Печалька и братья Астаховы 8

-Оля, Оля, Олюшка… у тебя скоро будет маленькая девочка… Назови ее Олюшка… - мне вдруг приснился голос моего отца. Его голос звал меня во сне, говорил мне, - У твоей Олюшки белые волосики, кудрявые… глазки голубые, носик кнопочкой… совсем как у твоей мамы, Кэрол… это как будто она к тебе вернулась, Натали… считай, что Олюшка - это и есть твоя мама Кэрол, просто очень маленькая, пока…
-Хорошо, папенька, пусть будет Олюшка… - прошептала я, все еще в полусне.

Я проснулась, и вся моя подушка была в слезах. Я лежала на своей новой кровати, в мезонине, куда меня перевели, как только Астаховым стала известна новость о моем положении.
Мезонин был отдельной комнаткой над крышей третьего этажа дома Астаховых. Кто и почему решил пристроить эту комнатушку к особняку, водрузив ее на крышу, мне в ту пору было непонятно. Возможно, мезонин был своеобразной тюрьмой для непослушных отпрысков рода Астаховых. Помимо моей кровати, здесь же была старая рассохшаяся кадушка с березовыми прутьями в ней, небольшой стол и одинокий венский стул. Вот и вся нехитрая утварь, что была в мезонине, где меня заперли сразу после того, как ушел доктор, объявивший старому графу о моем положении. Помимо моих вещей в небольшом сундучке, мне принесли ночной горшок, большой жестяной таз для мытья и белый кувшин к нему. В кувшине была питьевая вода, и к кувшину прилагалась большая белая кружка. Когда меня спросили, не нужно ли мне чего-нибудь еще, я попросила бронзовую чернильницу из библиотеки, ту самую, где бронзовая женщина постоянно несла свои бронзовые ведра к ручью.
-О, чернильницу Лансере? Нет ничего проще! - уверил меня старый граф. Так на моем столике в мезонине появилась маленькая бронзовая женщина и бронзовые гуси с утками. Эта самая бронзовая женщина была много месяцев подряд моей самой лучшей подружкой и собеседницей во все долгие месяцы моего заточения в мезонине. Несмотря на мою беременность от Ванечки, ни один гость не должен был видеть маленькую беременную девочку в коридорах Астаховского особняка. Так, на долгие месяцы, я стала хорошо охраняемой тайной, которая была ведома только братьям Астаховым и старому графу. Из своего мезонина, мне часто слышались голоса всех домочадцев, поскольку лестница, ведущая в мезонин проходила также через галереи второго и третьего этажей. И поэтому мне часто приходилось быть молчаливой свидетельницей того, что говорили братья Астаховы и их отец, старый граф Петр Алексеич. Они нисколько не стеснялись моего молчаливого присутствия. Правду сказать, они вряд ли догадывались о нем. Я же прижималась правым ухом к двери мезонина, и слышала все то, о чем они говорили.
В один из первых вечеров моего пребывания в мезонине, я услышала звуки громкого скандала внизу. Голос старого графа строго выговаривал:
-Абсолютно никакого сожительства между кузенами и кузинами я в доме не потерплю! Говорят, (а мне одна бабка точно предсказала), что в случае брака между кузенами, на потомство может лечь тяжелое проклятие: детки будут родиться больные…
-Пока вы тут думаете, кто целовал Наталку, а кто нет, от меня ушла Софи! - раздавался затем жалобный голос Петра Петровича, - Софи нашла Наталкины диктанты, а там на каждом диктанте написано внизу: «Я люблю вас, Петр Петрович»!!! И теперь эти самые диктанты будут использованы, как доказательство моей супружеской неверности! Я погиб!!!
-Папа, я здесь вообще ни при чем, после того раза, ты же знаешь… - отчаянно говорил голос Алеши Астахова, - Ай! Папа!
Звонкая пощечина, докатившаяся эхом до моего мезонина, была свидетельством того, что старый граф не поверил Алеше. Среди всех этих голосов, я не слышала только одного голоса, а именно голоса Ванечки Астахова. Из чего я заключила, что Ванечка по-прежнему был в Цюрихе и поэтому не догадывался о масштабах катастрофы, постигшей семейство Астаховых, и даже не подозревал, скорее всего, что был непосредственным виновником свалившегося на нас несчастья.