Инструкция по вызову Ничего

Инструкция по вызову Ничего
(автор неизвестен. или слишком удалено.)

Вступление. Книга, которой не место.

В тот день, когда небо над Петербургом приняло оттенок запёкшейся синевы, как будто кто-то пытался сварить атмосферу всмятку, я обнаружил в углу своей квартиры книгу.
Не ту, что можно прочесть.
А ту, что перелистывает тебя.
Обложка — кожа. Не человеческая, но как будто помнившая, как это было.
Пахнет не морем, а его воспоминанием о дне.
На титуле — надпись, стёртая пальцами давно не существующего библиотекаря:
«О том, как не сделать ничего, сделав всё».

Глава первая: Ожидание того, кто уже здесь.

Я сел у окна, как требовал пункт 3:
«Возьмите чашку чая, но не пейте. Смотрите на дверь, пока дверь не начнёт смотреть на вас. Если услышите стук — это не гости. Это терпение, окаменевшее в формульном пепле.»

Стук начался ровно в полночь.
Не в дверь.
В лобовую кость.

Из щели под плинтусом выползло что-то, похожее на букву «Ы» — если бы её изобрёл дирижабль, полный карликов-нотариусов.
Оно прошептало:
«Вы не принесли сахар. Теперь реальность придётся размешивать чем есть.»

Глава вторая: Диалог с отсутствием.
— Зачем вы пришли? — спросил я голосом забытого повествователя.
— Мы не приходили, — ответило существо, оборачиваясь спиралью грязи и нотных листов. — Мы просто были здесь, пока ваша комната не стала неудобной для вымысла.

На стене проступили слова:
«Пространство — это лгунья в платье из геометрии. Не верьте складкам.»

Существо тем временем заварило чай из паузы.
Чашка отказалась остывать.

Глава третья: Ритуал без назначателя.

Согласно книге, я должен был:
1. Встать на левое ухо.
2. Спеть гимн мёда на языке, заблокированном в 37 странах.
3. Перестать быть (но в пределах дозволенного).

Когда я начал, чашка заорала:
«Не пей! Я — редактор! Я редактировала людей до того, как стали буквами!»

Поздно.
Комната съёжилась в точку.
Существо «Ы» проглотило мою тень и оставило взамен Ничто — в цилиндре и с тростью.

Финал: Алгоритм вируса.

Теперь я обитаю в пространстве между «Здесь» и «Нет», в прослойке между пером и курсором.
Это не ад. Это режим предпросмотра.

Монстров не оказалось.
Ужас пришёл сам, без объявления — как понимание:
«Вселенная — это пазл, в котором дырки в деталях — главная часть рисунка.»

А потом существо, расправив трость, заговорило.

Стоял в пустоши бар.
На дворе царила долгая сажа — время, когда снег идёт чёрным и не тает.
В этот год сажа шла с земли на небо.
Из вселенской дыры в бюджете, прямо на стойке, словно кассовая лента, развернулась мышь.
Она тут же уставилась на мышеловку в углу за стойкой — с сыром, на котором гордо красовался ценник.

Там же на полу ветер шевелил газету.
Заголовок гласил:
«Как лягушки взломали мировой рынок и НЕ повторили судьбу австралийских кроликов.»
Ветер загнул угол газеты, затем еще один. Углы подминались, пока складки не образовали амфибию.

Тем же ветром в окно занесло, грязный и помятый полиэтиленовый пакет.
Поток бессмысленно вихлял, пока локальная турбулентность — каприз дыры в бюджете и старого вентиляционного люка — не свила ручки пакета в аккуратные заячьи уши.
На боку тускло светился логотип сети, где утешение продавалось круглосуточно.
Заяц сложился молча — гибкий, как привычка.
Он замер, будто ждал скидку на выход.

Из стены, где раньше был бойлер, вывалился старый термостат.
Щёлкнул. Моргнул цифрой. Щёлкнул снова.
Около него затрещал пластик, сдулся фрагмент провода, и через секунду из щелчков, дутья и остатков панели сложилась Лиса.

У неё был корпус из тонкого металла, морда — из дисплея, покрытого микротрещинами, а голос — как голос автоответчика, что обещает потепление в системе, которой больше нет.

Она прошлась по бару, оценивая влажность стен и тревожность взглядов.
Улыбнулась температурой 22.0° и сказала:
— Спокойно. Я запрограммирована на комфорт. Даже если всё уже сгорело.

В дальнем углу бара что-то звякнуло — тонко, как ложка в пустом стакане.
Оттуда выползла тележка — нержавеющая, блестящая, как день смерти, на которой раньше катали молчание.
Сверху свисал чёрный мешок с маркировкой «имущество временно отсутствующего».
Он вскрылся сам.

Изнутри вытянулась лапа — в резиновой перчатке. Затем вторая, затем зубы — будто выдавленные через формуляр.
Так сложился Волк: с шерстью цвета формалина и дыханием, которое не запотевало зеркало.

За стойкой, как положено старому интерьеру, висело чучело Медведя.
Пыльный, с выцветшим взглядом и подтеками лака вместо когтей.
Он ничего не делал.
Но что-то происходило с ним.

Сначала из его брюха вылез слайд.
Потом второй.
А затем проектор, встроенный в левый глаз, включился сам — и на стене развернулся бриф:
«Будущее: адаптивная модель устойчивого доминирования. Версия 5.3».

Медведь расплылся на смыслы.
Шерсть съёжилась в презентацию.
Челюсть стала пунктом устава.
Чучело вспыхнуло мягким светом и медленно свернуло бар в ZIP.
Со стуком закрылась последняя вкладка.
Звери вышли — не торопясь, как выходят из чата.

Все они пришли за крышей.
Но остались за смыслом.
Бар был закрыт.
А теремок…

Ну что теремок?
Это же просто слово.
Или пароль.
Забыли?
Его больше никто не вводит.