Сначала их было...

Сначала их было... А в самом деле, сколько их было? Амхад попробовал напрячь память — как бы парадоксально это не звучало в его состоянии — но так и не смог вспомнить, сколько ему подобных окружало когда-то. Несколько десятков, наверное. В большинстве случаев люди после смерти уходили в иной мир. Амхад точно не знал: делилось ли загробное царство на инфернальное и райское. Души усопших не вздымали ввысь, не проваливались в Тартар — они мирно растворялись в пространстве. Без каких-либо звуковых или иных эффектов. Но иногда подобное не происходило. И призраки навечно привязывались к поглотившей их земле. Не было никакой схемы —  неупокоенные были носителями разных вер и мировоззрений, имели разные моральные принципы. Кто-то вёл вполне благочестивую жизнь, а кого-то можно назвать откровенным  мерзавцем. Видимо, одному Создателю — если тот существовал, конечно, в чём тоже не был уверен Амхад — был известен тот критерий, что не пускал души в путешествие по иным мирам. Так и оставались они незримыми — видимыми лишь друг другу — узниками...

Проходили десятки, сотни лет. Самое интересное время по мнению Амхада. Тогда и неупокоенных было больше. И в их тайном мире изменения происходили нередко. К примеру, затеят строительство — вычерпают землю с остатками и увезут куда-то. А вместе с ней и её обитателей. А потом кто-то новый появится и так по кругу... Но всё [хорошее] рано или поздно заканчивается. Одним ясным летним днём — календаря в тот момент на территории, к которой был привязан Амхад не было — яркая вспышка озарила горизонт. За ней последовала ещё одна, и ещё... С разных сторон зарево жадно пожерало дрожащую стонущую землю. А затем всё стихло. И больше с тех пор ничего существенного не происходило.  Все, кто «жил» рядом с Амхадом, так и остались его соседями.

Проходили тысячи, миллионы лет, но ничего существенно не менялось. Земля со временем восстановившаяся, сменилась множеством форм трав и зверей. Но всё это разнообразие канало в небытие. С каждым новым витком вокруг Солнца планета  больше проникалось жаром светила. Суша превратилась в пустыню. Океаны выкипели. А затем и вовсе планета взорвалась миллиардом раскалённых камней. Вопреки подозрениям Амхада и его «вечных» соседей, неупокоенные не растворились в агонизирующем пространстве. А продолжили свой бесконечный путь на доставшихся им частицах прородины.

Сначала их было трое. Тех, кто остался на глыбе, устремившейся в холодный космос. И пусть спутники и надоели за столь бесчисленное время Амхаду, но лучше уж так, чем в полном одиночестве.

Со временем — о сколько того прошло, одному Создателю известно! [если тот существует, конечно] — оказалось, что метеориты не так уж и крепки.  Они могут раскалываться при столкновениях. И могут крошиться. Так, при встрече с космическим телом чуть большей величины, не стало одного из троицы. Тьма поглотила бедолагу. А их — узников с бывшей Земли — осталось двое. А ещё удар вызвал сильную трещину на метеоре, готовую при любом удобном случае уполовинить космический булыжник.

Амхад всматривался в холодную непроглядную тьму впереди. Он понимал, что рано или поздно настанет момент, когда он окажется с ней один на один. Неизбежность пугала. Но больше — пугала неясность, что его ждёт там. Во мраке и холодном одиночестве.