Неожиданная находка

Владимир проснулся от того, что манжета тонометра, надувшись, неприятно стиснула плечо. Автоматика была отрегулирована таким образом, чтобы, измеряя показатели, не тревожить пациента, а посему тонометр надувался слабо и ненадолго, что, разумеется, точных показателей дать не могло. Октябрина всегда меряла вручную, причём, механикой: электронике она упорно не доверяла.
— Ну? — поинтересовался Дэннер, дождавшись, пока она вытащит из ушей стетоскоп. — И как?
— Ещё высоковато, но уже в пределах нормы. — Ласточка устало улыбнулась ему, убрала тонометр и торжественно водрузила на кровать столик.
— Эй! — возмутился Владимир. — Я не немощный, сам могу!
— Видели, знаем, — сурово осадила Ласточка, — как ты можешь.
— Это из-за ассимиляции нейросети, — Владимир, помедлив, всё-таки взял ложку, — побочка. Ты лучше скажи... Откуда Эллисон взялась?
Ласточка вздохнула.
— Ты мне скажи. Она же твоя жена.
— Но это же ты её привела. И она мне не жена. Я её впервые вижу!
— Тогда как ты свидетельство подписывал?
— Я ничего не подписывал, и амнезией не страдаю. Я никогда не встречал этого человека!
— Но человек-то тебя встречал, — резонно заметила Октябрина, втискивая ему градусник и делая быстрые пометки в блокноте.
— Да где?! Ну, представь нас вместе. Представила? Вот, то-то и оно. Ну, какая из нас семья?
— Хреновая, раз уж всё так обернулось. Неблагополучная.
Дэннеру вдруг сделалось так обидно, как бывает в детстве, когда ты совсем малыш, а мама без тебя ушла в театр, хотя ты и посуду помыл, и уроки выучил. И ещё ремнём отходила, хотя хрустальный сервиз разбил вообще не ты.
— Ты мне не веришь.
— Верю, — поспешила успокоить его Октябрина. — Я просто хочу разобраться.
— А может, она, правда, твоя жена, — подал голос Олег. — Она точно не врёт. Я вижу.
— Можно? — в палату заглянул Гич. — Поговорить надо.
— Ты из какого подвала вылез? — полюбопытствовал Дэннер – вид у шамана был уж очень пыльный, как будто он остаток дня ползал по вентиляционным камерам.
— Из местного. Можно с тобой поговорить?
Ласточка обернулась.
— Говори здесь.
— Здесь не могу. Надо ещё и показывать.
— Ладно, — согласилась Ласточка, и Владимир с Олегом остались одни.
— Почему они ушли без нас? — тоскливо вздохнул малыш. Дэннер резко выдохнул и опять ухватился за воротник.
— Сам думаю...
Олег занялся уроками. Дэннер какое-то время читал книгу, оставленную Октябриной – «Три товарища», отчего меланхолия накрыла его окончательно.
Опять же, не скажешь ведь человеку «ты что, не видишь, как я по тебе страдаю?!»
А она опять ведёт себя подчёркнуто отчуждённо, как будто бы и не она его совсем недавно целовала. При воспоминании о поцелуе Владимир ощутил внутри умеренной мощности взрыв. Олег вскинул вихрастую голову.
— Ты не переживай, — сказал он. — Я с ней поговорю.
— Ты чего, мысли читаешь?! — оторопел Владимир.
— Не-а.
— Слу-ушай... у тебя не найдётся лишнего листочка? — Идея была стара как мир: написать Октябрине письмо. Лучше сейчас. Потому что, во-первых, он завтра протрезвеет и уже не такой храбрый будет, надо ловить момент. Капельницы уже почти вымыли из кровеносной системы весь этанол. А во-вторых – не может это всё так продолжаться. Не достаточно сказать «я тебя люблю» и ждать у моря погоды. А ждать он больше и не мог. Просто не мог – и всё тут.
Владимир хотел написать письмо, а получались у него почему-то стихи, как будто он подросток какой... но стихи упорно лезли в голову, и приходилось записывать их. Ладно, запишем стихи, а там будь, что будет.
Стихи вышли откровенно плохими, и излишней сентиментальностью Владимира очень раздражали. Он досадливо смял лист, уронил его под кровать и попросил у Олега ещё один.
Слова разбежались. Он совершенно не знал, что сказать. Вот только что мысли теснили, буквально выплёскиваясь через край, но, стоило взяться за ручку, испуганно попрятались по углам. Владимир глубоко вздохнул и принялся писать, не задумываясь, так, будто пишет дневник, используя книгу в качестве планшета.

«Не знаю, с чего начать — (он и, правда, не знал, с чего начать. А также, чем продолжить и чем закончить). — Наверное, с того, что искренне говорить о своих чувствах я совсем не умею — (будь Ласточка скучающей дамой в баре, он бы уже три поэмы настрочил, но здесь совсем другой случай). — Я не хочу тебя больше доставать своими чувствами. Если они тебе не нужны – так и скажи, и я от тебя отстану. Надеюсь, что ты, хотя бы, позволишь быть рядом и тебя охранять. Я понимаю, что не заслуживаю такую женщину, как ты, и вряд ли когда-нибудь сумею заслужить. Но я буду очень стараться. Потому что мне не жить без тебя. Ты необыкновенная. И ты вернула меня к жизни. Делай теперь с этим что хочешь. Но я живу благодаря тебе. И дело даже не в том, что, если бы не ты, меня бы уже дважды не стало... Просто ты стала для меня светом. Вот и всё. Я не собираюсь навязываться, но и сдаваться тоже не собираюсь, если ты дашь мне надежду. Я устал до чёртиков прятаться от людей, от общения, от жизни. Я впервые верю, что смогу тебя защитить.
Прости меня за всё.
Дэннер.
P. S. Прости за ту сцену. Я не должен был устраивать тебе скандалы из-за Гича, в конце концов, это твой выбор, и я уважаю его.
P. P. S. Да, кстати, скажи Олегу, чтобы один по больнице не бегал, а то мало ли.»

Перечитывать Владимир не стал – ну его, стыдно. Он аккуратно сложил листок, подписал и сунул за пазуху, чтобы не потерять. 

Мэдди полностью игнорировала летящую за ней на всех парах Элеонору. Айя видела Николаса. И это очень плохо.
Первым делом Моргана оглядела палату, в которой её подруга лежала с мальчиком, но никаких улик хищник не оставил – оно и понятно. Скорее всего, он уже знал о связях Мэдди с Парадайзом и Константой, а потому пришёл проверить результаты своих действий, а заодно и прицелиться: есть ли опция пробраться внутрь.
— Он сидел на карнизе, — упавшим голосом рассказывала Айя. — Как увидел меня – сразу исчез...
— Совсем голову потеряла, — сказала Элеонора, перехватывая у Мэдди упомянутую деталь. — Во всех смыслах. Нельзя было просто сообщить, а не летать по коридорам... сломя голову?! И пугая пациентов. Ты, вон, бабку в кардиологии до инфаркта довела, не стыдно?
— Да харэ уже, — не выдержала Мэдди, — стыдно! Не трави меня моим же ядом, вот, лучше подержи.
— А что делать, если к моему яду у тебя иммунитет, а сама ты думать головой отказываешься.
Тело тем временем забралось на подоконник и принялось ощупывать раму – не вскрывали.
— Ну, подойди поближе, у меня же глаз на жопе нет! — взмолилась она, отчаянно пытаясь вскрыть окно. Однако это не помогло, и в итоге обезглавленное тело всё-таки шлёпнулась с четвёртого этажа в сырой сугроб. — Вот твою ж мать! Элеонора, пошли искать теперь! Я сигнал потеряла!
Элеонора приподняла голову, но подошла. Потом свесилась через подоконник.
— Ну, вот, что мне с тобой делать, а? Слу-ушай, — оживилась она, — а если переселить тебя в Джульетту? Ну, временно.
— Не надо, — испугалась Мэдди. Она заставила тело подняться из сугроба и задала ему маршрут, чтобы оно доковыляло до палаты само. Собственно, получилось ещё более жуткое зрелище, чем в прошлый раз. — Ну да, у меня беды с башкой, не видно, что ли? А хотя... — голова задумчиво завращала глазами. — Давай. Запасные части не раньше чем через несколько дней притаранят, до этого ещё надо как-то дожить, а Джульетта вроде крепенькая девочка. Надеюсь, Николас не сунется сюда до тех пор, пока я не верну себе свою голову...
Элеонора накинула на неё защитный костюм.
— Технология производства та же, просто поменять процессор. Если бы не этот мудак, Джульетта, наверно, была бы такой же, как ты, и в её теле жила бы память какого-нибудь нашего сотрудника. Но мы и без того нарушаем закон, к тому же, даже если нас возьмутся проверять, то откуда им знать, что внутри камеры не находится живая Мэдди. Вскрывать её им всё равно нельзя, да и кто заподозрит, когда Джульетту с двух шагов от человека не отличишь.
— И то верно. Без башки вообще не кайф бегать, на самом деле, — печально вздохнула Мэдди. — А если следующие проверяющие всерьёз за нас возьмутся, в клетку посадят не только меня, но и Айю с теми двумя бедолагами. Кстати, как они там? Живы?
В этот момент в палату прибежало тело Мэдди и отобрало у Элеоноры её голову.
— Откуда мне знать, если я только и делаю, что бегаю за тобой по коридорам? Может, достаточно на сегодня убийств, и вернёмся уже в подвал?
— А ты не бегай, — по-детски оскорбилась Мэдди, но под жалостливым взглядом Айи быстро остыла. — Ладно, пошли. Переселишь меня – перестану отсвечивать, буду помогать. Я в тебя, конечно, верю, но ты одна с ними двумя не справишься, они тяжёлые очень.
— А как за тобой не бегать, ты чудишь, — удивилась Элеонора.
В кардиологии наткнулись на Гича и Ласточку. Они целенаправленно шли куда-то в сторону подвалов.
— Ну, я не могла оставить Айю с её страхом наедине, — виновато выговорила Моргана, но быстро переключилась на Октябрину на пару с Гичем. — Ой... Ребята, а вы куда? Что-то случилось? Мы можем вам помочь?
— Случилось. Мир полон неожиданностей, — немного старомодно отозвался шаман.
— Ну, как сказать... — вздохнула Ласточка. — Я даже не представляю, чем тут можно помочь... Ой, только Дэннеру ничего не говорите! А то он плохо себя чувствует.
Мэдди жестом изобразила обезглавливание, но затем поняла, как несуразно это выглядит в её положении, а оттого чуть опять не расхохоталась.
— Ну, сказать-то не скажу, а помочь попробую. Мне же теперь всё можно, я в буквальном смысле безбашенная!
— Да уж, — хихикнула Ласточка. — Правда, мне твоё состояние что-то не нравится. Неудобно же. Может, попробуем тебя починить?
— У нас есть Джульетта, — сообщила Элеонора. — Может, подождёте нас пару часиков, да подсобите немного? Команда бешеных бабок вам не помешает, а то, вижу, вы опять собрались в катакомбы.
— Собрались, — признала очевидное Ласточка.
— Катакомбы? — оживилась Мэдди. — Если там случайно нет мужика с огромным виброклинком и маскирующей пуленепробиваемой броней, вы обратились по адресу. Только помогите мне перейти в нормальное тело, а то не очень удобно одной рукой держать голову, а второй стрелять из автомата.
— Вот, и я о том же, — Ласточка заботливо повернула голову в более удобное положение. Со стороны это смотрелось жутковато и гротескно. — Пошли, вернём профессора Доуэля в боевую форму.
Они двинулись по коридору
— Кто знает, кого мы там повстречаем, — задумчиво сказал Гич. — Вам виднее, это же вы там были.
— Недолго, — отозвалась Октябрина. — Но там небезопасно.
В лаборатории Мэдди улеглась на стол, а Элеонора вскрыла голову Джульетты. Учитывая, что она выглядела совсем как человек, зрелище было жуткое.
— Будь нежнее, это мой первый раз, — взмолилась Мэдди приторным голоском и засмеялась. — Ладно, я серьёзно, мне немного страшно. Возможно, буду кричать, но это не точно.
— Мне нужен драйвер, — сказала Элеонора. — Кто-нибудь, принесите из камеры чип. Такая плоская карточка, там, сбоку должна быть.
— Я принесу, — вызвалась Ласточка. — От меня всё равно тут никакой пользы.
Ей не хотелось подвергать друзей очередному риску. Но, с другой стороны, Мэдди ведь не грозит смерть от болевого шока, или тень, у Элеоноры работа такая, а без Гича там вообще делать нечего – только он знает, как себя вести с объектом. Пусть и смутно, но ведь знает, она-то не знает вообще ничего.
В палате под ноги выкатился скомканный тетрадный листок; Ласточка машинально подняла его.
— Олег. Это что такое?! Сейчас возьмёшь тряпку и будешь мыть палату!
— Это не я! — праведно возмутился малыш, подскочив от такой вопиющей несправедливости.
— Ну, да, а кто.
— Это Дэннер!
— Ах, Дэннер... — грозно начала Октябрина, но тут заметила на листке, правда, не Олегов почерк. — О... а чего это он?..
— А извиниться?!
— Извини. — Октябрина осторожно расправила листочек, вглядываясь в летящие строки. Олег потихоньку сполз со стула.
— Нельзя читать чужие письма. Ма-ам?..
Ласточка вздохнула, зажав рот ладонью, и сморгнула набежавшие слёзы.
— Мам, ну, ты чего! — затеребил её Олег. Она обняла его свободной рукой.
— Это не чужое. Он говорил что-нибудь?
— Не-а, просто попросил у меня листочек.
— Ладно... — Ласточка сунула лист в карман халата и тихо подошла к пациенту. — Да... пишешь ты понятнее, чем говоришь. — Улыбнувшись, она потянулась было поправить повязку на груди, как вдруг из-под бинтов выскользнул фронтовой треугольничек письма. Владимир завозился и открыл глаза.
— Ой... привет...
— Привет, — улыбнулась Октябрина. — Я прочла твои стихи, ты у нас поэт, оказывается?
— Только не это! — рванулся Владимир.
— Тише, тише. А что такого?
Владимир вздохнул и принялся шарить под рубахой. Ласточка подняла письмо.
— Не это ищешь?
Владимир махнул рукой.
— Да бери уже.
— А чего ты так? Мне понравилось, как ты пишешь.
— Я сам знаю, что они плохие. Не надо меня подбадривать.
— Комплексы бьют все возможные рекорды, — пробурчала Октябрина. Она вдруг улыбнулась и погладила Владимира по щеке. — Мне ещё никогда не посвящали стихов. Спасибо.
— Ну, тогда... вот тебе вдогонку проза. Хотел передать с Терезой, а ты сама пришла.
— Вообще-то, я по делу. — Ласточка вздохнула и сунула письмо в карман. — Поможешь мне? Нужен чип для Джульетты. Ты же не возражаешь? А то Мэдди когда-а ещё починим, не будет же она всё это время без башки бегать.
— А чего мне возражать? — удивился Дэннер, которому уже казалось, что на щеках вот-вот капилляры полопаются – лицо заливала краска. Теперь он окончательно её уважение потеряет! Это ж надо так опозориться! Зачем он, вообще, это написал?! Первые в её жизни стихи – и так облажаться!
Владимир загрустил окончательно и смущённо ухватил с тумбочки оставленную Моникой чашку с чаем. Олег подобрался к нему и уважительно заглянул в глаза.
— А ты, правда, самый настоящий поэт?
— Таких поэтов в СССР из профсоюза выгоняли, — мрачно произнёс красный что маков цвет Владимир, наблюдая за Октябриной. Она, сидя на коленях перед камерой, отвинчивала болты.
— Да перестань. Расскажи лучше про Эллисон. Кто она? Бедняжка совсем потерялась.
— Я же сказал: не знаю. Я её вижу впервые в жизни.
— Странно, — задумчиво проговорила Ласточка. — Ну, сам подумай: у неё и память, и фотографии, и даже документы на руках. Откуда-то же она взялась.
— У меня нет версий.
— У меня есть, — сказал Олег, и все уставились на него.
— Ну-ка, ну-ка, — приподнялся Дэннер. Взгляд малыша опять расфокусировался, он смотрел будто сквозь Владимира, сквозь окружающее пространство. Сквозь ткань бытия. — Она точно не врёт. Я вижу картинки... вижу свадьбу. Она в красивом платье... И машина... Нива. У тебя была Нива?
— И сейчас есть, — удивлённо ответил Владимир. — Чёрная, да? С битым кузовом?
— Да. У неё на багажнике царапина.
Ласточка отложила отвёртку и тоже внимательно слушала.
— Я вижу город... Забор с железными воротами... И самолёты, много. Всё. — Олег встрепенулся и поглядел осмысленно. — Плохо видно, её картинки уже исчезают. Она ушла.
Дэннер только руками развёл.
— Придумала! — оживилась Ласточка. — Сынок. Отнеси-ка это Элеоноре, она сможет починить Мэдди. — Она протянула ему чип. Малыш кивнул, заулыбался и умчался так быстро, что едва вписался в поворот с заносом на вираже. Мэдди он явно симпатизировал. Наверно, она произвела на него хорошее впечатление доброжелательным приёмом.
— Смотри. — Ласточка присела на кровать, оживлённо блестя глазами. — Давай попробуем ей позвонить.
— Как? Мы же не знаем номера.
— А вот так. Бери телефон. Представь себе Эллисон. Поподробнее. Как она выглядит, что делает. Какой у неё звук, какой запах.
— Ультразвук, а запах я не чувствую, потому что от её дживаншей с распродажи обоняние напрочь отшибло.
— Ну, прекрати! — обиделась Ласточка. — Она же хорошая.
— О-очень.
— Ты можешь просто представить?
— Могу.
— Давай. Ну, как? Что она делает?
— Красит губы.
— Отлично. Теперь набирай номер не глядя. Интуитивно.
Дэннер хотел съязвить, что сейчас интуитивно наберёт номер психушки, но прикусил язык.
На том конце провода оказалось бюро интимных услуг. Что тоже, в общем-то, неплохо...
— Нет, — вздохнул Владимир. — Извините. Я ошибся номером. Хотя-а... — Тут он получил от Ласточки щелбан и примолк. — Не получается. Не работает оно.
Октябрина расстроилась было, но потом крепко задумалась. А потому задержалась. И это оказалось последней каплей в и без того переполненную цистерну терпения: внезапно в голове Владимира перещёлкнул какой-то опасный тумблер, являя чёткую установку: если он немедленно её не поцелует, то просто сойдёт с ума! И на этот раз окончательно.
Пока Владимир с тихим ужасом наблюдал, будто со стороны, как рука его ухватила Ласточку за предплечье и потянула, а сам он, приподнявшись, принялся её целовать, слегка подправив траекторию движения головы совершенно обалдевшей Ласточки свободной рукой. Ему было абсолютно всё равно на тот момент, где они находятся, и может ли их кто-нибудь увидеть... Просто весь мир в одночасье потерял всю свою значимость. Была только она, только тепло её кожи, сладость её губ и кружащий голову аромат её волос. Она даже не врезала ему, как он ожидал, а – вот, чудеса! – почти ответила на поцелуй.
И неизвестно, чем бы всё закончилось, кабы в палату не заглянул Джейми.
Наверное, навестить забежал.
От лёгкого звука дверной защёлки Октябрина подскочила так, словно у неё над ухом дали пулемётную очередь. И опрометью вылетела из палаты.
На какое-то время повисла напряжённая тишина. Первым опомнился Владимир.
— Привет, — выговорил он. Декстер не ответил. Он набрал воздуха, и даже открыл рот, но ни звука не сумел произнести. И тоже вылетел молча.
— Зашибись... — обречённо проговорил Владимир, откидываясь обратно на подушку.
Finita la comedia... Вот уж наворотил, так наворотил...
Если бы можно было убить себя силой мысли, Владимир бы, наверное, так и сделал в тот момент от невыносимого чувства удушающего стыда. Но оставалось только в потолок пялиться и материть себя последними словами. Мысленно.

Мона бы ещё долго сидела в ординаторской безо всякого дела, если бы, глянув на часы, не вспомнила, что вообще-то настало время обеда. Поэтому, переборов себя и все свои страхи, она отправилась в палату к Владимиру: дала же себе слово, что попытается не загнуться – ну, вот надо исполнять.
Ещё и Ласточки в палате не оказалось, да вообще никого, только почти одновременно с Моникой заглянула медсестра, принёсшая нехитрый обед бедолаге. Мона попросила принести и свою порцию, а сама водрузила поднос с обедом на передвижной столик.
— Привет. Давненько не виделись, — Мона смущённо улыбнулась. — А куда делась Ласточка?
Но не успела она позадавать все свои вопросы, как в кармане зазвонил телефон. Моне вообще никто никогда не звонил – у неё банально не было сим-карты, но когда она насторожённо вытащила аппарат, то вздохнула с облегчением – это была Мэдди, вернее, её голова. Вздохнув, Мона отвернулась от Владимира, чтобы провести переговоры, и не заметила, как в постель прямо к руке Дэннера выпал её сложенный в страхе листочек.
— Слушай, тут твоя консультация нужна! Можешь в подвал спуститься?
— А дистанционно никак этот вопрос не решить? — страдальческим тоном уточнила Моника, которой для полного счастья сейчас только подвала и не хватало. Она устало провела по лицу ладонью и приготовилась слушать.
— Нет. Я... я боюсь, что у меня мозг повредится при установке на новое место или законнектится не так. Я, конечно, верю в Элеонору и в её способности, но бояться это мне не мешает. Даже если всё нормально... Сможешь оказать моральную поддержку и проследить за всем?
— Ох... Ладно, дай только пообедать.
— Хорошо, приятного аппетита что ли.
— Спасибо.
В этот момент вернулась медсестра с порцией для Моники, в которой, правда был только овощной салат, без первого и второго – с этим она пока была не в состоянии совладать.
— Ну вот, даже меня экспроприировали, совсем тебя все одного тут оставят, — сказала она виновато, а потом вдруг увидела свой листочек развёрнутым и позеленела, потому что бледнеть было некуда.
Владимир изобразил улыбку и поспешно схватил чашку с компотом. Вид у него был какой-то совсем подавленный.
— Вот, — он протянул листочек. — Ты уронила. Не бойся, я чужие письма без разрешения не читаю, — прибавил он, увидев лицо подруги.
— Спасибо, — точно так же подавленно отозвалась Моника и потянулась было, чтобы забрать листок, но затем зажмурилась, судорожно помотала головой, как будто пыталась вытрясти из неё что-то, как из ведра, развернула перебинтованную ладонь к Владимиру и легонько толкнула листочек ему.
— Вообще, это тебе.
Она решила, что в другой раз просто не наберётся смелости, а поэтому, уж если всё вскрылось, лучше сказать об этом сейчас. Она уже видела, до чего доводит бесконечное притворство и ложь, больше повторяться не хотелось.
Моника вся дрожала от волнения, а сердце её колотилось с такой силой, что, казалось, удары слышны на всю палату, и безо всякого кардиографа.
— Ты, наверное, догадываешься, что там, так что... Можешь вообще не читать, — поспешила выпалить Сэд, вспомнив, что сейчас Владимир точно так же нестабилен, как и она сама, и это письмо и вовсе может стать последней каплей. А что, если он не хочет выбирать? Что, если ему никто не нужен, кроме Ласточки? Или вообще никто, в принципе? Чужая душа ведь потёмки, да и свою голову не приставишь.
Мона застыла в тревожном ожидании, боясь пошевелиться.
— А, — точно так же фальшиво, как и в прошлый раз, улыбнулся Владимир. — Ну... спасибо... — Он сунул листочек за пазуху, и вдруг спросил совсем о другом: — Слушай, а ты... Джейми не встречала? Или Ласточку?
Странно было, что он вовсе не интересовался, куда подевалась Эллисон. Как будто ему всё равно, что у него внезапно объявилась жена, и почему она, вообще, объявилась.

Октябрина же пролетела коридор, потом ещё один, миновала приёмный покой и оказалась на стоянке. Перебежав её насквозь, углубилась в заросший больничный сквер.
Первый в этом году мороз пощипывал плечи, но Ласточка только машинально сложила руки, прикрывая грудь, и продолжила шагать, не разбирая дороги и не замечая, что идёт по пояс в нескошенной траве, цепляя чертополох на подол платья. Мысли били неслаженным оркестром, а щёки горели так, что даже мороз почти не ощущался.
Повеяло хододком – она вышла к пруду. Лёд ещё не встал, но вода уже по-зимнему потемнела. В ней плавали раскормленные утки. Рядом могучий старый вяз полоскал в воде облетевшие гибкие ветки. Октябрина легко взобралась на ствол, выпрямилась, пробежала по нему и скрылась в ветвях. Она устроилась в древесной развилке как в колыбели, прижавшись щекой к холодной шершавой коре, и зажмурилась, сдерживая набежавшие горячие слёзы. Ей казалось, будто сердце разрывается на части, и одна половинка непреодолимо тянет, рвёт её к Владимиру, другая же велит не лишать подругу шанса на личное счастье и стопорит на месте. И это было совершенно невыносимо.
— Извини, — прошептала Октябрина, поднявшись и погладив дерево по стволу, — извини, что разбудила. Мне очень плохо. — Ласточка уселась, поджав озябшие ноги – её деятельная, темпераментная натура не позволяла долго оставаться на одном месте с одной и той же мыслью. Она развернула письмо и принялась за чтение.
«Не заслуживаю... ревную к Гичу...» Да что, вообще, у человека в голове творится?! Я Вам пишу, чего уж боле... и сам не знаю, что пишу! Октябрина глубоко вздохнула, машинально смахнув слёзы и стараясь собрать разбегающиеся мысли.
Он сам осознал, что любит, это плюс. По крайней мере, он сделал выбор, это плюс. Он любит только её, это минус. И плюс.
И теперь вся ответственность принятого решения ложится на неё. И это – минус!
Ласточка вдруг не на шутку разозлилась. Хорошенькое дело – взял, да и перекинул ответственность! Так легко и изящно, что аж врезать бы ему, да с него уже и так хватит. И, прежде чем успела сообразить, что делает, она уже включила передатчик.
— Ты не охренел?!
— Слушай, я... по поводу того инцидента...
— Да чёрт с ним, с инцидентом, я по поводу твоей не литературно выраженной... безответственности!
— Чего?!..
— Да, безответственности! Инфантильности и трусости! — Оскорбительные слова вырывались против воли, не спрашивая на то дозволения у самой Ласточки, и щёки горели от стыда. — Ты заварил эту кашу, а теперь хочешь моими руками уборочку сделать?! Я тебя люблю, а ты решай за всех, офигенно, правда, ты мужик, или где?! Нет уж, дорогой мой человек. Ты сам это всё устроил –  тебе и исправлять. — Октябрина выдохнула. — Я готова помочь. Но манипулировать мной, чтобы я кинулась исправлять твои ошибки – не смей. Так-то.
Повисла пауза.
— И в мыслях не было... — только и выговорил несчастный Владимир, задохнувшись. — Зачем ты так...
Последнее вышло совсем уж как-то жалобно.
— Слушайте, — раздался в эфире сердитый голос Элеоноры, — вы бы хоть конференцию выключили. А то мы тут с Мэдди уже весь мат позабыли. А без мата инженерно-технические работы малоэффективны!
Слова Ласточки возымели одинаковый эффект на них обоих. Только Монике теперь стало ещё страшнее от того, какой могла быть реакция Владимира на её письмо. Сердце будто захлебнулось кровью, которую перекачивало в бешеном темпе последние несколько минут, пропустило один удар и по ощущениям чуть не остановилось, но в этот раз почему-то решило Монику пощадить, хотя, честно признаться, в глазах у неё уже потемнело и она вполне серьёзно собиралась падать в обморок.
Отрезвила её Элеонора, и именно благодаря ей Мона сообразила отключить свой микрофон – на всякий случай. Хоть и ничего столь резкого произносить в ближайшее время не собиралась. Только и на Владимира смотреть она теперь спокойно не могла, опустила взгляд и отвернулась.
— Я не должна была это делать, — вздохнула она мрачно. — Прости.
 Слёз не было. Была разрывающая печаль, досада, даже гнев. И абсолютная растерянность.
— Ой-ой, — выдала Мэдди мимо эфира, — кажись, дело пахнет помидорами.
Хорошо хоть Олег не слышал эту чудесную тираду, а то у него бы явно вопросы к маме возникли.
— Как мне знакома эта херня, — заметила Моргана чуть позже. — Потом как-нибудь расскажу, если все будут живы к этому моменту.
— Будем жить, — ответила Элеонора цитатой из старого-доброго фильма, поудобнее устраиваясь с индикатором.
— Самое обидное... — тихо произнёс Владимир, опустив глаза, — самое обидное, что она права. Ведь так оно и есть на самом деле: я просто скинул на неё свои проблемы. Пусть и сам того не замечая, но я именно это и сделал! Я должен извиниться. И исправить всё.
Но Ласточка уже отключилась. Она по-прежнему сидела на дереве, сжавшись и уткнувшись лицом в колени. Слёзы кончились. Теперь накатил ужас и стыд от осознания содеянного. Как теперь людям в глаза-то она будет смотреть...
Послышалось хлопанье крыльев. Ласточка вскинула голову и увидела большую белую птицу. Она присела на ветку буквально в метре от Октябрины, и глядела на неё чёрной бусинкой глаза.
— Привет, — сказала Ласточка. Птица склонила набок хохлатую голову, тюкнула внушительным клювом ствол, тяжело оттолкнулась и взлетела по-совиному бесшумно.
Ладно, подумала Октябрина. Я должна хотя бы извиниться.
Она было уже ухватилась за кнопку передатчика, но тут Владимир подключился сам, и заговорили они одновременно.
— Слушай, я хочу сказать...
— Ты меня...
— И ты меня...
— Я не...
Поняв, что так и будут извиняться хором, оба не менее синхронно примолкли. 
Взгляд Моники тревожно бегал по лицу Владимира. Она думала, металась, не знала, как ей поступить. И наконец, придумала, когда в их разговоре возникла пауза.
— Знаешь, что... Верни-ка это письмо мне. Не хочу устраивать скандал на пустом месте просто потому что плохо продумала последствия своего поступка. Да и вообще, что-то я в палату к тебе зачастила...
С этими словами Мона вновь протянула Владимиру перебинтованную ладонь, чтобы забрать у него злополучный кусочек бумаги и больше не третировать его этой темой. И вообще, её там Мэдди внизу ждёт, ей уйти бы, да поскорее, чтобы самой ничего не наделать и под горячую руку не попасть.
— Да, но... — удивился Владимир. — Конечно, как скажешь... странная ты...
— Я знаю, — попыталась улыбнуться Моника, но вышло у неё это совсем уж худо: скорченная ею гримаса больше походила на маску, запечатлевшую предсмертную агонию покойника.
Октябрина вздохнула, сунула письмо обратно в карман и обнаружила, что очень сильно замёрзла зимой да без пальто и в туфельках. Тем более что туфельки начерпали мокрого снега, а капроновые чулки успели примёрзнуть к коже и изорвались от лазанья по деревьям да бурьяну, и теперь мелкий травяной сор неприятно покалывал ноги. Она уже встала и развернулась, чтобы слезть, как вдруг давешняя птица будто из ниоткуда вспорхнула прямо в лицо. От неожиданности Ласточка потеряла равновесие и триумфально полетела в воду, плюхнувшись бомбочкой и распугав уток.
Ледяная вода привела в чувство. Октябрина с размаху погрузилась в ил, оттолкнулась руками от дна, как вдруг пальцы нащупали в скользком иле обжигающий холодом гладкий металл. Но тут вода вытолкнула на поверхность.
Ласточка вынырнула, размётывая брызги с волос и стуча зубами, потом упрямо нырнула снова. На этот раз ей удалось нащупать ручку и обхватить её пальцами. В мутной воде фотографировать было, конечно, бесполезно. Октябрина вынырнула обратно и включила связь.
— Ребята, я нашла какой-то люк в пруду. Не знаю, имеет ли он отношение к Хейгелю, но, думаю, стоит проверить.
Однако взять листок из рук Владимира хакерше не дало внезапное сообщение Ласточки.
— В пруду? — синхронно спросили Моника и Мэдди.
— Погоди, милая, — продолжила уже голова андроида, — ты как там оказалась? А ну вылазь из воды, простынешь же к чертям собачьим! И подождите меня, я туда без проблем смогу залезть, мне на холод наплевать.
На удивлённый взгляд Элеоноры Мэдди лишь очаровательно и смущённо улыбнулась.
— Ну вот, кажется, я всё вспомнила.
Сейчас Владимир опять переключится с неё на какое-то дело, подумала Сэд, и надолго забудет, обращая внимание лишь на её редкие теперь уже остроты, как, впрочем, и всегда. Расстроенная Моника про письмо забыла, лишь сгребла со стола свою порцию салата и, пожелав Владимиру приятного аппетита, укатила в сторону своей палаты за ноутбуком, а оттуда в подвал, к Мэдди и Элеоноре.
— Я случайно, — виновато вздохнула Ласточка и выбралась на берег. Морозный ветер прохватил до костей, и вылезать из воды не хотелось. Октябрина покаталась по снегу, чтобы хоть немного обсушиться, но снега было мало, и она только добила окончательно халат.
В холле её встретил Владимир, таки улизнувший из палаты, и за стойкой регистратуры Тереза, от изумления выронившая планшет.
— Доктор... Вы зачем в пруду купались?!
Ласточка, художественно перемазанная тиной и обмотанная водорослями, в ответ только чихнула. Дэннер кинулся к ней и укутал в одеяло.
— Ты зачем из постели вылез?! — возмутилась Ласточка, хватая одеяло за край посиневшими пальцами.
— А ты зачем в пруд ныряла? — не остался в долгу Владимир, у которого от беготни по коридорам в голове заработал гидравлический пресс, и уже опять замутило. — Пошли.
— Я свалилась...
— Зачем ты свалилась?
— Чтоб ты спросил!.. По-твоему, я это нарочно?
— А с тебя станется... Постой-ка. — Дэннер остановил Ласточку, взял за плечи и развернул лицом к себе. — Что ты, вообще, забыла на пруду?
— Может, дашь ей сперва согреться, умник? — выдвинула толковое предложение Элеонора. — Простудится же.
— Я в студенчестве плавала в проруби, — слабенько возразила Октябрина, которую уже так колотило, что зубы выстукивали канкан.
— Это я заметил, — кивнул Дэннер, и Ласточка прикусила язык.