Глава 3. Новая школа. Шрам взросления

К началу десятого класса родители продали свои 50 гектаров крестьянского хозяйства и купили дом в Алматы. Гонка за выживание для них закончилась. Началась другая история — капитальный ремонт, обустройство участка и поддержка сестры, которая тогда только начинала свой бизнес. Мелкооптовая фирма по перепродаже медикаментов — одна из тех, что появлялись и исчезали почти ежегодно.
А сегодня — это крупный казахстанский производитель изделий медицинского назначения. И я очень горжусь сестрой.

А тогда… я просто шла в новую школу.
1 сентября — новая форма, единый стиль, новый классный руководитель и, конечно, новый коллектив.
Мне не повезло: класс оказался недружелюбным. Я сблизилась лишь с другой «новенькой» — тихой, ранимой девочкой, которая плакала на уроках под тяжестью насмешек и отторжения.
Я не плакала — но тоже чувствовала себя чужой. Девочка из области, говорившая громче других, без косметики и привычки носить юбки.
Навыки тхэквондо снова пригодились — и снова против мальчишек.

Я прятала слёзы, запираясь в своей новой комнате.
Возвращение в старую школу было невозможно — мы переехали слишком далеко.
Я понимала: назад пути нет. Нужно адаптироваться.

Первая четверть закончилась минус десятью килограммами.
Стресс, одиночество, постоянное напряжение.
Единственную девочку, с которой я общалась, вскоре перевели обратно в прежнюю школу.
А я осталась — и понемногу начала приглядываться к одноклассницам.

В третьей четверти я пересела за парту к девочке с настоящим внутренним стержнем.
Она многое терпела, но если говорила «до свидания» — это было навсегда.
Мы дружим уже двадцать пять лет, и я до сих пор восхищаюсь этой её решимостью.

Она стала для меня точкой опоры. Тем, кому можно было выговориться, поплакать в плечо, сбежать с пары уроков — и почувствовать, что ты не одна.
Мы ели «лакомки» за школой, морщась, пили настойку женьшеня из батиного бутыля перед дискотеками и тайком затягивались сигаретами за гаражами.
После уроков, а иногда и вместо, часами просиживали в компьютерном клубе — уходя в Counter-Strike как в укрытие.
Это была уже не наивная дружба из младших классов — она была глубже, хоть поступки и оставались по-детски глупыми.
Такой у нас был путь во взрослость.

Но дома становилось всё труднее.
Мама не молчала. Претензии звучали громко, резко, не щадя. Реальность смешивалась с тревогами, боль — с гиперопекой.
Казалось, я её только разочаровываю.
Скандалы вспыхивали почти ежедневно.
Она пыталась «пока не поздно» вернуть контроль, а я впервые всерьёз задумалась, кто я есть на самом деле.

Тяжесть копилась неделями. Месяцами.
Однажды ночью я наглоталась димедрола — всё, что нашла. Но этого оказалось недостаточно.
Утром, проснувшись, я залезла в тёплую ванну с лезвием — решив довести начатое до конца.
Я не знала, что одного надреза недостаточно. Не знала, что лезвие может быть тупым.
Очнулась от звука — отец ломал дверь.

На подготовке к выпускному, где нужно было хлопать в ладоши, кровь снова сочилась из вены.
На сам выпускной я пошла с широким браслетом, чтобы скрыть порез.
Постепенно всё это ушло в тень.
Сейчас это едва заметный шрам на левом запястье — напоминание о трудностях взросления.

После этого случая скандалы не исчезли.
Родители просто сменили тактику. Стали тише. Бдительнее. Манипуляции — не в лоб, а сбоку. Но хватку не ослабили.

Теперь я понимаю: именно тогда началась моя сепарация. Хрупкая, тревожная, но неизбежная.
С привкусом сухариков, горечью настойки женьшеня, запахом сигарет и светом мониторов в компьютерном клубе.
Сепарация, которая длилась до тридцати двух.

А в глубине души всё ещё живёт та девочка,
что помнит сладость «лакомки» — вперемешку с горьким чувством вины перед мамой
за то, что не такая, как нужно