Разве наказывают?

Странно, наверное, но точно вспомнить, как называлось то произведение, я так и не смог. Я даже не могу сказать, понравилась ли мне композиция и было ли то одно произведение или несколько… Был прекрасный весенний денек, из тех, что радуют особенно сильно после холодной зимы и я решил, что сегодня будет правильно сходить в органный зал. Возможно, именно потому, что мне было все равно, кто и что играет, возможно, просто слишком ярким было событие, пережитое мною в тот день.
 
Знаете, как учитель истории, я много раз рассказывал детям о дне Ивана Купалы. Мне всегда нравился этот праздник, весело и задорно представлялось все, что происходило в тот день.

И вот я сижу на своём любимом 13-м ряду в предвкушении концерта и почему-то, ведущая начинает разговор о гуслях... А вот оно что, сегодня нам решили показать, как звучит древнерусский музыкальный инструмент, расширить наш кругозор, так сказать.

С первых же звуков я вижу огромный костер, яркие языки пламени, лижущие древесину, и содрогаюсь: нет, это нечестно! Заберите свои гусли! Я так радовался все эти годы тому, что в ту ночь ведьму не сожгли! Зачем менять мой сон? Зачем возвращать Славену в опасность? Может быть, смогу помочь ей? Ведь же в прошлый раз получилось, когда она маленькая была! Ой, а почему костер такой огромный, а люди зачем через него прыгают? Так, осмотрись, Генрих, ты кто здесь? Что происходит? Комар? Что? Я – мелкий надоедливый комар! Ну и дела...

Все вокруг бегают, прыгают, смеются, а я просто летаю туда-сюда и наблюдаю за ними. Эх, вот бы научиться решать в момент видения, кем ты тут будешь! А прыгают-то они через костер зачем? Так ведь это же тот самый день Ивана Купала, который я так красочно описывал на уроках. Ух ты, а ведь все практически так, как я себе и представлял: веселье, красота, молодость, радость, любовь. Что может быть прекраснее на свете?

Но, как комар, я слишком легок, чтобы сопротивляться порывам ветра и вот я уже в стороне от радостных людей, и единственное желание: вернуться. Хочу назад, на праздник жизни! Я начинаю подыскивать какое-нибудь животное, ползущее или идущее в сторону костра, чтобы на нем переместиться назад, но кому хочется быть раздавленным или отброшенным весело бегущим человеком? Это ж явная погибель. А впрочем, есть ли разница в том, как бежал тот человек, что принес смерть? Что, нет желающих? Так я и думал. Минутку...

Мое внимание привлекли рыдания. Интересно, разве в день Ивана Купалы плачут? Да так горько, что срочно хочется обнять. Видимо, мое желание обнять страдальца было столь сильно, что в следующий миг я уже раздвигал руками ветви деревьев и уверенными шагами молодого сильного мужчины шел на звук.

Она сидела на полянке, в лунном свете, такая хрупкая и нежная, рыдания уже закончились, почти неслышно содрогались плечи. Русые косы тяжело спускались по обе стороны тонкого девичьего стана. Я так торопился, что совсем не подумал о том, сколько шума произведу, о том, что могу испугать. Мне только-то и хотелось узнать, что случилось и как можно помочь.
 
Знаете, иногда ведь единственное, что нужно горюющему человеку – это теплые объятия, без слов, и это самая лучшая поддержка. Кстати, о словах, а ведь я даже не задумался над тем, поймем ли мы друг друга? Ну, раз уж я французский в этих мирах знаю, то со старославянским точно справлюсь.

– Ты кто? Зачем пришел сюда? Иди к своей суженой, добрый молодец, со мной лишь погибель тебя ждет, – хорошенькое приветствие! Голос мягкий, нет ноток осуждения, только горе, бескрайнее горе в нем.

– Да как же я к суженой пойду, коли красну девицу в беде оставлю? За такое Ярило лично накажет.

– Да что ты знаешь о наказаниях? Что могут сделать все ваши боги с тем, кто уже своими наказан? – и по щекам снова потекли слезы, на сей раз беззвучно.

– Как звать-то тебя, красавица? Рядом присесть можно? – я спокойно смотрю в ее грустные зеленые глаза и чуть не тону в глубине их горя. Девушка высокая, стройная, сильная, без явных увечий, внешность обычная, такую не заметишь в толпе. Но глаза! Это просто зеленое море тоски. Что же с ней такое? Кто ее так обидел, что даже в веселый праздник она не может улыбаться? С чего я вообще думал, что в этот день абсолютно все веселятся? А может она влюблена безответно? Вот и вся проблема? Такое бывает по молодости, когда кажется, что свет клином сошелся на одном единственном человеке... А бывает, что и не кажется... Вот мы с Серафимушкой моею... Стоп, это потом, моей новой знакомой это все ни к чему.
 
– Я – Иван (первое, что в голову пришло… из всех моих знаний!!! Хорошо, хоть «Царевич» не слетело с губ), а тебя как звать – величать?

– Марья.

– Марьюшка, имя какое красивое! Кто ж обидел тебя тут?

– Да что ты? Все милы со мной, все помогают, а я .... – и она снова зарыдала.
Я обнял ее и молча ждал, пока утихнет, сидел, боясь пошевелиться, чтобы не мешать ее горю выплеснуться наружу. А то ведь горе, оно как? Пока внутри сидит, ест здоровье человека. А как наружу выходит, то тут уж могут быть разные варианты.

Понемногу она успокоилась и тихо стала рассказывать:

– Не здешняя я, пришла из других земель, от войны бежала. От погибели, а вот и не убежала… Каждое утро просыпаюсь и думаю: вот как земля – матушка носит такую ужасную девицу? Почему не убила меня до сих пор? Ведь там, в родной сторонке остались все, кто сердцу мил: тятенька, маменька, сестрицы родимые и братец, все там живут... Или не живут уже? Брат на войну ушел среди первых, а я ... Видение мне было, что не сможем мы защитить наши земли, а в неволе худо будет, скоро все погибнем, скоро да не легко, боли столько будет, что проклянут многие и землю, и свое решение остаться. Я сразу же всю деревню собрала и рассказала. А они меня предательницей прозвали. Я им говорю: бежать надо, новые деревни строить, к югу от наших земель есть такая возможность, нас там примут, как родных. А они меня не слушают, все больше в войну идут и для нее стараются, будто медом им там намазано, на войне. Гибнут наши парни, враг все ближе, а они – предательница. Устала я их переубеждать, сказала: на утро ухожу, кто со мной? А никто, ни деревенские, ни семья... Никто! Я сбежала от войны, мирно здесь, хорошо, люди добрые, помогают, стараются. Но и я тоже все для них делаю, а в душе война: как ты можешь жить и радоваться, коли вся твоя семья страдает? Коль не спасла ты никого из тех, кто воспитал, с кем в прятки играла? Что за человек ты такой?
И она снова зашлась в громких, безудержных рыданиях. Я подождал, пока она сможет меня услышать… Я подождал, пока смогу говорить.

– Ох, Марьюшка. Ведь же не молча ты ушла? И не от хорошей жизни. Я вот тоже сбежал... Моя мать была против нашего союза, а мне без моей красавицы жизнь не нужна была, вот и ушел. Без материнского благословения. И всю жизнь в чужой стороне, любим мы друг друга с женой сильно, все у нас хорошо, а деток бог не даёт. Ведь вот тоже наказание. И мать моя – женщина прекрасная, умная, хорошая, а не взлюбила мою избранницу и пошел я поперек ее воли. А зачем так? Ведь живут же другие по заветам отцов с теми, кто сердцу не мил, да родителями одобрен? И детки у них есть, и уважение всех вокруг… а любви у них нет. Вот я как подумал, что всю жизнь так проведу, коли маменьку послушаюсь, так и понял, что лучше уж в чужой стороне, да с любимой, чем в достатке и уважении, а без любви.
 
Сказал, а у самого слезы катятся: ведь же с тех самых пор не видел родителей, с мамой не разговаривал.

– Что ты, Иван, ради любви это ж не грех! За такое боги не накажут, деток вам еще дадут, да и мама простила уж наверняка. Что ты? Нет такого закона, чтоб из-за любви наказывать!

– А ты за что ж себя наказываешь? Или это боги тебя в лес отослали и не дали суженого встретить на Ивана Купалу?

Она зарделась:
– Да есть тут один парень, Василек, уж такой сильный, внимательный, свататься хочет, а я не могу. Кто ж меня замуж выдаст? Я же предательница безродная.
– А кого ж ты предала? И в чем? Разве молчала ты про свое видение?
– Нет, каждый день рассказывала.
– Разве зря тебе боги это показали?
– Нет, все так, как в моем видении, и вышло.
– А что еще могла ты сделать?
– Ох, не знаю. Красноречивее быть?
– А может силой их с насиженного места сорвать и сюда привести?
– Да как такое можно? Они вражью силу не испугались, а у меня откуда столько сил возьмётся?
– Вот видишь, это их решение было, это они не захотели жить в мире, им бороться хотелось до последней капли крови. А что с того? Кто в выигрыше?
– Враги, наверное. А богам важно было их спасти...
– Богам важно было тебя спасти! Они это и сделали!
– Да кто я такая? Чем так важна могу быть?
– Эх, Марьюшка, знать бы, кто мы и чем важны богам, так, наверное, и ссор бы на земле не было бы. Все бы дружно жили и знали, зачем сюда пришли. То и делали бы, зачем пришли. Но вот не знаем же мы этого. Может быть, ты воина великого родишь, который земли объединит. А может лекаря, самого лучшего и сильного. А может, видения твои повторяться будут и через тебя станут боги с людьми разговаривать...

Она слушала, затаив дыхание и я чувствовал, как тихо и решительно оттаивает ее сердце. В глазах ночной страдалицы постепенно загорались огоньки жизни и интереса к ней, отчего зелень их цвета приобрела изумрудный оттенок.

– Мааарьяяяя, ты плачешь опять? – мужской голос приблизился к нам.

Уже приготовился объяснять, кто я такой, но вместо приветствия услышал комариный писк и голос Марьи:

– Нет, любимый, мне снова было видение. Боги простили меня и дали добро на наш союз.

Как же хорошо быть мной!
 
Может быть, Марья права, и маменька простила меня давно? Да и разве за любовь наказывают?