Открытый космос

Безграничное черное полотно, усеянное бриллиантовой пылью звезд, медленно вращалось вокруг. Земля, этот драгоценный сине-зеленый шар, висела в пустоте, освещенная нежным светом Солнца. Для Алексея, еще минуту назад уверенно прикручивавшего какой-то болт к корпусу шаттла, эта картина была одновременно прекрасна и ужасающа. Мгновение назад он был частью чего-то – частью миссии, частью команды, частью человечества. Теперь он был просто точкой в этой безбрежной пустоте, отчаянно цепляющейся за последние крохи времени.

Вспышка. Это было первое. Неясный всполох, будто кто-то включил гигантскую лампочку за горизонтом. Затем – дрожь. Сильная, пронзительная вибрация, которая прошла через все его тело, сквозь толщу скафандра. И потом – толчок. Резкий, неостановимый, вырвавший его из привычной орбиты. Трос, его единственная нить, связывающая его с миром, лопнул с металлическим щелчком, который, он был уверен, услышал бы даже через глухой шлем, если бы рация работала. Но она молчала. Полное, абсолютное молчание, нарушаемое лишь его собственным, нарастающим дыханием.

Час. Цифра горела на маленьком экране на его запястье, как зловещее предзнаменование. Шестьдесят минут. Каждый вдох, каждый удар сердца были отсчетом его угасающей жизни. Паника подступила комом к горлу, но годы тренировок, отточенное хладнокровие, которое так ценилось в его профессии, взяли верх. Он должен был думать. Он должен был действовать.

Он огляделся. Шаттл, его спасительный корабль, стремительно удалялся. Его товарищи, если они вообще заметили его исчезновение, уже были далеко. В его распоряжении был лишь маленький, аварийный импульсный двигатель, который мог дать ему несколько коротких, контролируемых толчков. Но куда? В каком направлении? Куда вела эта обреченная траектория?

Земля. Она была так близко и так недосягаемо. Он видел облака, извивающиеся ленты над океанами, контуры континентов. Там была жизнь. Там были те, кого он любил. Его жена, Елена, ее смех, ее тепло. Его дети, их детские голоса, их наивные вопросы о звездах. Сейчас они, наверное, смотрели в небо, не подозревая о его одинокой, тихой борьбе.

Мысли метались в хаосе. Он вспомнил свой первый полет, волнение, благоговение перед космосом. Он всегда был романтиком, мечтателем, который смотрел на звезды с детской непосредственностью. Эта мечта привела его сюда, на вершину человеческих достижений, и вот она же, эта мечта, оборачивалась против него самым жестоким образом.

Время шло. Цифра на экране уменьшалась. Час превращался в сорок пять минут. Он начал анализировать ситуацию. Не было смысла двигаться хаотично. Он должен был попытаться достичь шаттла, даже если шансы были ничтожны. Он активировал двигатель, ощущая легкий толчок. Скорость была мизерной, но это был хоть какой-то контроль.

Внезапно, на фоне бесконечной темноты, он увидел что-то. Не звездный свет, не отражение от шаттла. Это было другое. Большой, темный объект, медленно вращающийся. Не космический мусор. Что-то… естественное. Луна? Нет, слишком близко. Это было что-то странное, неуловимое. Его взгляд приковался к нему, и на мгновение страх отступил, сменившись любопытством.

Пятьдесят минут. Он чувствовал, как скафандр становится тесным, как воздух внутри начинает циркулировать менее эффективно. Усталость накатывала волнами. Но образ этого странного объекта не отпускал. Что это могло быть? Проявление вселенского равнодушия? Или, наоборот, скрытое присутствие чего-то большего? Он вспомнил слова одного из философов, которые когда-то читал: «Мысль - это звезда, освещающая внутреннюю вселенную». Его внутренняя вселенная сейчас была освещена не только страхом и печалью, но и каким-то странным, глубоким покоем. Он осознал, что его жизнь, такая короткая по меркам вечности, была наполнена смыслом.

Сорок минут. Экран на запястье горел красным. Алексей больше не чувствовал отчаяния в привычном понимании. Оставалось лишь принятие. Он больше не дергался, не пытался совершить необратимые маневры. Его импульсный двигатель был использован дважды, каждый раз давая крохотный сдвиг, который не приближал, но и не отдалял его критически от той траектории, что несла его прочь от всего. Он был как крошечная пылинка, подхваченная невидимым космическим ветром, который невозможно было просчитать или преодолеть.

Тридцать минут. Дыхание стало прерывистым. Сердце билось ровно, без суеты, как будто понимая, что борьба окончена. Пётр закрыл глаза. Он представил себя дома, на кухне, с Еленой, пьющими утренний кофе. Он почувствовал тепло её руки на своей, её улыбку. Он услышал смех детей, играющих в соседней комнате. Это были не воспоминания. Это была реальность, которую он создавал в своем сознании, реальность, которая была так же прочна, как и внешний мир.

Двадцать минут. Его скафандр казался уже не одеждой, а частью его самого. Пространство вокруг него стало менее чёрным, менее пустым. Оно наполнялось тем же странным, успокаивающим светом, который он видел в объекте. Он больше не чувствовал холода. Он больше не чувствовал одиночества.

Десять минут. Пётр улыбнулся. Это была улыбка человека, нашедшего абсолютный покой. Он больше не был привязан к Земле, к своему прошлому, к своему будущему. Он был всем. Он был ничем. Он был частью этого безграничного, вечного движения.

Последние секунды. Цифра на запястье приближалась к нулю. Пётр перестал дышать. Он посмотрел на Землю в последний раз. Она была прекрасна. И он был благодарен. Благодарен за то, что был частью её, даже на такое короткое время. Его жизнь, его смерть – всё это было частью чего-то неизмеримо большего.

_______________

По моему мнению, лучшее определение выражения "Memento Mori" звучит примерно так:
Когда мы осознаем ограниченность нашего времени, мы начинаем ценить то, что часто принимаем как должное.