Алтайское краеведение. Гришаев. Шукшин4

ПЕРВЫЕ РОЛИ

Мы приехали на Пикет с военруком Сростинской средней школы Василием Яковлевичем Рябчиковым. Пока я любовался открывающимися с Пикетами видами, он спокойно прохаживался по самой кромке яра, временами даже поворачивался к нему спиной, стоя на краю обрыва, и у меня мурашки по телу пробегали: вдруг сорвется? А Василий Яковлевич, словно дразня меня, встал на самый краешек яра.

-- Подойдите сюда... Вот здесь начинается хребетик. Гляньте.

Я осторожно приблизился, глянул. Вниз, к Федуловке, круто уходил узкий, одному человеку еле поместиться, глинистый, скудно поросший травой хребетик с обрывистыми, изрытыми водой и ветром скатами.

-- Здесь мы в детстве проводили испытание мужества. Надо было спуститься донизу и снова подняться. Пока ползешь вниз да скребешься наверх, от страха взмокнешь. Ухватиться толком не за что, глина под руками осыпается, а сорвешься -- метров тридцать лететь надо. Можно без головы остаться.

-- И Василий лазил?

-- Конечно.

-- А были такие, которые боялись?

-- Были. Но мы с такими обычно дружбы не водили. Они отсеивались. А вон, видите площадочку ближе к Чуйскому тракту?

-- Вижу.

-- Тоже памятное место. Когда Василий снимал в Манжероке фильм "Ваш сын и брат", он жил в Горно-Алтайске, в гостинице. А я в то время учился там в пединституте. Однажды под выходной он спрашивает:

-- Ты домой поедешь?

-- Поеду.

-- Возьми нас с Сашкой.

Сашка -- это Александр Саранцев, его друг и однокашник по ВГИКу, между прочим, тоже наш, с Алтая.

У меня мотоцикл был. Выехали поздно, уже в двенадцатом часу ночи (с вечера они долго ленту просматривали). В Березовке, на самом мосту, у меня генератор полетел. Пока сходил к знакомому киномеханику, выпросил аккумулятор, времени много прошло. К Сросткам подъехали уже засветло. Василий говорит:

-- Заедем на Бикет.

Заехали на ту площадочку, и тут как раз солнце всходить начало. Долго стоял он, любовался восходом, аж лицо у него светилось. Потом обернулся ко мне и говорит:

-- Ну, хоть и ночь не спали, зато ты рассвет нам подарил.

Отдохнули часов до двенадцати и махнули на рыбалку. Рыбачить он любитель был. Не так рыбачить, как ухачить...

-- А где тут снимали заключительную сцену "Печек-лавочек"?

-- Пойдемте.

Прошли немного вниз, к Сросткам.

-- Вот здесь он сидел босиком у костра... Место удачное. Вон какой вид отсюда открывается... Хотелось ему прославить свою родину, Сростки. Но не все тогда его поняли. И сростинцы в том числе. Сильно он это переживал.

Мы присели на теплую землю. Не хотелось отсюда уходить. Снизу, из села, поднимались трое мальчишек. Штанишки закатаны до колен, рубашки повязаны вместо поясов, на загорелом до черноты плече у одно -- автомобильная надутая камера.

-- Купаться на Федуловку, -- улыбнулся Василий Яковлевич.

Весело гомоня, мальчишки прошли мимо нас, поздоровались. Как-то уж очень хорошо смотрелись они на этом зеленом скате, на фоне Сросток. Земляки Шукшина...

-- Василий Яковлевич, расскажите что-нибудь о детстве.

-- Детство было как детство. Я на три года моложе Василия, но играли всегда вместе. Катунь нас связывала, купанье, рыбалка. Лодка была чуть не у каждого. Вон на той горе (мы ее Монаховой зовем) перед войной Талицкий колхоз разводил арбузы. Мы, мальчишки, плавали на лодках воровать их. Однажды нас застукали, еле удрали... А сюда, на Бикет, в войну ходили солодку искать. Корень такой есть. Даже медициной признается, что для здоровья полезный. Но мы-то любили его за сладость. Сладостей в войну никаких не было...

Дрались, как водится. Что ж мы были б за мальчишки, если б не дрались? Сейчас в Сростках улицы появились, а тогда концы села назывались Низовка, Баклань, Мордва, Дикари и еще, извините, Голожопка. Там самая беднота жила. Мы с Василием были с Низовки. Низовские с Бакланью всегда дрались. Так уж велось от дедов-прадедов...

В игры всякие играли. Однажды задумали даже пьесу поставить. Чья была идея, уж не помню. Сочинили ее сами по "Острову сокровищ" Стивенсона. Ваня Баранов играл Билли Бонса, Василий -- капитана шхуны, я -- юнгу, Иван Мазаев -- пирата. Еще Витька Александров участвовал, Шурка Куксин, Сашка Колокольцев, остальных уж не помню. Репетировали в конторе МТС. Она тогда только строилась. Но до конца эту затею не довели. Часть ребят разъехалась, на том дело и заглохло...

О подобном случае вспоминает и Леонид Чикин в очерке "Земляк, товарищ...". Пятеро мальчишек из сротинской школы решили поставить пьесу -- военную, со стрельбой. Четверо старших расхватали роли повыгоднее, и пятому, малышу из младшего класса, досталась почти без слов. Вдобавок он должен был по ходу действия имитировать выстрелы и гасить лампы. Однако он на все согласился без звука и исполнил со всем возможным усердием.

Чикин признается, что не запомнил даже имени малыша, да и не особенно старался это сделать. Но много лет спустя тот сам напомнил ему об этом. Малышом оказался Василий Шукшин...

Конечно, по этим двум фактам опрометчиво делать вывод, что у Шукшина еще в детстве прорезался актерский талант. И все же...

Однако послушаем дальше Василия Яковлевича.

-- Война началась -- всем досталось. Вкалывали наравне со взрослыми. Что вспоминать!.. Читали его рассказ "Далекие зимние вечера"? Там он себя описал, маму, сестренку, свое -- и наше -- детство.

-- Там он описывает, как дрова ходили воровать за реку. Наверно, в тот Талицкий березняк?

-- В тот. Сейчас он густой разросся, а в войну его почти весь вырубили, хоть и не разрешали рубить: чужой район. Лесник поймает -- топор отберет. У нас в доме пять топоров было -- ни одного не осталось. Мать как-то посылает меня: "Сходи, попроси. Может, хоть тебя, ребенка, посовестится". Отец-то на фронте был. Прихожу. Лесничиха меня даже на порог не пустила: "Занятый он". Слышу, за окном пьяные мужики галдят. "Ни черта себе, -- думаю, -- занятый". Гляжу, а у крыльца в чурбак топор воткнут, да добрый такой! Глянул на окна -- никто не следит, выдернул топор, за пазуху и -- в березняк!..

Василий после седьмого класса поступил в Бийский автотехникум, но потом бросил его и уехал из Сросток. Куда, зачем, никому не сказал! Позже узнал от тети Маруси, Васиной матери, что призвали его, служит на флоте. В пятьдесят первом я тоже ушел в армию, вернулся в пятьдесят четвертом. С Василием мы встретились через год, он уже был студентом ВГИКа, приехал домой на каникулы.

-- О чем у вас разговоры были при встрече?

-- Он не шибко разговорчив был, особо не раскрывался. Больше слушать любил. Помню, однажды спросил: "Не знаешь, где медвежьего сала можно достать? Опять с желудком плохо..." В последние годы о Стеньке Разине часто говорил. Самая заветная мечта его была -- кинофильм о нем поставить.

-- В детстве он чем-нибудь отличался от сверстников?

-- Особо ничем. По характеру, я уже сказал, неразговорчив был, тихий, даже застенчивый. Но мы, мальчишки, постоянно табунились около него. С ним интересно было. Он больше всех нас читал. Ну, и еще большой пародист был: кого хошь изобразит. Помню, жил у нас в селе Афанасий Никитин, чудаковатый такой мужичок. Василий, бывало, так его представит -- животики надорвешь.

-- Слава его не испортила?

-- Вот уж чего нет -- того нет! -- даже с некоторой обидой воскликнул Василий Яковлевич. -- До последнего часа остался простым сельским парнем, сростинским мужиком. За что и люблю его...