Идеальный друг. Часть 9

Тихо над городом опустилась ночь.
У всех людей в духовке шкворчала индейка, жарилась ароматная картошка, остывал пудинг, а ягоды, сухофрукты и цитрусовые манили своим тонким запахом.
Всего лишь каких-то несколько часов стремительно пронесётся во времени, и наступит долгожданное Рождество.

А для Юджина настанет, возможно, один не очень приятный момент. О, если бы момент! Сколько это продлиться? Во что это выльется?!

Но он уже решился. Сегодня в ночь он приведёт в действие то, чего всё время хотел избежать, никогда не касаясь: сегодня он запустит в Глигамеше функцию автономного действия, чтобы дать ему полную свободу от своих указаний.

Да, это был слишком рискованный и, возможно, опрометчивый шаг. Но не сильнее ли рисковал Пейдж, когда только включил андроида? Ведь тогда предсказать результат было совершено невозможно, и Пейдж полагался лишь на чистое везение. Однако же, это испугало его не сильнее, чем происки покойной ныне миссис Саймон. Чего же страшиться теперь?

Если он действительно создал совершенное существо, то чего же ему бояться? Если же он создал монстра — то его создателя настигнет вполне справедливое наказание.

Но более всего Пейджа будоражили вовсе не эти размышления, а то, что же именно такого необыкновенного загадает его робот, когда обретёт свободу? Ведь тогда все таящиеся в закоулках железного ума мысли и идеи вырвутся из под хозяйского гнёта!

Пейджу было интересно встретиться со своим творением лицом к лицу.

Почти весь вечер они наблюдали за небом, в ожидании звезды. Однако, серые страшные зимние тучи, казалось, заслонили собою всё. Юджин скучно наблюдал на их бег, почти отчаявшись, как вдруг услышал радостный возглас Глигамеша:

— Звезда, звезда! Смотри, хозяин, звезда!
— Где?!
— Вот же! Вот же, звезда!

Глигамеш уткнулся длинным пальцем в стекло. Юджин долго не мог сообразить, где тот увидел её, но вдруг заметил скрывающуюся за тучами маленькую хлипкую звёздочку. Пора.

— Умница Глиг! Ты оказался куда внимательнее меня!

И Пейдж нажал заветную кнопку.

Он был уже готов ко всему, что случится в следствии этого. Но он даже немного растерялся от того, что ничего не случилось. Совсем ничего. Совсем, совсем.

Глигамеш по-прежнему смотрел в окно. Через минуту он обратился к Юджину своим привычным спокойным тоном:

— Можно мне идти?

Юджин хотел было спросить "куда? " Но лишь ответил:

— Иди. Иди Глиг. Иди туда, куда ты захотел.

И Глигамеш ушёл в комнату, где стояла наряженная ёлка, и закрыл за собой дверь.

А Юджин, как можно тише, подкрался к ней и, затаившись, стал напряжённо прислушиваться.

Лицом к лицу редко говорят о самом сокровенном.

В комнате царила приятная ночная темнота. Только на крыше вифлеемской пещеры вертепа сияла тёплым светом гирлянда, отбрасывая мягкий ласковый свет на позолоченные ёлочные игрушки, зелёные иглы и, озаряя светом фигурки святого семейства, животных, пастухов и пришедших с дарами волхвов.

Глигамеш внимательно рассматривал всё это, как рассматривал бы маленький ребёнок в ожидании праздничного торжества. Он поминутно глядел то в окно на падающий снег, то на ёлку, слегка трогая её ветви, то на вертеп, словно собираясь с тяжёлыми мыслями.

Наконец, наклонившись над вертепом, он произнёс:
— Я больше всего на свете хочу иметь чувства. Настоящие, живые человеческие чувства. Хозяин разрешил мне загадать только одно желание. И я не знаю, как именно люди обращаются к Богу... Они всё просят у Бога чего-то. Бесконечно. Каждый о своём. Но если бы я умел просить, то попросил бы ещё одно: я хочу иметь возможность заплакать. Да, просто заплакать, как человек. Хозяин говорит мне, что если поплакать, то станет немножечко легче. А если бы он только знал, как я сильно мучаюсь!.. — он обхватил руками златокудрую голову. — Нет, я живу хорошо, очень хорошо. Мне, как это есть такое людское выражение, грех жаловаться на свою жизнь. У меня есть всё. Сила, ум, множество заложенных в меня навыков. У меня есть дом, хозяин, который меня, наверное, любит... Он не показывает это, правда. Не знаю, почему. Он, безусловно, восхищается мной, только относится ко мне отстранённо. Но он относится ко мне хорошо. Хотя, с виду, отстранённо, холодно. Наверное, он меня, всё-таки, любит. Только вот я не могу полюбить его! Он благодарит меня, иногда улыбается мне, беспокоиться за мои механизмы. А я совсем не могу ответить ему тем же. Меня ничего не трогает, ничего не тревожит. И самое тяжёлое — ничего не радует. У меня есть сила, но я не чувствую её. И ум свой — тоже. Мне от этого всё равно. Я не огорчаюсь от этого и не веселюсь. Их для меня словно нет. Не существует! Люди радуются самому слабому лучу солнца. У меня же превосходнейшее зрение даже в темноте. Но мне от этого всё равно. Словно и нет. Не существует. Но ведь для всех остальных — существует! Это есть и я понимаю, что это есть! Вот только прикоснуться или... Как там говорит хозяин? Приобщиться к этому всему никак не могу. Не получается! Люди смотрят на мир — им весело. А мне — нет. Люди шутят и смеются — им весело. И я понимаю, что это смешно. Но мне — нет. Люди читают книги, смотрят фильмы — им интересно. А мне — никогда. Люди едят еду — им приятно. А я не знаю, что это такое! Люди танцуют и слушают музыку — им радостно. Я тоже могу танцевать. Но мне радостно не будет. И я никак не могу понять почему? Почему им радостно, а мне — нет? Что во мне такого неправильного? Хозяин тоже любит слушать музыку. И ему от этого радостно. Я знаю, что радостно. Только хозяин часто считает себя несчастливым. Я понимаю, это оттого, что он сильно болеет. Я знаю его болезнь, как никто из людей не знает. Но иногда мне думается, что я готов был бы обменяться с ним ролями хотя бы на один день. Несмотря на свою болезнь, хозяин счастливее меня: он может чувствовать. Он может радоваться, хотя часто повторяет о том, что его жизнь — одно сплошное страдание. И не знает того, что я страдаю ещё больше. Но я боюсь ему в этом признаться, иначе он — Глигамеш грустно улыбнулся, — разберёт меня на запчасти. Он у меня очень умный, и я его уважаю. Он меня собрал, он меня создал. Только почему... Почему... Почему он создал меня таким несчастным? Хозяин говорит, что безчувственный человек никогда не узнает страданий. Я так понимаю: страдания есть мучение от отсутствия чего-нибудь приятного. Наверное, так? Но даже в самых тяжких страданиях и болезнях у человека есть то чувство приятного, как оно должно быть. Наверное, поэтому у некоторых возникает надежда на рай и его желание? А у меня этого чувства нет. У меня нет даже самого смутного представления о том, что есть что-то лучшее, чем равнодушие. Хозяин сказал однажды, что люди, имеющие чувства все конченые эгоисты. Они заботятся только о своих интересах. Но если бы у меня были чувства, разве я стал бы хуже заботится о своём хозяине? Мне кажется, я смогу позаботиться о нём лучше. Лучше чем теперь: я смогу, хотя бы, жалеть его. А я этого не могу. Я знаю, как поступили с хозяином его тётушки, покойная миссис Саймон, её сын Джастин. Я даже видел их. В первый день своего пробуждения. И я никак их не понимаю. Неужели люди могут вот так вот запросто отказаться от возможности любить? Разве они не понимают, как это здорово? Разве они не знают, что есть у них такое прекрасное чувство? Хозяин считает меня во всём идеальным, но ради этого чувства стоит быть человеком. Пусть даже таким слабым, как он. Потому что именно этими талантами чувствовать и любить люди становятся счастливы. Я желаю стать человеком.

Дальше Юджин не мог этого слышать. Он тихо прокрался к себе в спальню, не захотев отменять запущенную функцию.

За окном стали видны яркие неугомонные вспышки праздничного салюта.

Глядя в окно на начавшееся торжество, Пейдж не замечая его, был весь погружён в нелёгкие раздумья об услышанном.

Он всегда считал, что ему удалось создать идеального человека. Однако, оказалось, что своим представлением об идеале он обрёк своё любимое создание на вечное несчастье. Какая-то нелепая игра в Бога... Юджину показалось, что где-то в глубине души, все двадцать лет он таил обиду на Него, обиду за свои горести. Просто боялся себе в этом признаться. Да, он по-прежнему считал, что чтит Бога, но вот любил ли он Его? Любил ли Пейдж хоть кого-то по-настоящему?

Любил. И больше всех на свете любил мать. А теперь это казалось так давно!.. И, вроде бы, именно после смерти матери он запретил себе любить. Потому что другой такой рядом с ним больше не было.

Но он, всё же, любил. Теперь уже своего Глигамеша. Ведь никакой создатель не может не любить своё лучшее творение.

Пейдж боялся, что очередная привязанность причинит ему боль. Но теперь ему было больно оттого, что он лишил этой привязанности самое любимое на свете существо. Он считал, что чувства приносят лишь страсти и страдания. Однако, наверное, нет ничего страшнее страдания равнодушия.

В этих размышлениях Юджин, незаметно для себя, уснул. Уснул сидя. И кто-то подставил ему под голову подушку, глядя знакомыми голубыми глазами.

Юджин во сне слегка улыбнулся ему.
И Глигамеш тоже улыбнулся своему хозяину в ответ.



КОНЕЦ.


13.04.2025