4. Адмирал

Адмирал сидел на большом камне, рискуя соскользнуть с него в воду.    Волны, облизывая и  плескаясь брызгами об этот и находящиеся рядом другие природные исполины, негромко перешёптывались языком прибоя. Камни тянулись вдоль берега россыпью, окунаясь в пенные воды хмурого океана.
Мужчина, молча, вглядывался вдаль, изредка обтирая лицо от надоедливых водяных брызг. Это место было их любимым с женой. Вон она неторопливо выхаживает на удалении. Не решаясь ослушаться мужа, женщина осталась ждать своего моряка на берегу. Как это и было, впрочем, всю их совместную жизнь. Будь погода потеплее, она добралась бы до своего адмирала вброд, но погода была прохладная, и мужчина запретил ей делать то, что они, впрочем, проделывали неоднократно.  Пустынный берег, камни, кричащие над головами чайки и бесконечная вода. Сколько раз ей одной приходилось приходить сюда из желания побыть наедине с океаном, моля того о снисхождении к её мужу и всем тем, кто был рядом с ним где-то там, далеко. И океан отзывался на её просьбы, охраняя тех, кто охранял его самого и всех тех, кто оставался ждать на берегу.
Как быстро пролетела жизнь. Ещё недавно ученица педагогического института, резвая и смешливая девчонка, познакомившаяся в парке аттракционов с худущим и вытянутым, как струна, курсантом морского училища, и вот "Адмиральша", как называли её многие. Не со зла и не от зависти, нет, конечно. Просто она соответствовала статусу своего супруга, своего "Мишки". Она частенько, исключительно без свидетелей, обращалась так к мужу, а тот при натуре жёсткой, со стальным характером, вдруг расплывался в довольной доброй улыбке и, обняв её своими ручищами, чмокал в макушку, так как был гораздо выше её.
Дети, две теперь уже взрослые женщины, давно выскочили из семейного гнезда, обустраиваемого исключительно её силами то в одном, то в другом месте, где им приходилось жить. Супруг пропадал на службе или уходил в море, и она, тогда уже мать, тащила на себе и воспитание, и быт. Каждый раз, вычищая до блеска вновь ими обретённое жильё и приготовив что-либо вкусненькое, она, взяв детей за руки, шла встречать своего мужа.
Всё это пролетело как один день. Девчонки свили свои гнёзда. Одна тоже теперь ждёт своего из морских походов, правда, на другом конце страны. Другая обосновалась там, где мать встретила своего Михаила, обрела счастье в жизни гражданской, не связанной с военной службой. Сетовать не на что. Просто жаль, что всё так быстро пролетело, и теперь им предстояло решать, где провести остаток жизни обоим. Муж вскоре должен был выйти в отставку. Карьера моряка заканчивалась, и надо было что-то решать со своим будущим: или уезжать поближе к детям, или оставаться тут, где океан и суровый климат стали их родным домом. Дети, конечно, звали к себе, но она знала и чувствовала, что её Мишка выберет свою родину, своё "Зазывное", свои "Холмогоры". Родители его не роптали на редкие приезды сына, понимая, что его служба не позволяла ему надолго наведываться в отчий дом. Марии Петровне нравилось там бывать. Тишина и бескрайние просторы, открывавшиеся с холмов, настраивали на весёлый лад, так что хотелось петь. Мужу не передалось отцовское умение рисовать, он был создан для другого.
И это другое стало всем смыслом его жизни. Он обещал старому священнику, что станет морским офицером, и стал им.
Мужчина отвлёкся от своих мыслей и поднялся. Держа фуражку в руке, стал ловко перепрыгивать с камня на камень, быстро оказавшись на берегу, и, подойдя к жене, обнял её и произнёс: — Чаю хочу.                И в этой короткой фразе было сказано всё: другого варианта и не будет. Будет горячий чай с сушками и партия в шахматы. Да, Михаил был заядлым шахматистом и приобрёл в лице жены достойного противника. Им обоим нравилось это, кажущееся, на первый взгляд,  тихое занятие, заводящее их обоих в пылу умственной борьбы.
Муж хотел писать книгу, но пока далее общих намёток и записи отдельных моментов дело не шло. Мария Петровна сама пыталась набрасывать некоторые воспоминания, но и у неё дело пока не ладилось.
Приказ об увольнении пришёл весной. Это даже оказалось кстати. Всё расцветало, и их жизнь должна была обрести новое звучание.
Они уехали в "Зазывное". Были и проводы, и оркестр, и слёзы, и троекратное "ура".  Были серьёзные лица сослуживцев, не хотевших мириться с уходом своего  "морского волка", как они называли между собой адмирала. Тот стоял прямой как струна, точно такой, каким она встретила его в далёком прошлом. Ни один мускул не дрогнул на лице старого моряка, хотя и не такого уже и старого, просто выслужившего все мыслимые сроки службы и уступившего своё место "на  мостике" достойной смене, как он сам и выражался. Они возвращались на поезде. Им обоим хотелось напитаться видами за окном их купе, выпивая бесконечное количество чая на радость проводнице и мечтать о том, чем они займутся по приезде на место. Дети с пониманием отнеслись к выбору родителей, тем более там их теперь с нетерпением ждали старики, уже совсем не такие, какими они были, провожая сына учиться, но вполне себе ещё способные выйти на пленэр.
А время несло их по рельсам навстречу новому, неведомому. Они выходили подышать на полустанках, чего-либо подкупить, послушать говорливых местных продавцов. А главное, они могли себе дать возможность отоспаться и вдоволь наиграться в шахматы.
В конечном итоге они оказались там, куда вела их судьба. Решение обоих поселиться в "Холмогорах" было встречено с благодарностью.
Родителям было приятно, что их не оставят одних на старости лет, хотя и эти двое были уже далеко не дети.
Из Мишкиных  старых друзей в селе оказалось двое, один из них объявился аккурат в день приезда супругов. Они сидели с отцом у дома и "коптили небо", как говорил сын. Отец не имел такой зависимости и привычку сына не одобрял. Но адмирал делал то, что ему хотелось, и это была его единственная страсть, о которой он не вёл никаких разговоров.
Михаил издали заметил фигуру с военной выправкой, но подходившего человека не узнал. Лишь только когда отец и подошедший прыснули от смеха, по улыбке и голосу узнал своего дружка, того самого, которого они всей бандой тащили из полыньи.
Далее были обнимания и общие воспоминания. Мужчина оказался таким же, как и адмирал, военным пенсионером, ушедшим на покой немногим раньше в звании полковника, прослужившим в авиации несколько десятков лет.
Вот и собрались за столом старые товарищи с жёнами, родители, соседи. Пришёл сын отца Александра, ставший священником церкви Спаса Преображения в Зазывном. Тому хотелось пообщаться с человеком, о котором когда-то ему говорил его отец, уверяя, что этот мальчик станет большим человеком, с тем, к кому пришёл Николай Угодник из их общей церкви с предложением обливаться водой. Кстати сказать, Михаил не забросил это занятие, а наоборот, приобщил к этому и жену. Они считали себя "моржами" и могли искупаться в любую погоду. Отец Михаила, когда-то звавший себя «Ёшкой», тоже не оставил данное занятие, оставаясь довольно здоровым человеком.
Было посещение храма, где Михаил преклонил колено перед иконой Николая Чудотворца. Посетили могилы родных: деда и бабули. Постояли возле последнего приюта отца Александра, с которым Адмирал вёл беседы, сидя на ступенях приходской церкви. Съездили в город на могилу к маминой матери.
Вскорости прибыли вещи, и адмирал с женой стали обустраиваться в доме "Сказке". Так решили родители, перебравшись в свой старый домик.
Троих друзей теперь объединила рыбалка. Жёны тоже нашли между собой  общий язык и общие интересы. Много вязали, неторопливо обсуждая те или иные события, пока их мужья добывали пищу для мозга, как те сами выражались.
Зазывное всё так же принимало пароходы, где трое мужчин лихо торговали свежими копчёностями. Жизнь обрела для них особый размеренный ритм после всех поворотах судьбы, разрешив им жить, размышлять, радоваться каждому прожитому дню.
А там, на небесах: те, кто волею судьбы попал туда по ведению свыше, молча, улыбались и радовались за тех, кто внизу, за их успехи, за их детей и внуков. И каждое утро помогали  Господу Богу, выкатывать из-за горизонта  яркое, горячее солнце, для своих любимых, остающихся там, внизу.