Таинственная незнакомка I

Владимир скорчился, хватаясь за голову. По лицу поползли ярко-алые лихорадочные пятна, на лбу и висках опасно вздулись жилы. Ласточка помогла ему добраться до кровати, прямо так, не вытираясь, поэтому с волос и одежды Владимира потоками стекала синяя вода. Он застонал и свернулся в позу эмбриона, но Ласточка, бесцеремонно выпрямив его руку, быстро поменяла трубки в катетере.
— Как самочувствие?
— У меня в башке штурм Рейхстага. А что в шприце у тебя?
— Папаверин, — обрадовала Октябрина, откидывая одеяло.
— Как там Мэдди?
— В норме, — раздался в эфире довольно бодрый голос андроида. — Только, кажется, я немного потеряла голову от этих самых приключений!
Дурацкий и избитый каламбур немного развеял сгущающиеся тучи, а Моника под шумок оказалась вдруг рядом с Дэннером, только по другую сторону койки, чтобы не мешать Октябрине.
С того дня, когда Владимир видел Монику последний раз, она ещё сильнее осунулась, как будто злой художник с остервенением прошёлся по неудачному наброску ластиком. Сегодня утром она вообще обнаружила, что её волосы, до сих пор героически сохранявшие относительную густоту, стали очень сильно выпадать. Но говорить об этом Дэннеру Мона не хотела. Она лишь осторожно протянула руку, не ту, которую сама себе распорола острыми осколками, а другую, и мягко, почти невесомо погладила Владимира по мокрой ладони.
Ласточка вколола лекарство, и рука дёрнулась.
— Так, поглядим, — Элеонора прикурила и оглядела лабораторию. — Надо убрать эту помойку! Воняет как на бранном поле, как мне здесь работать?!
— Пожалей санитарку, — сказал Гич.
— Я могу помочь, — как ни в чём не бывало улыбнулась Мэдди. — Я же кое-что вижу отсюда, дайте мне тряпку, швабру, что там ещё... Я запахов не чувствую, я их анализирую, — и засмеялась.
— Привет, — улыбнулся Владимир. — Ты как?
— Не вздумай вставать, — осадила его Октябрина. — Ща привяжу к кровати.
— А как же Мэдди?! — праведно возмутился Дэннер.
— Вот, неугомонный! Ты что, инженер? Лежи спокойно. — Ласточка поправила одеяло.
— Да тихо ты, — шепнула ему Сэд, легонько толкая в плечо, чтобы он улёгся обратно. — С ней всё нормально, она же железная, боли уже не чувствует, больше не разрядится.
— Так точно, подтверждаю, я в норме, — бодро отозвалась Моргана, пока её обезглавленное тело орудовало тряпкой.
— Тьфу, забыла вырубить, — Мона отключила передатчик. — Я тоже нормально. Как видишь, пока ещё живая. — «Хотя, этот момент можно и оспорить. Скелет, обтянутый кожей, да и только... чудо, что ты до сих пор не подохла, курица ты бестолковая!» — Вот, решила тебя проведать, а то давно не видела... соскучилась, — Моника смущённо улыбнулась и опустила взгляд. — Да и я плохо влияю на твоё самочувствие: после общения со мной ты обычно в реанимацию попадаешь...
— А это он специально. — Ласточка яростно намешивала лекарство в шприце. — У него там, понимаешь, любимое место.
— Я просто отдохнуть только там и могу, — засмеялся Владимир. — Ай! Ты чего там делаешь?
— Да тихо ты. Лечу.
— Куда ты летишь?
— Не куда, а кого. Тебя лечу.
— Что это, хоть, было-то?
— Тебе лучше не знать.
Олег бочком-бочком партизанил к окошку, надеясь, что его не заметят и не выгонят, но взрослые были заняты. Тогда малыш, осмелев, принялся изучать камеру. Он, перегнувшись, сунул руку в воду.
— Ух, ты-ы... как на море.
Моника совсем потерялась на фоне каламбуров и невесёлых шуточек. Она хотела сказать кое-что важное, но в итоге её опять никто не слушал или не слышал.
— Я уж думала, чтобы меня лишний раз не видеть, — печально улыбнулась хакерша, осторожно переплетая пальцы, свои и Владимира. Ей было в удовольствие даже просто чувствовать его руку в своей, даже вся злость и обида на Октябрину куда-то пропала, хоть она и деловито копошилась рядом. — Можно, я останусь тут? Не насовсем, конечно, просто хочу немного с тобой побыть. Не хочу оставаться одна.
Конечно же, Мона Олега заметила – в новых очках она теперь видела всё, но решила тактично промолчать, пусть мать сама со своим дитём разбирается, она и так развлекала его на протяжении всех этих дней почти на постоянной основе. Сейчас речь шла о вещах более масштабных.
— Давай, вместе веселее.
— А это ты там был, внутри? — благоговейным шёпотом уточнил Олег. — Прямо в воде?
— Ну, это не вода. Но, да, внутри.
— А как же дышать?
— А через маску.
— И как оно?
— Не знаю. Я чувствовал то, что «чувствует» андроид. Невозможно ведь ощущать два тела одновременно.
— Ну, да. — Малыш покивал с важным видом, потом выдал: — Я хочу навестить Мэдди. Можно?
— А тебе зачем? — уточнила Октябрина, обернувшись.
— Потому что ей грустно.
— Она сейчас занята. Ты лучше сестру поди разыщи.
В том, что Мэдди грустно, Олег, несомненно, оказался прав, но лучше ему было не видеть, как её обезглавленное тело под громкие матерные команды Элеоноры натирает пол, а голова стоит на столе и травит чернушные шуточки.
Олег убежал, Мона тяжко вздохнула и улеглась на мокрое одеяло рядом с Владимиром, как ласковая кошечка. О проблемах никто и слышать не хочет, поэтому лучше о них забыть и просто побыть милашкой. Так есть шанс урвать чуть больше ласки, чем абсолютно никакой. А там, может, и подыхать расхочется... наверное. Хотя от одного вида относительно живого Владимира становилось чуточку лучше.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она многим позже, когда в палате воцарилась абсолютная тишина. — Только не шути и не ври.
— Если не врать, то башка трещит по всем швам.
— Ещё бы ей не трещать, — удивилась Октябрина. — Куришь по пачке в день и бухаешь как лошадь. Странно, что ещё живой, вообще. И прекращай хлестать кофе. А то до пенсии не доживёшь.
— Да чего мне... Ещё скажи, нельзя фашистам головы отстреливать. И с женщинами тоже нельзя...
— Нельзя, — с готовностью подтвердила Ласточка и смилостивилась: — Какое-то время.
— Кошмар. Ты запретила всего меня, ты в курсе?
— Конечно. — Ласточка, улыбнувшись, погладила его по волосам, и он задержал её руку в своей. — Ну, всё, мне работать надо.
— Как всегда, — грустно согласился Владимир и руку отпустил. — Если пойдёшь к нашим подземным гостям, привет им передавай.
— Передам.
— А мне ты не рад? — с детской наивностью расстроилась Сэд, подняв голову. — Я же остаюсь здесь, с тобой. Я и поговорить с тобой могу, и спеть тебе, даже портрет твой нарисую! Я тут вспомнила, что рисовать умею, оказывается... Для меня это было почти единственное развлечение. Правда, рисую только людей, с остальным, сам понимаешь, в Городе беда... Хотя, о чём это я.
Она вдруг замолкла как по команде и удручённо вздохнула, отвернувшись, но руку Владимира не отпустила.
«Опять я к нему липну, как лишай! Позорище!»
В тишине находиться было тягостно, но лучше уж молчать, чем лепетать без умолку несуразицу.
— Мой не надо, — сказал Владимир. — Ты лучше ещё кого изобрази. Софью можно... Ты извини, собеседник из меня так себе... — Дэннер замолчал и прикрыл глаза, которые успела покрыть болезненная сеть взбухших капилляров. Сэд смутно заподозрила, что это с ним не первый раз.
— Да ладно уж, — вздохнула Сэд, — прощу. Я всегда тебя прощаю, как бы ты мне больно ни сделал.
«Ну, вот кто тебя за язык тянул! Сейчас опять начнётся! А ну-ка заткнись и говори о чём-нибудь хорошем!» — Сильно голова болит? — заботливо спросила Моника и мягко погладила Владимира по волосам. Вокруг неё бы кто так прыгал... Ему аж две женщины готовы полностью отдаться, заботятся о нем, переживают, любят, целуют, обнимают... Хотя, может, это потому что он не ноет? Он старается быть сильным, и это вызывает уважение и желание заботиться. А вот Моника постоянно ноет и плачет. Может, поэтому он тянется к Ласточке, такой же сильной и стойкой.
— Если я тебе мешаю, я могу уйти...
— Ну, — Дэннер непроизвольно вскинул руки к вискам, — честно сказать, мне с тобой спокойнее. Только говорить тяжело.
Да уж, словить гипертонический криз в тридцать пять – для этого точно надо быть Дэннером. Для этого нужен особый талант. И, следует без излишней скромности признать, что такой талант у него есть.
— Тогда не буду. — Мона тихо вздохнула и снова притёрлась к руке Владимира, как котёнок, только уже молча и не шевелясь. Конечно, ей было грустно, но в этот раз она смогла удержать себя в руках и не разрыдаться.
Раз говорить сложно, то можно просто молчать. В ближайшее время никто им не помешает, поэтому можно было безнаказанно побыть рядом с любимым и повыдумывать себе светлое будущее, которого у них не будет, хотя бы потому, что дальше по жизни он пойдёт с другой. Но к чёрту это, и так все уже поняли, озвучивать в сотый раз ни к чему. Да и вообще говорить не стоит, сейчас на эмоциях ляпнет что-нибудь невразумительное – и всё, привет новый криз, реанимация и ещё шестьдесят часов кошмара. Нет уж, видели мы это, удовольствие ниже среднего.
Мона невесомо гладила руку Владимира, размышляя о своём и глядя в стену. Маятник её чувств раскачивался из стороны в сторону, и чем дальше заходило всё это, тем меньше становилась амплитуда, а это дурной знак. Так ведь можно было и с ума сойти от двойственности собственных чувств... И надо с этим делать что-то. Но не сейчас, когда Дэннер еле жив после всех этих приключений.
— Я пришла поговорить, на самом деле, — едва слышно выговорила хакерша, вновь набравшись храбрости. — О том, как мне дальше быть. Сможешь меня выслушать и ответить на пару вопросов?
Мона решила, что в случае отрицательного ответа всё равно не уйдёт. Потому что тогда её существование станет окончательно бесполезным, и всё, что ей останется – продолжать медленно угасать, проводя последние свои дни в обществе Владимира. Возможно, он этого никогда не поймёт, но сейчас Мона стояла перед выбором, и ей нужен был не знак, ей нужны были аргументы «за». «Против» уже имелись в её дурной голове в изрядном количестве. — Я опять буду говорить с тобой о чувствах. Если не хочешь – скажи сразу, я пойму и не стану надоедать. Но для меня это важно.
Владимиру хотелось только одного: спать. А тут опять важные разговоры. Благо, пока что никто не ввязывался в очередную беду. Временно. Хотя, откуда ему знать... Голова болела так, что даже шуршание кровати отдавалось ударами молота. Причём, ударами по вискам. При этом череп сдавливал раскалённый обруч, сжимавшийся при каждой попытке не уснуть, а мутило так, будто он всю ночь водку с пивом мешал, а потом отрубился на скамейке.
— А это срочно? — героически выговорил Владимир, благоразумно не открывая глаза.
— Вообще нет, — абсолютно честно и без обиды ответила Моника. — Просто... загибаюсь я без тебя. Знаю, что частенько веду себя, как неблагодарная сука, как будто я тебя ненавижу всем сердцем, но это не так... единственная, кого я здесь ненавижу – я сама. Так что прости меня, идиотку. И отдыхай. Я побуду рядом, если позволишь, я в своей палате с ума схожу от одиночества.
С этими словами Мона улыбнулась Дэннеру, поправила ему одеяло и дотянулась до его лица, чтобы поцеловать, просто потому что ей так хотелось. А чего ждать? Когда её сердце перестанет биться?
— Спи, — она мягко погладила его по щеке и улыбнулась так, как улыбается сонному ребёнку мать – немного устало, но с любовью, от которой становится тепло. — А я буду тебя от твоих кошмаров охранять. В прошлый раз у меня это неплохо получилось.
— Это точно, — согласился Дэннер. Ему было стыдно, что сам он уже, выходит, и не справляется. Как будто немощный какой – все ему помогают, жалеют, лечат, из собственной башки вытаскивают... Он знал, что нельзя сейчас обо всём этом думать, а то ещё хуже сделается, и постарался заткнуться и хоть немного поспать. Моника устроила свою голову рядом с ним на постели и мягко гладила его руку, напевая колыбельную. Наверное, ей и самой так было гораздо уютнее – вроде, как и не в больнице вовсе, а у себя дома, нету вокруг никаких фашистов и свихнувшихся андроидов-убийц, только они вдвоём, лежат в тёплой постели субботним вечером, собираясь засыпать, чтобы встретить новый, не менее прекрасный день. Вот бы это было так на самом деле...

— Если я ещё раз пошучу, то ты меня, наверное, убьёшь, — захихикала Мэдди, завершая уборку. — Я ещё никогда не выдавала столько тупых каламбуров за такое короткое время!
На самом деле смеяться тут было не с чего. Ей самой придётся ждать починки довольно долго – нужно же было заново соединить каждый кабель, каждую трубку, а заодно и обшивку поменять вместе с каркасными деталями, а это дорого, долго и неприятно даже андроиду. Чего уж говорить про двух бедолаг, безвольно валяющихся на полу и смотрящих пустыми глазами в потолок. Теперь Мэдди видела, что у Шена левая рука висит на паре кабелей и честном слове, перерубленная так же, как и её собственная шея, а Эзраэля Николас едва не рассёк напополам, но более прочные конструкции тела, созданного специально для охраны, выдержали испытания острейшим виброклинком.
— Кем был бы человек без чувства юмора? — засмеялся Гич, помогая Мэдди утрамбовать ставший непригодным уборочный инвентарь. Они пересадили Джульетту, которая, в отличие от Мэдди, не имела собственного сознания, и ей требовался живой оператор. Пока готовили рабочее место, перекидываясь шуточками, свет мигнул и погас. Так бывает: перепад, перегрузка сети. Когда лампы загорелись вновь, робко мигая и жужжа, шаман вдруг уставился в пустоту где-то между столом и холодильником.
— Ещё есть время, — сказал он. Пауза. — Он не готов. — Снова тишина, в ходе которой Элеонора мрачно уставилась на него, попыхивая своей трубкой. Дым плыл по помещению, но там, куда смотрел шаман, он будто бы обтекал некий невидимый материальный объект. — Хорошо. Я её подготовлю.
Мэдди лишь удивлённо уставилась в ту же точку, что и Гич с Элеонорой, неестественно скосив глаза.
— Что там... такое? — шёпотом спросила она, тоже наблюдая какой-то объект, который словно отталкивал от себя табачный дым. Если и её камеры фиксировали явление, значит оно вполне себе реально, только необъяснимо, по крайней мере, для квадратных мозгов андроида.
— Иногда у меня бывают странные собеседники, — улыбнулся Гич. — Но вам не о чем волноваться. Что ж, не буду вам мешать.
Он вышел, как показалось Мэдди, чересчур поспешно. Дым поплыл ровнее. Объект исчез.

Гич вышел из потайного сектора и направился обратно к остальным. Теперь, с разоблачением Хейгеля, корпорация, финансирующая Парадайз, узнала об энергетических затратах, и коридор уже не был слепяще-белым. Остались только аварийные лампы с датчиками движения, загоравшиеся при приближении Гича и гаснущие за его спиной. Коридор погрузился в темноту.
Внезапно справа мелькнул знакомый силуэт в красном платьице. Шаман остановился.
— Фрейя?.. Эй!
Но девочка только припустила бегом, махнув золотой кисточкой косы.

Осенняя листва засыпала больничный сквер нарядным ковром. Дэннер вертел в руках истерзанную сигаретную пачку, машинально, стараясь хоть немного успокоиться. Он нервно ходил туда-сюда, в компании таких же посетителей, которых на порог, соответственно требованиям установленных санитарных норм, не пускали. С одной стороны, конечно, неизвестность просто убивает. С другой – никому не хочется, чтобы его ребёнок подцепил какую-нибудь заразу, к которой хрупкий новенький организм окажется не готов. Приходилось терпеть.
— Товарищ Селиванов! — из окна помахала медсестра. — Девочка!
Остальные ожидающие провожали его взглядами, кто сочувственными, а кто и завистливыми.
— Забирайте.
— А можно уже?
— Вы, что, не хотите? Тогда пишите отказную. Только учтите: за отказную высшая мера, — очень строго предупредила медсестра.
— Да какую отказную, просто рано ещё…
— А когда не рано, когда под венец её поведёте?! Вот, распишитесь здесь и здесь.
Вышла Октябрина. На руках она держала Сэд.
— Ну, чего встал, — улыбалась она, — хочешь подержать?
— Хочу.
— Да я сама, я ведь железная, — Моника вывернулась из рук и превратилась в Джульетту. И направилась прямиком в бетонный забор.
— Пойдём, — обернулась она, — надо забрать образцы.
Владимир шагнул за ней и обнаружил, что под ногами, в опавшей листве, растут сливы. Прямо на кустиках, как земляника.
— Здесь нельзя ходить, — сказал он и проснулся.

Мона всё это время мирно дремала рядом, по-прежнему держа Владимира за руку. В её голове воцарилась абсолютная пустота, ничем не оттенённая и не приправленная, она уже совсем устала заниматься самоедством, да и в присутствии Владимира, того, кто всеми силами пытается её спасти, это было уже просто кощунственно. Он и так чуть уже трижды в ящик не сыграл, спасая её парализованную задницу, а тут ещё сопли вытирать...
Почувствовав движение, Моника тут же проснулась, сонно захлопала ничего не видящими глазами и улыбнулась Владимиру, когда он перевёл на неё взгляд.
— Отдохнул хоть немножечко? — ласково, совсем непохоже на себя, спросила Мона. Ну как такое милое создание уживается в одном теле со злобной химерой, плюющейся ядом в каждого встречного? Или кто-то из них просто завалился в гости без приглашения?

Спичка лежал на кровати, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. При виде Ласточки он заметно оживился, и даже встал.
— О, привет.
— Привет, — улыбнулась Октябрина. — Как ты тут?
— Паршиво. Когда уже выпустишь, а? Торчу в этой клетке, скоро взвою.
— Скоро. Остались кое-какие дела ещё. Но ты успешно ассимилируешься. Ты сильный.
— Тьфу, — досадливо буркнул Вадим и проницательно прищурился. — А ты чего такая? А?
— Обычная я. — Ласточка невозмутимо вскрыла одноразовую пробирку.
— Не-ет. Да подожди из меня кровь опять откачивать. Уже откачала всю, мне ничего не осталось. Успеешь.
Ласточка удивлённо хлопнула ресницами.
— Ну, чего?
— Чего, — передразнил Вадим. — Поговорить надо.
— И о чём так срочно говорить? — Октябрина подозрительно прищурилась.
— О печали твоей надо поговорить.
— А чего о ней говорить. О ней молчать надо. Ну, давай руку и не болтай.
— А не дам, — упёрся Спичка. — Пока не расскажешь всё.
Ласточка не ответила.
— Выпить надо, — констатировал Спичка. Октябрина тряхнула головой.
— Мне не надо. Иначе я буду такая страшная зануда, что ты сто раз пожалеешь.
— Ага-а! — победно заключил Вадим. — Значит, есть, что скрывать.
— У всех есть, что скрывать. Дай руку.
— А ты что скрываешь?
— Тебя от здешних бактерий! Руку давай! У меня вас таких целое отделение.
— Ладно, — прищурился Спичка. — Но у меня условие. Слушай сюда. Ты, по завершении обхода, пойдёшь, отдохнёшь и выспишься. А потом придёшь и расскажешь мне всё. Договорились?
— Ладно, — чуть помедлив, кивнула Октябрина. Ей, в самом деле, было просто необходимо выговориться. А Вадим казался идеальным слушателем. К тому же, сам предложил.
На том и порешили, и она, завершив необходимые процедуры и попрощавшись, покинула палату.
— Стоять. — Женщина словно из-под земли возникла. Ласточка едва не налетела на неё и, тихо матерясь, подняла свой смартфон, который от неожиданности выпустила из рук.
— Командовать хотите – заслужите себе сперва погоны, гражданочка, — сурово ответила Ласточка, пытаясь обойти незнакомку, но та её догнала и цепко ухватила за рукав.
— Боже, дорогая, ты укладку, вообще, делаешь?.. Мне кое-кто нужен.
— Я тебя сейчас уложу, если не отцепишься.
— Ты какая-то агрессивная. Хочешь детокс? — И незнакомка достала из сумки бутылочку с коктейлем. — Это помогает.
Октябрина сперва разозлилась, потом удивилась, потом решила сменить гнев на милость.
— Ладно... укладывать, так и быть, не буду, детокс давай. Спасибо.
Незнакомка улыбнулась, театральным жестом приглаживая свои – идеально уложенные волосы, каштановые, упругие и блестящие. Ничуть не похожие на причёску a la «я у мамы вместо швабры» последней моды Парадайза. Ласточка загрустила.
— Кстати, я могу порекомендовать хорошего стилиста.
— И ещё раз спасибо. Ну, а я могу вам чем-нибудь помочь.
— Конечно, можешь, зай. Я ищу старого друга...
— Ну, тогда вряд ли. Но за напиток спасибо. — Октябрина развернулась, чтобы уйти. Каковы истинные мотивации стильной барышни, она не знала, и решила лишний раз не рисковать.
— Ну, стой, — барышня засеменила следом, царапая шпильками кафель. — Я так далеко добиралась, а ты не хочешь мне помочь!
— В больнице больше тысячи человек, — сказала тогда Октябрина. — Обратитесь в регистратуру.
— Куда?.. Я спрашивала на ресепшн...
— Это она и есть!
— Но меня отправили к вам, — радостно уведомила барышня.
— Чего это ко мне? — обречённо спросила Октябрина. Барышня сочувственно вздохнула и поглядела на неё поверх модных зеркальных очков.
— Я понимаю. Понимаю, каково тебе находиться рядом с такой красоткой, как я. Но ты меня тоже, пожалуйста, пойми, кис, мне очень надо его увидеть.
Ласточка вначале уставилась на неё, потом сдержанно зафыркала. Или барышня гениальная актриса, или... или ещё хуже шарахнутая, чем она сама.
— Ладно, допустим. — Октябрина остановилась, обнимая папки с историями. — Ну, кого ты там ищешь?
Барышня чрезвычайно оживилась, и даже коротко пронзительно взвизгнула в знак восторга.
— И только я похожа на бюро по розыску пропавших, — вздохнула Октябрина.
— Ты похожа на кошмар стилиста, модельера и косметолога...
— Слушай, ты, швабра прилизанная, щас так огребёшь, что ни один косметолог потом не поможет.
— ...хотя фигура ничего так. Ты на какой диете сидишь?
— На пролетарской.
— Это как?
— Это когда вкалываешь целыми днями как проклятый и не жрёшь ничего кроме овсянки и воды из-под крана.
Барышня задумчиво покивала.
— А кто твой фитнесс-инструктор?
— Доктор Хейгель. Гоняет так, что лишний вес теряешь быстрее, чем бегаешь. Не лишний тоже.
— О-о, доктор! Он диетолог?
— Да он, вообще, мультиклассовый специалист. О нём весь город знает. Слушай... — Ласточка остановилась у дверей палаты. — Я должна проведать друзей. Ты посиди пока в коридорчике, а потом я тобой займусь. Хочешь, вон, чаю себе налей...
Договорить Октябрина не успела. Потому что барышня, увидав сквозь прозрачную дверь палаты её обитателя, с визгом кинулась внутрь, едва не снеся при этом Ласточку и саму дверь.
— Ну, наконец-то я тебя нашла, пупсик!
Владимир уставился на неё. Во-первых, от того, что его поименовали «пупсиком». Во-вторых...
— Прошу прощения... мы знакомы?
Сэд поднялась из-за складок одеяла и с таким же точно ничего не понимающим видом взглянула на внезапную посетительницу. Она даже хотела вызвериться в привычной своей манере, плюнуть в эту облизанную со всех сторон дамочку ядом, да и не только, да прогнать подальше – и вообще, какого чёрта она в интенсивной без бахил и халата?!
Когда к Моне, наконец, вернулся дар речи, она перевела взгляд на Владимира, потом опять на дамочку, принявшуюся его старательно тискать, и сказала, наконец:
— Это что за беспредел? Кто вас сюда пустил? Я сейчас позову дежурную, она вас выставит!
Ну не любовница же к нему в больницу прибежала! Такие обычно в подобных случаях наоборот сбегают, хотя бывают и исключения из правил, но спинной мозг, пусть и повреждённый, отчаянно трубил, что это что-то неправильное и плохое.
К счастью, в палате уже оказалась Октябрина, так что кричать и звать дежурную Монике не пришлось.
— Забыл про меня?! — чихвостила тем временем барышня. — Не звонишь, не пишешь...
Владимир приподнялся, скривившись от острой горячей вспышки боли: валяться в присутствии посторонней дамы он полагал неприличным.
— Произошло недоразумение... Уважаемая, вы обознались!
— А ты всё шутки шутишь, — заливисто захохотала барышня, присаживаясь и изучая его заботливым взглядом любящей жены. — Похудел-то как...
— Ласточка...
— Выйдите и наденьте халат!
— Дорогая, ну, ты, что?! — всплеснула руками гостья с таким негодованием, будто бы Октябрина предложила ей завивку волос на паяльник. — Он не подходит к платью.
Платье у барышни было такое коротенькое и обтягивающее, что страшно было, наверное, в таком ходить, и, вообще, шевелиться. Зато в декольте, вопреки всем законам моды и стилистики, при этом можно было засунуть средних размеров кошку.
— Ой, я так долго к тебе ехала!.. — щебетала барышня. — Такие пробки, такие пробки...
— Я зову охрану, — сказала тогда Ласточка.
— Дорогая, зачем охрану! Они же не выгонят законную жену!
— Жену?! — синхронно уставились на неё Ласточка, Моника и Владимир.
— Ну, да, жену. — В подтверждение барышня даже предъявила соответствующие документы, обиженно поджав накрашенные губки и вогнав компанию в окончательный ступор. 
Выйдя из ступора, Моника проворно выхватила из наманикюренной пятерни свидетельство о браке, чтобы внимательно его изучить. Нацепив на нос очки, она долго изучала бумагу, не обращая никакого внимания на крики, вопли и причитания мадам, царапала ногтем голографическую печать, смотрела на просвет и ещё массу всего, пока в итоге не вынесла неутешительный вердикт:
— Оно подлинное. Паспорт будем проверять? — осведомилась Мона уже у своих друзей. — Мне для этого нужен компьютер.
То, что она решительно ничего не понимает, Сэд решила опустить – у неё на лице сей факт ясно читался буквами размером в полторы сотни пунктов, жирным подчёркнутым шрифтом. Разве только пугаться и удивляться она уже перестала – перевидала за последние дни столько всяких чудес, что если бы сейчас в палату завалился весь греческий пантеон богов с криками «Володя, вернись на Олимп, мы скучали», она бы бесцеремонно выставила их наружу и заставила каждого нацепить халат. А тут какая-то вульгарная девица, от одного вида которой становилось противно. А ещё хотелось проверить – если её вдавить лицом в подушку, какое количество косметики останется на наволочке?..
— Будем, — не сдавался Дэннер. — У меня была только одна жена, и это не Вы!
Миссис Эллисон Вульф, как следовало из свидетельства, возмущённо прищёлкнула языком.
— Совсем ты с ума сошёл с этой своей работой... — защебетала она. — А у нас, между прочим, горящий тур! — Барышня, улучив момент, чмокнула Владимира в губы. У него как раз к этому моменту организм окончательно перестал выдерживать такие высокие децибелы, и Дэннер, оттолкнув её, опрометью метнулся в санузел, где и скорчился благополучно над унитазом. Октябрина озабоченно покачала головой, весело блестя глазами.
— Бедняжка. Довела ты мне пациента. Володя, ты как?
— Хреново, — последовал ответ, торжественно завершившийся следующим спазмом.
— Вот, видите. У человека давление повысилось. Не надо так кричать.
— Да я разве нарочно?! — огорчилась Эллисон. — Котик, тебе дать огурцовой водички?
— Лучше огурцового рассола... 
Моника отобрала у Эллисон паспорт, как заправский полицейский, смерила её мрачным взглядом и укатила к себе, благо было недалеко.