Технофеодализм
Я полагаю, что капитализм уже мертв, в том смысле, что его динамика больше не управляет нашими экономиками. В этой роли его сменило нечто принципиально иное, то, что я называю технофеодализмом. В основе моего тезиса лежит ирония, которая на первый взгляд может показаться невразумительной, но которая, как я надеюсь продемонстрировать, имеет смысл: то, что убило капитализм, – это… сам капитал. Не тот капитал, каким мы его знали во времена расцвета индустриальной эры, а новая форма капитала, некая мутация, возникшая в последние два десятилетия, настолько более мощная, чем ее предшественник, что, как глупый, чрезмерно усердный вирус, она убила своего хозяина. Что стало причиной этого? Два основных события: приватизация интернета крупнейшими американскими и китайскими ИТ-компаниями и реакция западных правительств и центральных банков на мировой финансовый кризис 2008 года.
Рынки, как среда обитания капитализма, были заменены цифровыми торговыми платформами, которые выглядят как рынки, но не являются ими и больше напоминают феодальные владения. А прибыль, двигатель капитализма, была заменена своим феодальным предшественником: рентой. В частности, это та форма ренты, которую необходимо платить за доступ к этим платформам и к облачным хранилищам в целом. Я называю это облачной рентой.
В результате реальная власть сегодня принадлежит не владельцам традиционного капитала, такого как станки, здания, железнодорожные и телефонные сети или промышленные роботы. Нет, они продолжают извлекать прибыль из рабочих, из наемного труда, но они больше не правят, как раньше. Они стали вассалами по отношению к новому классу феодальных сюзеренов, владельцев облачного капитала. Что касается всех остальных – то есть нас, мы вернулись к нашему прежнему статусу крепостных, внося вклад в богатство и мощь нового правящего класса нашим неоплачиваемым трудом – в дополнение к наемному труду, которым мы занимаемся, когда у нас появляется возможность.
Алгоритмы уже заменили начальство среднего звена в таких сферах, как транспорт, доставка и склад. И рабочие, вынужденные трудиться на эти алгоритмы, оказываются в модернистском кошмаре: некая бестелесная сущность, которая не только лишена человеческой эмпатии, но и физически к ней не способна, распределяет между ними работу по выбранной ею ставке, а затем контролирует время их отклика. Не подверженные никаким сомнениям, которые гложут даже самых бесчеловечных начальников, алго-менеджеры вольны сокращать оплачиваемые рабочие часы, увеличивать темп работы до безумного уровня или выгонять работников на улицу за «неэффективность». Рабочие, уволенные бездушным алгоритмом, попадают в кафкианскую спираль, не имея возможности поговорить с человеком, способным объяснить, почему их уволили.
Подумайте, из чего состоит облачный капитал: умное программное обеспечение, дата-центры, набитые серверами, вышки сотовой связи, тысячи миль оптоволокна. И всё же всё это было бы абсолютно бесполезно без «контента». Самая ценная часть облачного капитала – это не физические компоненты, а контент, размещенный в социальных сетях и платформах. Предоставляя ему эти истории, видео, фотографии, шутки и перемещения, именно мы производим и воспроизводим – вне всяких рыночных отношений – запасы облачного капитала.
Это беспрецедентная ситуация. Работники General Electric, Exxon-Mobil, General Motors или любого другого крупного конгломерата получают в виде зарплаты и премий примерно восемьдесят процентов валового дохода компании. В небольших фирмах эта доля может быть еще больше. В то же время Большая цифра тратит на оплату штатных сотрудников менее одного процента доходов своих компаний. Причина в том, что оплачиваемый труд выполняет лишь малую часть работы, от которой зависит функционирование бизнесов Большой цифры. Большая часть работы выполняется миллиардами людей бесплатно.
Раньше, чтобы использовать силу капитала управлять людьми и заставлять их работать быстрее, а потреблять больше, капиталистам требовались два типа профессионалов: менеджеры и маркетологи. Эти две профессии в сфере услуг достигли наибольшей известности под эгидой послевоенной техноструктуры и даже стали популярнее, чем банкиры и страховые брокеры. Создавались новые блестящие бизнес-школы, где студентов MBA знакомили с черной магией эффективного принуждения рабочей силы к взрывному росту производительности труда.
Затем появился облачный капитал. Одним махом он автоматизировал обе функции. Исполнение властной функции капитала по управлению рабочими и потребителями было передано алгоритмам. Это был гораздо более революционный шаг, чем замена рабочих промышленными роботами на сборочных конвейерах в автомобильной промышленности. В конце концов, промышленные роботы просто продолжают работу, которую переход к автоматизации в промышленности начал еще до луддитов: делать пролетариев ненужными, или более несчастными, или и то и другое. Нет, поистине историческим прорывом стала автоматизация власти капитала по управлению людьми за пределами фабрики, магазина или офиса – превращение всех нас, облачных пролетариев и всех остальных, в облачных крепостных, находящихся в прямом (и неоплачиваемом) служении облачному капиталу без посредничества какого-либо рынка.
Такие компании, как Uber, Lyft, Grubhub, DoorDash, Instacart на Глобальном Севере, и их подражатели в Азии и Африке подключили к своим облачным вотчинам огромное количество водителей, курьеров, уборщиков, рестораторов, даже «специалистов по выгуливанию собак», взимая с этих сдельно оплачиваемых работников фиксированную долю их заработка. Облачную ренту.
Свидетельство о публикации №225062600263