Прощальная записка

Станция «Мир». Для большинства это было лишь название, миф, окутанный северным сиянием и абсолютной тишиной. Для немногих – символ мужества, безумия или, как в моем случае, крайняя точка самопознания. Я был одним из них, новоизбранным участником эксперимента, чья судьба, как оказалось, была связана с этой забытой всеми точкой на планете, глубоко во льдах, вдали от всего, что называлось жизнью.

Прибытие было подобно погружению в иной мир. Огромный ящик с едой, рассчитанный на год при строгой экономии, казался не только запасом пропитания, но и своеобразным якорем в бездне одиночества. Условия эксперимента были ясны: месяцы полярной ночи, абсолютная изоляция, испытание на прочность духа в схватке с самим собой. Говорили, что через три-четыре месяца люди начинали терять рассудок. Истории о загадочных исчезновениях и трагических суицидах, накопившиеся за десятилетие существования станции, звучали как жуткое предостережение. Но был и другой голос – голос того, кто все преодолел. Мне хотелось быть таким же.

Первые месяцы прошли в странном тумане. Непрекращающаяся темнота, сменяющаяся лишь тусклым светом аварийных ламп, стирала грани времени. Холод проникал сквозь стены, казалось, замораживая не только тело, но и мысли. Я вел дневник, проводил научные измерения, пытался заполнить пустоту механической деятельностью. Но стены станции были слишком тонки, чтобы удержать безмолвную поступь отчаяния.

Затем началось. Сначала едва уловимые шепоты, которые я списывал на усталость и игру воображения. Потом зрительные галлюцинации – тени, скользящие по углам комнаты, фигуры, мелькающие в оконных проемах. Я знал, что это происходит из-за изоляции, но знание не приносило утешения. В такие моменты я вспоминал истории других, тех, кто не выдержал. Было ли это проклятие станции, или просто хрупкость человеческой психики, столкнувшейся с абсолютным ничто?

И вот, когда я, кажется, начал обретать хрупкое равновесие, когда даже тени стали казаться привычными спутниками, случилось то, что навсегда перевернуло мою жизнь. Вертолет, который должен был забрать меня, последний луч надежды, несущий возвращение в мир, внезапно упал. Я видел это из окна – огненный шар, разрывающий безмятежность ледника, и затем – тишина, еще более гнетущая, чем прежде. Никто не выжил. Я остался один. Абсолютно один.

Пропитания оставалось на месяц, может быть, полтора. Солнечные батареи на крыше станции, работающие в полярное лето, могли обеспечить работу оборудования и минимальное освещение. Но лето было далеко. И что будет потом? Этот вопрос стал единственным, который я задавал себе. Каждый шорох, каждый скрип корпуса станции теперь казались предвестниками конца. Страх, липкий и холодный, начал завладевать мной.

Вопросы множились, как снежинки в метели. Как долго продержатся батареи? Будет ли достаточно энергии для поддержания жизни? Узнает ли кто-нибудь на материке о катастрофе? Вспомнят ли обо мне? Эти мысли, словно ледяные осколки, впивались в мое сознание. Я оказался на краю, где реальность сливалась с безумием, где единственным собеседником был я сам, и этот собеседник сходил с ума.

В один из таких моментов, когда отчаяние достигло своего пика, я сел за стол. Пустой лист бумаги перед собой казался олицетворением моей собственной пустоты. И я начал писать. Слова шли сами, словно поток осознания, который я пытался остановить, зафиксировать, передать.

«Я так долго грешил оказаться один, проверить себя и когда этот момент настал, я потерял себя в этом огромном мире. Кто прочитает это, знайте, страшно не потеряться, а быть потерянным. Когда у вас будет вопросов больше, а ответа ни на один, то вы дошли до того момента, когда хотели остаться наедине с собой. Не повторяйте ошибок.»

Дата. Подпись.