. Видно.

Она встала.

— Пойду, подумаю, кем я хотела быть. До того, как перестала быть собой. Может, вспомню.

Я кивнул.

Вечер опустился, как уставший человек в кресло — не столько тяжело, сколько намеренно.

Мы поужинали почти без слов. Алла сидела задумчивая. В доме всё работало, как будто мы здесь жили давно.

Потом на очереди была спальня.

Я вошёл в комнату, снял рубашку и остановился.

— Эм...

Алла тоже замерла у двери.

Две кровати сливались в одну, трансформируясь прямо на глазах.

Не как склеенные — а как будто всегда были одной и теперь возвращались в привычное состояние.

— Это ты? Опять? — спросила Алла.

— Нет. Честно.

— Угу.

— Возможно… дом.

Она подошла вплотную, пристально глядя в глаза.

— Ну, раз дом…

— Я сам удивлён.

— Очень. Ага.

Свет погас, стоило нам прилечь.

Где-то в углу что-то слегка хмыкнуло — может, стена, может, шкаф.

Я повернулся и посмотрел на Аллу.

Она лежала спиной, но ширина кровати явно позволяла лечь и дальше от меня.

Дом, кажется, улыбнулся. И деликатно отвернулся.

.