Senex. Книга 1. Глава 29

Книга 1. Бонна Эксклюзив

Глава 29. 100 лет заводу

Мне и теперь открываются дали,
Мы ведь не только друзей растеряли,
Но и врагов.
И. Моисеева

          В октябре Крутов попал в больницу, это произошло в воскресенье, и никто не знал, какая у него болезнь. Более того, он не оставил никого вместо себя. Его обязанности фактически исполнял Главный инженер завода Ларионов, но приказа на замещение не было.
          Состояние неопределённости всего завода продолжилось и после смены собственника, потому что никаких улучшений пока не было. Рабочие уходили на АО «Адмиралтейские верфи», где им подняли зарплату до 60 000 рублей. На Балтийском заводе тоже решили повышать зарплаты, чтобы переманить рабочих. Крутов вынужден повышать зарплаты, чтобы народ не разбегался, тем более что на завод уже начали поступать большие деньги на все заказы.
          Общая ситуация в России тоже не радовала. После коррупционного скандала в Министерстве обороны, с поста Министра обороны был снят Анатолий Сердюков, и Министром обороны стал Сергей Шойгу. Василий Порфирьевич надеялся, что это назначение что-то изменит и в судостроении.
          Когда Василий Порфирьевич узнал, что Крутов в больнице, то невольно подумал, что сегодня Генеральный директор, прощаясь, не подаст ему руку, и Василий Порфирьевич не сможет пожать руку такого большого начальника… Когда он это представил, то сразу понял, что у него была тайная мыслишка спасти свою карьеру, пользуясь тем, что Генеральный директор признал его в качестве ночного дежурного. Ещё немного — и Василий Порфирьевич начал бы формировать новый стереотип… А потом долго пытался бы избавиться от него. Но внезапная болезнь Крутова отрезвила его, и он осознал, что едва не попал под влияние нового стереотипа.
          А потом Василий Порфирьевич и вовсе решил, что отсутствие Крутова – это даже хорошо для него, потому что ему не надо ждать до позднего вечера, когда уйдёт Генеральный директор, и он раньше сможет переодеться в удобную спортивную одежду и расслабиться.
          Как только Василий Порфирьевич решил переодеться — пришла Королёва и стала жаловаться ему… Как будто Василий Порфирьевич - её лучший друг, и роднее его у неё нет никого на свете:
          - Я задержалась после работы, чтобы разрабатывать концепцию для программы 1С. Я вдрызг разругалась с Гайдамакой, потому что он сказал, что я ни в чём не разбираюсь, и запретил работать с технологами, в частности, со Слизкиным. И теперь я назло начальнику описываю требования к программе 1С. Эти требования никого из руководителей не интересуют, и я разрабатываю их на своё усмотрение. Но без выполнения этих требования я не разрешу внедрять эту систему! Я уже работаю с фирмой 1С и приучаю их к мысли, что здесь я самая главная в вопросах автоматизации процесса планирования. Я прямо сказала им, что Гайдамака, хоть и отвечает за этот процесс, сам не будет иметь с ними дела, он поручит это дело специалистам, то есть мне. А я и в самом деле специалист в этом деле, потому что разрабатывала эти вопросы на нескольких заводах. Лучше меня никто не сможет это сделать!
          Василию Порфирьевичу пришлось ждать, когда уйдёт Королёва, чтобы переодеться и расслабиться. Но Королёва ещё долго рассказывала ему о том, что Гайдамака не в состоянии её понять, запрещает заниматься концепцией, а на прошлой неделе, когда ей было плохо, и она не смогла выйти на работу, он заявил ей:
          - Я отправлю Вас на пенсию, а то Вы здесь, на работе, не дай Бог, ещё загнётесь!
          Королёва осталась верна себе: она всё это говорила, глядя своим «открытым» взглядом прямо в глаза Василию Порфирьевичу, и ему было понятно, что она изо всех сил защищает свою новую кормушку от возможного конкурента.
          - Гайдамака теперь ярый сторонник программы 1С, потому что Фрейман его совершенно обаял! Я пришла к начальнику с проблемами достроечного цеха, а он мне заявил: «У достроечного цеха нет проблем!» А я теперь нахожусь в непосредственном подчинении у Жеребцова.
          Королёва слишком глубоко погрузилась в свой стереотип: «У меня эксклюзивный талант организовывать людей, только я знаю, как надо, никто не знает этого лучше меня!» К тому же Василий Порфирьевич уже знал, что Королёва – социопатка, то есть психически больной человек. 
          Королёва шёпотом сказала:
          - Прошёл слух, будто всё руководство завода собираются менять! - и многозначительно выпучила глаза.
          Но Василий Порфирьевич не сомневался, что она выдаёт желаемое за действительное: уж очень ей хочется, чтобы выгнали её врага Фреймана, который хочет внедрить программу 1С.
          В диспетчерскую зашёл Грохольский, который уже собрался домой, и спросил у Василия Порфирьевича:
          - Втянулись?
          - Втягиваюсь…
          - Нравится?
          - … - Василий Порфирьевич лишь неопределённо пожал плечами.
          - Переходите!
          Василий Порфирьевич снова неопределённо пожал плечами, а Королёва мгновенно отреагировала на слова Грохольского:
          - А мне нравится такой режим работы, как у Василия Порфирьевича! Я даже ему завидую и тоже хочу сюда устроиться!
          - Так в чём же дело? - спросил Грохольский.
          - Дело в том, что Николай Игнатьевич ответил мне, что сюда берут только мужчин. Но я ради этого готова даже сменить пол!
          - Погоди, погоди, ты ещё можешь быть востребована как женщина! - возразил Грохольский, внимательно оглядывая её с ног до головы.
          Грохольский, в отличие от Василия Порфирьевича, спокойно разговаривал с Королёвой только потому, что для него она была некой полусумасшедшей тёткой, которая сидит в другой комнате и лишь иногда выскакивает оттуда, как чёртик из табакерки, и веселит его своими дикими выходками. Но на время дежурства Королёва и для Василия Порфирьевича стала такой же посторонней тёткой, какой являлась для Грохольского.
          - Василий Порфирьевич, когда Вы вернётесь? - спросила Королёва. - А то я уже начала забывать, как Вы выглядите!
          - А Вы повесьте на стену - рядом с фотографией Шри Матаджи - мою фотографию, чтобы не забывать, как я выгляжу, - дал ей добрый совет Василий Порфирьевич.
          Василий Порфирьевич не был удивлён, что Королёва задала такой вопрос, потому что некоторые сослуживцы сказали ему по секрету, что она совсем самоизолировалась - не только от сотрудников отдела, но и от всего завода. Но сам Василий Порфирьевич самоизолировался гораздо сильнее, чем Королёва. Чем дольше он дежурил, тем больше увеличивалась дистанция между ним и сослуживцами, и теперь в отношениях с ними он мог себе позволить гораздо больше, чем до дежурства.
          Когда Грохольский и Королёва, наконец, ушли, и Василий Порфирьевич остался один, у него сразу возник вопрос: «Какое дело Грохольскому до того, нравится мне работа ночного дежурного или нет, перейду я сюда окончательно или нет? Почему он суёт свой нос не в своё дело?»
          Разговор с Королёвой тоже оставил в его душе неприятный осадок: она продолжала тянуть одеяло на себя, и когда он вернётся в комнату 220… Но ведь всё дело в том, что он уже не сможет вернуться на прежнее место работы, потому что в его жизнь уже вошла новая реальность: «Нельзя дважды войти в одну реку!» У Королёвой тоже была возможность изменить свою реальность, когда умер её кот Викентий, который, по её утверждению, глумился над ней. Но она тут же взяла двух котов, вместо того, чтобы попытаться понять, почему это произошло. А произошло это потому, что кот Викентий стал для Королёвой проекцией Морякова, поэтому она воевала с ним не на жизнь, а на смерть, она заморила непокорного Викентия, а вместо него взяла двух молодых и покорных котов, которые стали проекцией покорных Пешкина и Ильюшина.
          Василий Порфирьевич надеялся, что ему хоть в диспетчерской удастся скрыться от бешеной энергии Королёвой, но она достала его и здесь.

          * * *
          Василий Порфирьевич переоделся, успокоился… И у него появилось понимание поведения Грохольского, Булыгина и Королёвой. Кроме стереотипа каждого члена коллектива, существует ещё и коллективный стереотип. Став ночным дежурным, Василий Порфирьевич выпал из-под влияния коллективного стереотипа, и это вызвало раздражение «коллектива». В комнате 220 у эго Василия Порфирьевича был хоть какой-то шанс на выживание, а в должности ночного дежурного у его эго уже не осталось ни единого шанса на выживание, поэтому коллективное эго забеспокоилось.
          Василию Порфирьевичу позвонил дежурный капитан достроечной набережной и доложил, что док вернули на его постоянное место после того, как углубили дно под ним... И у Василия Порфирьевича вдруг возникла интересная аналогия: «Если заводской док вернулся на своё привычное место после углубления дна под ним, то я тоже вполне могу вернуться в комнату 220, если, конечно, у меня остались какие-то долги перед Королёвой и Пешкиным. Мне очень не хочется снова сидеть в одной комнате с психически больной Королёвой… Но стоит ли мне этого бояться? Ведь должность ночного дежурного – это всего лишь внешняя форма, а главный смысл происходящего заключается в том, что я - в отличие от Королёвой, Пешкина и Ильюшина - обрёл право на свободу. Ведь док после углубления дна получил дополнительную степень свободы. Я, конечно, не док… Но в должности ночного дежурного по заводу я обрёл дополнительную степень свободы, и эта дополнительная степень свободы поможет мне, даже если я вернусь в комнату 220, потому что я вернусь туда уже свободным». И с этого момента Василий Порфирьевич уже не сомневался: если док вернулся на своё место, то и он вернётся на своё место - в комнату 220.
          Сегодня для Василия Порфирьевича выдался настоящий день откровений: он совершенно неожиданно осознал, что страдание ушло из его жизни. Когда он сидел в комнате 220, выдерживая напор бешеной энергии Королёвой, то по-настоящему страдал, потому что он был унижен, подавлен, растоптан. А сейчас у него не было причины сказать, что его работа приносит ему страдания, хотя он уже понял, что Королёва может достать его и здесь. Его что-то могло не устраивать в новой работе, но повода для страдания у него уже не было.
          Менялось и отношение Василия Порфирьевича к общению с сослуживцами. Конечно, он ощущал нехватку общения… Но он также понимал, что, ограничив общение, он ограничил и негативные эмоции, которые давало это общение. А прежнее общение давало ему только негативные эмоции. И теперь, находясь в одиночестве, Василий Порфирьевич чувствовал, что его покидают страх и тревога, он успокаивался, его давление стало стабилизироваться, и он начал верить, что в его жизнь придёт новое общение, а вместе с ним придут и положительные эмоции.
          Василий Порфирьевич осознал ещё одну пользу от своей временной изоляции от сослуживцев. Раньше они воспринимали Василия Порфирьевича и Королёву как единое целое под общим названием - БАП, и все негативные действия Королёвой ассоциировались с Моряковым, как Начальником БАП. Но теперь эта каузальная связь постепенно разрушалась: все видели, что вытворяла Королёва, и знали, что Василия Порфирьевича в это время рядом с ней нет, поэтому перестали связывать с ним поведение Королёвой. Королёва бесчинствовала сама по себе – Василий Порфирьевич был сам по себе, и это происходило в умах сослуживцев помимо их осознания.
          Длительная пауза в общении Василия Порфирьевича с сослуживцами давала ему возможность узаконить те отношения, которые он навязал им в последнее время: отказ от участия в корпоративах, отказ от организации корпоративов по поводу своих личных торжеств. Он надеялся, что пауза в общении с Василием Порфирьевичем поможет сослуживцам стать сговорчивее и терпимее к новым нормам его поведения.
          Менялось отношение Василия Порфирьевича к общению не только с сослуживцами, но и с заводскими службами. Заступая на дежурство, он каждый раз звонил на пульт Главного энергетика, в службу охраны, в пожарную часть на территории завода, в цеха - и спрашивал, кто у них старший, и каждый раз он улавливал недовольство этих людей, от которых требовал назвать старшего. Этого строго требовал протокол дежурства, ночной дежурный по заводу обязан был обзванивать все службы и требовать от них отчёта, все обязаны были отчитываться перед ним, а он обязан был все сведения внести в журнал дежурств… И все заводские службы беспрекословно отчитывались… Но если у людей возникала негативная реакция на звонки Василия Порфирьевича, значит, он что-то делал неправильно. Он запускал бумеранг – и бумеранг возвращался к нему. И он нашёл новую, более дружелюбную форму обращения ко всем подотчётным ночному дежурному службам:
          - Здравствуйте! Я дежурный по заводу Моряков Василий Порфирьевич. С кем я сегодня дежурю? – говорил он, звоня в эти службы, и отношение к нему сразу изменилось. Люди уже знали, кто конкретно к ним обращается, поэтому с удовольствием называли себя. Василий Порфирьевич посылал окружающей среде позитивный импульс, который возвращался к нему в такой же позитивной форме. Он теперь запускал не бумеранг, а воздушный поцелуй.

          * * *
          То, что происходило с Василием Порфирьевичем во время замещения Суханова, можно было охарактеризовать как психологический перелом. Его работа в должности ночного дежурного по заводу стала временным обращением к самому себе, погружением внутрь себя. Он вспомнил своё рабочее место в отделе Главного Технолога: оно было всегда завалено чертежами и технологической документацией, которую он сам выпускал. Василий Порфирьевич посмотрел на своё нынешнее рабочее место: на столе стоял заводской телефон и лежала книга, которую он читал. Это была совершенна другая реальность, из которой ушла бесконечная гонка, и вместо неё наступило время откровений.
          Сейчас Василию Порфирьевичу не надо было каждое утро вставать в 6 часов, чтобы в 8 часов быть на рабочем месте... И он вдруг понял причину своего страха проспать и опоздать на работу. Причина этого страха была в том, что его воля была подавлена прежней работой, которая строго требовала каждый день вставать рано утром и ехать на работу через весь город. Работа, подавившая его волю, напоминала Василию Порфирьевичу родителей, которые своим строгим воспитанием подавили в детстве его волю. Но сейчас ему некого было винить, потому что он сам нашёл такую работу, которая своим жёстким, подавляющим волю режимом напоминала ему родителей. На этой работе ему было спокойно и уютно, потому что ему платили зарплату, которая давала средства к существованию, и он чувствовал себя так, как будто снова находится под защитой родителей... Которые подавили его волю!.. И почему же тогда Василия Порфирьевича удивляло, что Пешкин чувствовал себя спокойно и уютно с «мамой» Королёвой, которая методично и расчётливо подавляла его волю? В этом отношении Пешкин ничем не отличался от самого Василия Порфирьевича.
          Психологи утверждают, что человек, который пользуется негласным предписаниям, навязанным ему родителями в детстве, при достижении сорокалетнего возраста может ощутить в себе желание вырваться из-под власти этих предписаний, то есть может ощутить желание что-то изменить в своей жизни:  развестись, бросить работу, изменить профессию… Период метаний у Василия Порфирьевича начался примерно в указанном возрасте, и он был очень удивлён этому, пока не узнал, что, оказывается, такое поведение характерно для всех людей, оно заложено в их природе... Но почему-то не все люди радикально меняют свою жизнь. Примерно в этом возрасте Василий Порфирьевич уволился с Балтийского завода и начал череду скитаний, унижений и неудач. А его сослуживцы остались на заводе… Наверное, не у всех людей хватает смелости, силы воли, чтобы освободиться от власти негласных родительских предписаний… Когда к человеку приходит осознание этого явления, то он начинает понимать, что в нём есть и смелость, и сила воли… Но они спрятаны где-то очень глубоко. Кто-то полагает, что капризы, которым он иногда подчиняется – это и есть воля… Но капризы не заменят волю.
          «Странно, что только в пенсионном возрасте человек начинает догадываться о том, что ему всю жизнь приходится бороться с проблемами, заложенными в раннем детстве его родителями, - подумал Василий Порфирьевич. - Значит, в более молодом возрасте человеку просто недосуг заниматься этими вопросами».
          А ведь понятие «подавленная воля» - это не просто метафора. Каждый человек, воля которого была подавлена родителями, является носителем подавленной ярости. Значит, Василий Порфирьевич тоже был носителем подавленной ярости, и когда он наблюдал, как Королёва растаптывает волю Пешкина, эта ярость поднималась из тайных глубин его души. Поэтому любой человек, делающий что-то не так, как Василий Порфирьевич, был воплощением родителей, подавивших его волю. К ним относились и читающие в метро, которые совали газеты ему в лицо; и люди, положившие ногу на ногу в транспорте; и автолюбители, поставившие свои машины на тротуаре; и соседи, делающие нескончаемые евроремонты от скуки. И когда Василий Порфирьевич это видел, в нём просыпался гнев – как свидетельство того, что у него есть воля... Пока ещё есть!.. Она была подавлена, но она всё ещё есть.
          Люди, которые ставили свои машины на тротуарах или демонстративно мусорили везде, тем самым демонстрировали, что они свободные люди, поэтому вольны делать всё, что им заблагорассудится. Таким уродливым способом проявлялось их стремление к свободе, так они демонстрировали свою волю. Василию Порфирьевичу это, конечно, было неприятно, но, как человек, чью волю с самого детства подавляли родители, сейчас он начал понимать этих людей. Он их нисколько не оправдывал, а лишь понимал мотив их поведения: «Если государственная машина будет подавлять уродливое стремление к свободе и демонстрацию воли огромного количества граждан, то это может вылиться в уличные беспорядки. Уж лучше пусть мусорят!» Приняв такое решение, Василий Порфирьевич признал право других людей на выражение своей воли, пусть даже уродливое.
          Королёва, которая растаптывала волю Пешкина и опаздывала на работу, тоже демонстрировала свою волю… Но она это делала потому, что в детстве её воля тоже была подавлена родителями. Таким людям следует быть смиренными, открывать своё сердце другим людям, учиться быть более чувствительными к страданиям других людей… Но Королёва выбрала путь гордыни. После того как, будучи в детстве открытой и впечатлительной, была травмирована родителями, она решила никогда больше не страдать от такой боли и унижения. Она решила получать любовь людей, пользуясь своим высоким положением и силой воли. Она решила, что не будет плакать и просить о любви, а докажет всем своё превосходство. Поэтому она изо всех сил рвалась на вершину пирамиды власти.
          Сильная воля Королёвой, которая подпитывалась энергией космоса, оказывала мощное воздействие на всех окружающих, а на Василия Порфирьевича, сидевшего рядом с ней, она оказывала максимальное воздействие – в первую очередь на его эмоциональное состояние. Поэтому он вынужден был как-то защищаться от этого негативного воздействия, для этого он максимально ограничил общение с Королёвой, он вынужден был сдерживать свои эмоции, и эта мера уничтожила его эмоциональную связь с ней: после того, как Королёва впервые накричала на Василия Порфирьевича, их больше не связывали никакие личные эмоции. Образно говоря, он вынужден был временно надеть на себя некий защитный фасад, то есть перестал быть самим собой. И сейчас Василий Порфирьевич чувствовал, что передышка в должности ночного дежурного даёт ему возможность отбросить искусственный фасад своего поведения и стать таким, какой он есть на самом деле. Он не чувствовал себя подавленным, и свои эмоции мог ощущать более полно, без искажений. Это необходимо каждому человеку для того, чтобы выжить в этом жестоком мире: человек должен быть чувствительным к тому, что его окружает. Когда Василий Порфирьевич надел на себя защитный фасад, то он сильно ограничил эмоциональную чувствительность к своему окружению, которое было способно на всё, и его жизнь оказалась в опасности.
          И Василий Порфирьевич научился видеть людей, которые оказались в опасности из-за надетого на себя защитного фасада. Человек, который кладёт ногу на ногу в транспорте или читает в метро, тыча своей газетой в лица других людей, нечувствителен к своему окружению, и его жизнь постоянно находится в опасности. Королёва, безжалостно «прогибая» своих сослуживцев, тоже стала нечувствительной к своему окружению, и её жизнь находилась в опасности... О чём и пытался предупредить свою хозяйку бедный кот Викентий. Королёва претендует на эрудированность и утончённость, по это поверхностные эрудированность и утончённость, они нисколько не мешают ей судить о людях слишком цинично и презрительно, и это мнимое превосходство мешает ей понять, что с ней происходит на самом деле. А в реальности она не способна заметить ни своё собственное вызывающее поведение, ни здравомыслие большинства окружающих её людей. Глядя на Королёву, Василий Порфирьевич учился быть чувствительным к своему окружению... Особенно когда видел, как искусно манипулирует ею Гайдамака.
          Быть эмоционально чувствительным к своему окружению – это значит быть эмоционально чувствительным, в первую очередь, к своей жене. Анна Андреевна испытывала жалость к своему мужу, потому что ему приходится спать в плохих условиях. А Василий Порфирьевич испытывал жалость к Анне Андреевне, потому что ей приходилось одной ночевать в пустой квартире в этом жестоком мире. У них появились какие-то новые эмоции в отношении друг к другу. Ради этого Василию Порфирьевичу стоило соглашаться на подобное испытание.

          * * *
          Вначале ноября Василий Порфирьевич поехал на дежурство, и оно оказалось довольно «весёлым». Утром пришли уборщицы и долго работали. Одна из них несколько раз приходила к нему и жаловалась на референта Крутова, которая замучила их своими придирками к качеству уборки. Потом другая уборщица сообщила, что в туалете на третьем этаже обвалился потолок, и Василий Порфирьевич вызвал электрика и сантехника, чтобы они разобрались с этим происшествием. Пришли только электрики и заизолировали проводку, а сантехник не пришёл, и охранники весь день ходили туда и смотрели, не течёт ли вода. Оперативный дежурный Отдела охраны, женщина, стала конфликтовать с дежурным на пульте Главного энергетика, она жаловалась Василию Порфирьевичу, что дежурный энергетик соврал ей, будто посылал сантехника, а на самом деле сантехник не приходил. Наконец, вечером пришёл сантехник, всё проверил и доложил Василию Порфирьевичу, что протечек воды нет. Василий Порфирьевич хотел ложиться спать в 23 часа, но из-за фильма, который решил посмотреть по телевизору, лёг за полночь. Едва он стал засыпать, как позвонили вахтенные дежурные достроечного цеха на корвете с жалобой на дежурного по цеху, который в полночь закрыл раздевалку, где у них осталась еда, и не реагировал на их звонки в дверь. Василий Порфирьевич до 1 часа ночи пытался дозвониться до дежурного, и только около 1 часа лёг спать.
          Но, перед тем, как лечь спать, Василий Порфирьевич решил посмотреть, что творится в комнате 220, и обнаружил, что Ильюшин, который работал на компьютере Василия Порфирьевича, сначала окончательно загадил его стол всяким хламом, а потом решил, что за этим столом слишком шумно - имея в виду Королёву и Пешкина - и перенёс компьютер Василия Порфирьевича на свой стол, а свой поставил на загаженный стол Василия Порфирьевича.
          Королёва за время его отсутствия развела на подоконнике целый цветник, и теперь она сама, своими руками ухаживала за цветами… А ведь раньше она «поручала» это занятие Василию Порфирьевичу, при этом поучая, как надо «правильно» ухаживать за цветами, и он поливал их – из жалости к цветам. Дома Королёва развела большой цветник и заботливо ухаживала за цветами, а на работе наотрез отказалась поливать два горшка с цветами, которые достались обитателям комнаты 220 в наследство от Лунёва: Королёва не могла смириться с тем, что мужчина способен заставить её ухаживать за цветами. А потом Королёва совершила роковую ошибку - сделала Василию Порфирьевичу замечание, что он залил кактус, и Василий Порфирьевич снял с себя добровольную обязанность поливать цветы: его это больше не касалось, даже если кактусы засохнут. В мае Королёва сказала:
          - Я хочу посадить здесь растения, которые принесу из дома: у меня их развелось очень много, а выбрасывать жалко.
          - В таком случае поливать их будете сами! – заранее «подстелил соломку» Василий Порфирьевич, потому что в каждом действии Королёвой подозревал подвох, то есть очередное средство установления контроля над людьми.
          И вот теперь Королёва сама стала ухаживать за цветами, а это говорило о том, что она уже не чувствует себя здесь самой главной. А Василий Порфирьевич никогда больше не будет поливать цветы, потому что это не просто цветы - теперь это цветы Королёвой. Ещё одна обуза свалилась с его плеч, расширив его степень свободы.
          Самокуров был прав, когда сообщил ему несколько дней назад, что обитатели комнаты 220 устроили в ней настоящий свинарник, и Василия Порфирьевича это не сильно удивило: грязная энергия может породить только грязные поступки.
          Василий Порфирьевич не случайно чувствовал отвращение к свинарнику, который устроили его соседи по комнате. Этот свинарник в его представлении ассоциировался с хаосом, и когда он его видел, в его мыслях тоже возникал хаос. Поскольку он оказался в ситуации, из которой ему необходимо было найти правильный выход, то ему приходилось очень много размышлять над происходящим и анализировать и собственное поведение, и поведение сослуживцев. Василий Порфирьевич уже сделал для себя вывод, что процесс мышления представляет собой построение некой ментальной конструкции из хаотичного набора самого разного хлама, и когда в его мыслях на месте бывшего хаоса вдруг появлялась необыкновенная ясность, то невольно возникало ощущение, как будто в захламлённой комнате навели порядок: вымыли пол и окна, вытерли пыль и расставили мебель. Василий Порфирьевич во всём любил порядок и дисциплину, потому что именно порядок вокруг него приводил в порядок и его мысли.
          Глядя на свинарник в комнате 220, Василий Порфирьевич вспомнил, как ещё недавно каждое утро ездил на работу в комнату 220... И в его груди возникло щемящее чувство тоски. В такие моменты ему было совершенно очевидно, что ему очень дороги: и эта работа, и этот распорядок дня, и раннее вставание, и долгая дорога на работу и с работы. Все эти ценности вошли в его жизнь с самого первого дня его появления на этом заводе, ставшем ему родным, и только они являются для него источником покоя и стабильности. Это его судьба. А чтобы в полной мере пользоваться тем, что дала ему судьба, он должен освободиться от страха и неуверенности, источником которых является сверхнапряжение. Для этого ему и была дана эта передышка на несколько месяцев.

          * * *
          График дежурств на ноябрь оказался справедливым, и Василий Порфирьевич испытал огромное облегчение от того, что ему не пришлось выпускать свой гнев на Самокурова и Галину Гордеевну, составлявших этот график. Это была хорошая новость.
          Вслед за первой хорошей новостью пришла вторая. Василий Порфирьевич получил расчётный листок и увидел, что Гайдамака начислил ему общую зарплату по тарифу дежурного, но в итоге - с учётом премий - получилось 40 482 рублей. а чистыми деньгами — 34 900 рублей. Василий Порфирьевич решил, что такая приличная зарплата после того, как начальник больше года платил ему зарплату меньше обещанной - это хороший знак: «Зарплату платят больше, работать надо меньше… Не жизнь, а малина!» За время дежурства Василия Порфирьевича Гайдамака не сделал ни одного агрессивного жеста против него, и теперь, когда начальник начислил приличную зарплату Василию Порфирьевичу, до него дошло, что дежурство внесло изменение и в его отношения с Гайдамакой. До дежурства начальник вообще не общался с ним, он просто игнорировал Морякова. А когда Василий Порфирьевич стал дежурить, Гайдамака вынужден был общаться с ним, и вёл себя достаточно уважительно. Возможно, это было начало их новых отношений. и Василий Порфирьевич решил, что его главной задачей стало активное налаживание контакта с Гайдамакой, а не пассивное ожидание, когда его выгонят, и уж тем более не война с обитателями комнаты 220: он не желал тратить свою энергию на обитателей свинарника.
          Но была и плохая новость: Гайдамака без обиняков сказал Антону, что он недоволен его работой, и что Антон может писать заявление на увольнение по собственному желанию. Антон так и сделал, и ему осталось работать неделю. Василий Порфирьевич не ожидал, что Гайдамака поступит так жестоко. И он был уверен, что Королёва внесла свой «вклад» в этот событие, стараясь доказать начальнику, что она лучше всех разбирается и в программе DRAKAR, и в производстве, и в трубомедницком цехе, который курирует Антон… Теперь уже курировал… К тому же Королёва публично пообещала отомстить Антону за допущенные им вольности по отношению к ней… И, как оказалось, это были не пустые слова.
          Василию Порфирьевичу было жаль Антона… Хотя он уже знал, что ничто не происходит случайно. Вчера в БОП отмечали юбилей Грохольского, которому исполнилось пятьдесят лет, сегодня они продолжили праздновать, и Антон уходил домой сильно пьяным. Наверняка Гайдамака обо всём этом знал, и его терпение лопнуло.
          Самокуров высказал своё мнение:
          - Я считаю, что для Антона это благо: нечего ему здесь киснуть! А вместо Антона Гайдамака берёт молодого выпускника Санкт-Петербургского государственного морского технического университета, в котором он читает лекции.
          В 20.30 пьяный Грохольский вышел в туалет мыть посуду, увидел Василия Порфирьевича и предложил ему выпить, но Моряков категорически отказался:
          - Я при исполнении!
          Грохольского это очень удивило, потому что Целовальников, даже будучи «при исполнении», никогда не отказывался выпить с ним. Василий Порфирьевич ушёл в диспетчерскую, Грохольский продолжил мыть посуду, и во время мытья посуды Грохольского стошнило. Он заскочил в туалет и так громко блевал, что было слышно даже Василию Порфирьевичу в диспетчерской, а поскольку в заводоуправлении было пусто, то эти громкие звуки эхом разносились по всем коридорам власти.
          Печальная судьба Антона заставила Василия Порфирьевича задуматься о собственной судьбе, которая пока оставалась под большим вопросом в преддверие его пенсионного возраста. У него, благодаря опыту, накопленному на дежурстве, появилась дополнительная степень защиты: теперь он мог подменить любого дежурного на время его болезни, и это делало его более востребованным у начальника. Этот новый опыт он мог добавить к своему прежнему опыту работы в корпусном бюро Отдела Главного Технолога, он заработал новый капитал, который мог прибавить к уже имеющемуся у него капиталу. У Василия Порфирьевича появилась некая гарантия, что Гайдамака не выгонит его на улицу, как Антона.
          Самокуров спросил:
          - Какие у Вас планы на декабрь, когда из отпуска выйдет Целовальников?
          - Пока не знаю...
          - Ситуация такова: дежурным выгодно работать втроём, тогда у них будет выше зарплата. Но мне это невыгодно, потому что они все уже в почтенном возрасте, и всегда существует вероятность болезни кого-то из троих.
          - Я могу подежурить ещё, если обстоятельства не требуют моего немедленного возвращения к прежним обязанностям... Но если дежурным выгодно работать втроём, то я не буду препятствовать им зарабатывать деньги, - ответил Василий Порфирьевич Самокурову: поскольку для него этот вопрос был не столь важен, то эту проблему, по его мнению, должны решить между собой Гайдамака и Самокуров.
          Утром Василия Порфирьевича сменил Глушко, он поговорил с ним о том, надо ли ему продолжать дежурство, и они сошлись на том, что смысла в этом уже нет. Но последнее слово было за Гайдамакой, и он продлил дежурство Василия Порфирьевича до 31 декабря. Честно говоря, Василий Порфирьевич это предполагал, потому что у него было подозрение, что начальник не хочет, чтобы он возвращался в комнату 220, он хочет, чтобы Василий Порфирьевич остался на должности ночного дежурного… Но ведь для того, чтобы Василий Порфирьевич перешёл на должность ночного дежурного, он должен подсидеть кого-то из своих коллег-дежурных! А это очень некрасивая история!

          * * *
          Василий Порфирьевич понял, что его возвращение в комнату 220 уже близко! После разговора с Самокуровым он особенно остро ощутил, что ему очень дороги и строгий, размеренный распорядок дня, и дисциплина, поэтому он с радостью вернётся к ним... Да, такой распорядок – это стереотип… Но разве этот стереотип ему навязали именно родители? Ведь он начал привыкать к этому стереотипу сначала в детском саду, а потом продолжил привыкать к нему в школе. А потом он привыкал к нему, когда начал работать на Балтийском заводе. Значит, вина родителей была не так уж велика. Вывод был один: только этот режим, к которому Василий Порфирьевич привык за долгие годы работы на производстве и от которого постоянно мечтал избавиться, давал ему возможность обрести контроль над своими эмоциями и стать более осознанным.
          Василий Порфирьевич знал, что, когда он вернётся в комнату 220, его встретят сильные негативные эмоции Королёвой и Пешкина, и ему надо будет всегда помнить, что они тоже благоприятно скажутся на его эмоциональном состоянии… И он невольно задавал себе вопрос: «Почему из всего отдела только мне приходится преодолевать мощное психологическое давление со стороны Гайдамаки и Королёвой? Почему именно моей жене приходится выдерживать огромное психологическое давление со стороны её начальницы Тамары Павловны? Может быть, потому, что я и моя жена сейчас возвращаем себе то, что безвольно упустили в молодости… Подобно тому, как на моих глазах Пешкин безвольно упускает свои возможности? Невольно приходится признавать, что молодость – это сплошь упущенные возможности».
          Человек не может существовать как какой-то материальный предмет, поскольку у него есть душа, и ему жизненно необходимы драматические ситуации, дающие ему сильные эмоции. История изобилует примерами людей, которые кончали жизнь самоубийством из-за того, что не могли удовлетворить либо свою любовную страсть, либо жажду власти, либо жажду славы, либо жажду мести. Если человеку становится скучно, то он сам создаёт себе проблемы, а потом героически преодолевает их, испытывая при этом сильные страдания. Как сказал однажды французский философ-просветитель Гольбах: «Человек, лишённый желаний и страстей, перестаёт быть человеком». Королёва ведёт себя в полном соответствии с человеческой сущностью: она собственными руками создаёт для себя драматизм жизни и сильные эмоции, затрачивая на это огромные усилия. А Василий Порфирьевич был свободен от подобных затрат собственной энергии, потому что для него драматизм жизни и сильные эмоции обеспечивала Королёва. Василий Порфирьевич пользовался энергией Королёвой. Как труд создал из обезьяны человека, так Королёва своей бешеной энергией, которую она напрямую получала из космоса, делала из Василия Порфирьевича человека. Но энергию космоса, даже если Василий Порфирьевич получал её через Королёву в виде эмоций, очень тяжело было воспринимать и «усваивать». А он получал эмоции от Королёвой в огромном количестве и без перерыва, поэтому пресытился ими. Работая ночным дежурным, Василий Порфирьевич смог «разложить по полочкам» огромную энергию, которой его щедро одарила Королёва.
          Мужчина менее эмоционален, чем женщина, поэтому он старается закрыться от излишних эмоций, исходящих от женщины. Но женщине такой закрытый мужчина непонятен, он её пугает, поэтому она стремится своей эмоциональностью взломать психологическую защиту мужчины. Особенно это касается мужчины, который нравится женщине, потому что ей необходимо установить над ним свою власть, прежде чем она отдаст в его полное распоряжение своё тело. Если женщине удаётся взломать психологическую защиту мужчины, он становится для неё понятным и близким, она может установить над ним свою власть, и только тогда она сможет его полюбить. Власть женщины не опасна для мужчины, потому что она даёт ему право обладать телом любимой женщины. Так устроены отношения между мужчиной и женщиной.
          Королёва своей повышенной эмоциональностью тоже взламывала защиту мужчин, с которыми она работала, чтобы получить над ними полный контроль… Но взамен она ничего не предлагала. Все мужчины, чью защиту ей удалось взломать, чувствовали себя обманутыми, потому что Королёва, взламывая психологическую защиту своих коллег, демонстрировала своё превосходство над ними.
          Но на самом деле Василию Порфирьевичу нужны были не эмоции, а мысли. Ему не нужны были чужие эмоции, ему нужны были собственные мысли.
          Поскольку он знал, что в декабре вернётся в комнату 220, то уже сейчас начал обдумывать, как вести себя с Королёвой. Сначала он решил дать ей понять, что стал другим человеком, и им уже нельзя помыкать... Но потом понял: если он будет вести себя вызывающе, то даст Королёвой шанс выйти из бессознательного состояния, в котором она сейчас находится по воле Гайдамаки. Она поймёт, что ситуация изменилась, и начнёт менять своё поведение… И Василию Порфирьевичу снова придётся привыкать к нему. Нет уж, пусть продолжает оставаться в своём заблуждении относительно Василия Порфирьевича и всех остальных, пусть продолжает считать, что она самая умная и талантливая. Главное, что сам Василий Порфирьевич изменился, что это его внутреннее состояние, и об этом никому не надо знать.
          Королёва удивлялась, что её дочка гоняется по заграницам с маленьким ребёнком, которому исполнилось несколько месяцев, и ей было невдомёк, что дочка убегает от неё. А Василию Порфирьевичу бежать некуда, поэтому он вынужден тратить почти всё своё время на поддержание психологического равновесия. Это слишком высокая цена... Но это было необходимо, чтобы выжить рядом с Королёвой. Василий Порфирьевич постоянно копался в себе, пытался в своих мыслях докопаться «до самой сути, до базальтовой плиты», как любил говорить Гайдамака, который в себе совершенно точно не копался.

          * * *
          В середине ноября родному заводу исполнилось 100 лет, Самокуров дал Василию Порфирьевичу два пригласительных билета на праздничный корпоратив в Консерватории, посвящённый юбилею завода, Василий Порфирьевич пригласил Анну Андреевну, и они поехали на корпоратив. Пять лет назад они были на праздновании девяностопятилетия завода, которое было организовано в Театре музыкальной комедии. Тогда Василий Порфирьевич только устроился на работу, ещё никого не знал, и они с Анной Андреевной бродили в одиночестве среди незнакомых людей. Но концерт был очень хороший, из знаменитостей выступали Татьяна Буланова и Игорь Корнелюк.
          В столетний юбилей всё было организовано по-другому. В фойе Консерватории всех встречали официанты с шампанским, и Василий Порфирьевич с Анной Андреевной тоже взяли по бокалу. Василий Порфирьевич встречал много знакомых сотрудников завода, здоровался с ними и чокался бокалом с шампанским. Среди знакомых было много тех, с кем он много лет назад работал на Балтийском заводе, и теперь они стали большими начальниками, некоторые даже стали Генеральными директорами судостроительных заводов или заместителями Генеральных директоров. Василию Порфирьевичу было приятно, что они его узнавали и не чурались общаться с ним.
          Василий Порфирьевич увидел Гайдамаку, который беседовал с Генеральным директором одной из фирм-подрядчиков родного завода, и уже хотел было подойти к нему и поздравить с праздником, но Гайдамака, увидев его, сделал вид, что очень увлечён беседой, а потом и вовсе отвернулся от Василия Порфирьевича, который в настоящее время был для Начальника ПДО, исполняющего обязанности Директора по производству, всего лишь простым ночным дежурным!
          Концерт был неплохой, но знаменитостей, в отличие от прошлого юбилея, не было... Зато после концерта был великолепный фуршет! Когда закончился концерт, Анна Андреевна предложила идти домой, поскольку она здесь никого не знала, но Василий Порфирьевич предложил немного задержаться и просто посмотреть, как организован фуршет… Но, когда они увидели столы, полные выпивки и вкусных закусок, Анна Андреевна предложила перекусить.
          На праздничном вечере присутствовали только те, кому посчастливилось достать пригласительные билеты. Всё фойе было заставлено круглыми барными столиками, за которыми можно было только стоять, чтобы места хватило всем. На корпоративе от ПДО были Грохольский и Кожемякина, они организовали свой столик, вокруг которого уже расположились работники достроечного цеха. Грохольский пригласил Василия Порфирьевича за их столик... Но, поскольку Грохольский и Кожемякина даже в праздничной обстановке не смогли скрыть своё недоброжелательное отношение к Василию Порфирьевичу, то он не стал присоединяться к их весёлой компании. Он не забыл, что в последнее время они сами перестали приглашать его на корпоративы отдела, поэтому он принял решение не участвовать в них, даже если будут приглашать. Но самой главной причиной его отказа стало то, что Анна Андреевна не была знакома с Грохольским и его компанией, она была бы стеснена в общении, и для неё праздник был бы испорчен. Кроме того, Василий Порфирьевич никогда не забывал, что Грохольский и Кожемякина вполне способны за праздничным столом задавать бестактные вопросы, поэтому он не хотел, чтобы его сослуживцы испортили настроение его жене. Василий Порфирьевич и Анна Андреевна нашли себе маленький столик в укромном местечке и прекрасно отметили юбилей завода. Выпивки и закуски было неограниченное количество, обстановка была по-настоящему праздничная, они несколько раз ходили за добавкой, чтобы попробовать как можно больше деликатесов.
          Такого никогда не было за семь лет работы Василия Порфирьевича на заводе. Крутов организовал корпоратив таким образом, что впервые за последние годы весь коллектив собрался вместе и отметил знаменательное событие в жизни родного завода. Крутов стал первым Генеральным директором, который начал серьёзные перемены на предприятии. Сначала отремонтировали главную заводскую дорогу, потом углубили дно под доком, покрасили все краны на достроечной набережной, отремонтировали главную проходную. Василий Порфирьевич видел в этой новой реальности зачатки коллективизма, которого при прежнем хозяине не было и не могло быть. Коллективизм предполагает сплочение людей, а такие «работники», как Гайдамака и Королёва, наоборот, всячески препятствовали сплочению, вносили раздор и вражду в души людей. Им не было места в новой реальности.
          Выпив вина, вкусно и обильно закусив, Василий Порфирьевич и Анна Андреевна в прекрасном настроении поехали домой.

          * * *
          Когда Василий Порфирьевич в очередной раз приехал на дежурство в конце ноября, Галина Гордеевна сообщила новость:
          - Суханова выписывают 11 декабря, а 12 декабря он начинает дежурить.
Василий Порфирьевич понял, что он возвращается на своё рабочее место 10 декабря. Эта новость так обрадовала его, что он долго не мог успокоиться и весь вечер ходил из угла в угол… При этом он сам удивлялся тому, что эта новость так обрадовала его. Это означало, что работа ночным дежурным по заводу, несмотря на её привлекательность, чем-то его не устраивала, он хотел скорее избавиться от неё, но пока ещё не знал, что его не устраивает в этой работе, о которой мечтают многие пенсионеры.
          Зато ему было понятно другое: он возвращается в комнату 220, значит, его одиночество закончилось, и ему возвращают общение. Он возвращается, значит, он готов к новому общению. Но после такого испытания одиночеством он должен научиться ценить любое общение, даже общение с психически больной Королёвой.
          После того, как стало известно, что Суханов выходит на дежурство 12 декабря, Василий Порфирьевич сразу ощутил на себе недовольство Стояна, которого он сменил: Стоян был очень недоволен тем, что Гайдамака продлил командировку Василия Порфирьевича до 31 декабря, а Самокуров включил его в график дежурств на декабрь, из-за чего у дежурных получалась недоработка. Василию Порфирьевичу было очень неприятно ощущать на себе недовольство людей, которых он выручил в трудную минуту. Он почувствовал, что потоки энергии начали распределяться таким образом, что его дальнейшее дежурство вошло в противоречие с течением этих потоков. Василий Порфирьевич понял, что ему пора уносить ноги из диспетчерской, и он решил обязательно сказать Гайдамаке о том, что другие дежурные недовольны. Но уже на следующий день Василий Порфирьевич решил ничего не говорить Гайдамаке о недовольстве дежурных, которые демонстрировали ему свою неблагодарность по отношению к тому доброму делу, которое он для них сделал. Когда ситуация была безвыходная, они были рады Василию Порфирьевичу, и даже считали его своим коллегой. Как только ситуация поправилась, они тут же стали проявлять недовольство, и своим недовольством они обесценили его заслуги. Василий Порфирьевич решил, что он должен отдежурить положенные дни, несмотря на недовольство других дежурных, потому что это решение начальника, и только Гайдамака может отменить своё решение. А что касается личного отношения Василия Порфирьевича к этому вопросу, то ему уже не хотелось работать с людьми, которые, ничтоже сумняшеся, обесценили его доброе отношение к ним.
          Ильюшин тоже сообщил Василию Порфирьевичу новость:
          - Миша пересел за ваш стол! - и Василий Порфирьевич пошёл посмотреть, как выглядит новая декорация.
Пешкин убрал со стола Василия Порфирьевича все бумаги, относящиеся к его работе с программой DRAKAR, по-хозяйски повесил на дверцу его шкафчика своё полотенце... И Василия Порфирьевича это разозлило… Но, когда он увидел ботинки Пешкина на своём рабочем месте, то испытал шок! Он ещё не вернулся на своё законное рабочее место, а уже сейчас начал получать «лечебные» негативные эмоции… Но пока в очень малых дозах… Для привыкания.
          Для начала - в качестве разминки – Василий Порфирьевич попытался понять мотив поведения Пешкина. Если человеку не нравится его рабочий стол, значит, надо смотреть глубже: ему не нравится его работа. А если человек занимает чужой стол, у которого есть хозяин, который временно отсутствует, значит, в его сознании размыты некие границы... Василий Порфирьевич попробовал копнуть «до самой сути, до базальтовой плиты» - и у него возникло подозрение: если Пешкин позволил себе сесть за его стол — стол Начальника БАП, стол своего начальника - то это уже говорит о том, что производственная система родного завода, Директором по производству которой является Гайдамака, прогнила изнутри, и её необходимо менять.
          Когда Василий Порфирьевич был в отпуске, никто даже не подумал занять его стол. Он вернулся из отпуска и без проблем сел на своё рабочее место. Так происходит с каждым сотрудником. Но в этот раз произошло нечто из ряда вон выходящее. Соседи по комнате 220 вели себя так, как будто Василия Порфирьевича уже нет. Это означало, что обитали комнаты 220 поверили, что Василий Порфирьевич покинул их навсегда, и когда он вернётся, им придётся снова привыкать к его присутствию. А Василий Порфирьевич будет наблюдать, как их при этом будет корчить, и получать новые знания.
          Василий Порфирьевич отметил ещё одно новшество в комнате 220: Королёва, Пешкин и Ильюшин купили радиотелефон, чтобы Королёвой было удобно звонить и вести важные разговоры. При Василии Порфирьевиче у них не возникало такого желания, а это значит, что в отсутствие Василия Порфирьевича они стали ощущать себя одной семьёй, где все свои, и покупка радиотелефона стала их «семейной» покупкой.
          Василий Порфирьевич вспомнил, как ему летом не хотелось возвращаться на работу из отпуска… А сейчас он с радостью ждал возвращения на работу в комнату 220, хотя там будут Королёва и Пешкин!  Во время замещения Суханова Василию Порфирьевичу удалось поменять отношение к своей работе с «минуса» на «плюс».
          К Самокурову пришёл Ильюшин, и они стали что-то обсуждать между собой. Василий Порфирьевич находился в комнатке, которая служила диспетчерам кухней... И в этот момент в диспетчерскую ураганом ворвалась Королёва. Услышав её громкий голос, Василий Порфирьевич вышел из «кухни» и сказал:
          - Здравствуйте, Диана Ефимовна!
          Королёва обернулась и, увидев Василия Порфирьевича, картинно перекрестилась.
          - Что с Вами? - удивился Самокуров. - Вы уже второй раз креститесь: меня увидели - перекрестились, Василия Порфирьевича увидели - тоже перекрестились.
          Зато Василий Порфирьевич прекрасно знал, что происходит с Королёвой: это было самое настоящее хамское поведение, к которому он уже привык в комнате 220. Тем более, что Королёва никакая не верующая: верующий человек по определению не может вести себя так, как Королёва, о чём очень точно сказал Достоевский: «Если Бога нет, то всё позволено». А Королёва позволяла себе всё – без исключения.
          Василий Порфирьевич уже знал, что Королёва ведёт себя так всегда, когда у неё бывает эйфория от успехов. А успехом для неё является любая возможность оказать влияние на Гайдамаку, и в этом вопросе она считала Василия Порфирьевича своим врагом. Её «крестное знамение» красноречиво говорило о том, что она очень раздражена предстоящим возвращением Василия Порфирьевича в комнату 220. Догадку Василия Порфирьевича подтвердил появившийся после ухода Королёвой Грохольский:
          - Ну что, скоро приступаете? - спросил он у Морякова.
          - Да, 10-го декабря.
          - Гайдамака полон энергии, а эти двое почти не вылезают из его кабинета!
          Василий Порфирьевич сделал для себя зарубку: поскольку Королёва находится в эйфории от успехов, то она считает, что теперь она самая главная в комнате, поэтому в первые дни после возвращения ему придётся выдержать её напор, и Королёва уже сегодня сделала ему прививку, адаптирующую его к возвращению в комнату 220. И ему было интересно: что придумает Гайдамака, чтобы занять его? Пока работают Королёва и Пешкин, доступ к программе DRAKAR для Василия Порфирьевича закрыт. Королёва своей активностью старается показать Василию Порфирьевичу и всему отделу, что она работает и больше него, и больше всех остальных. Василий Порфирьевич не знал, что чувствуют сослуживцы, наблюдая активность Королёвой, но лично его активность Королёвой всегда пугала.
          Чтобы совместно выполнять работу, надо быть готовым к общению и к работе в команде. Королёва не готова ни к общению, ни к работе в команде. Василий Порфирьевич всегда был готов и к общению, и к работе в команде. Но ночное дежурство позволило ему перейти из состояния ожидания совместной работы с Королёвой и Пешкиным в состояние, которое предполагает только самостоятельную работу. Василий Порфирьевич получил необходимую для этого прививку, и теперь всё зависит только от него самого.
          Ситуация, которую своей активностью создавала Королёва, напоминала Василию Порфирьевичу ситуацию с ремонтом, который устроили его соседи. Человек, который делает ремонт, добровольно заточает себя в тюрьму, поэтому Василий Порфирьевич не хотел делать ремонт. А его сосед, устроив ремонт в квартире, так и не заключил себя в тюрьму: сам он был на работе, а рабочие делали за него ремонт, от которого страдали его соседи – Василий Порфирьевич и Анна Андреевна. Значит, сосед Василия Порфирьевича сам не делал ремонт. Вместо соседа ремонт делал Василий Порфирьевич, поскольку в это время был дома и страдал от грохота и пыли. По аналогии можно было сказать, что Королёва всё делает чужими руками: она создаёт вокруг себя «шум и пыль», а потом присваивает себе результаты работы других людей - Слизкина, Пешкина и других. А это значит, что сама она ничего не делает! Единственная её работа – создавать вокруг себя «шум и пыль»… От которых страдает Василий Порфирьевич.

          * * *
          Василий Порфирьевич пришёл на дежурство, разделся, сходил в туалет и в 16.55 направился к столу дежурного, чтобы принимать звонки дежурных из цехов. Но в кресле за столом дежурного по-хозяйски расположился Ильюшин, он с кем-то болтал по городскому телефону, на его лице было просветлённое выражение, и он явно не собирался освобождать Василию Порфирьевичу рабочее место.
          - Андрей, сейчас мне начнут звонить из цехов, можно я сяду на своё место? - сказал Василий Порфирьевич, стараясь быть как можно более вежливым, чтобы не обидеть своего «начальника», потому что Ильюшин в этот день замещал Самокурова, взявшего отгул. 
          Но Ильюшин вдруг начал капризничать:
          - Ещё пять минут! - сказал он строгим голосом начальника и продолжил разговаривать.
          Тогда уже Василий Порфирьевич не стал церемониться со своим «начальником», который — вдуматься только! — препятствовал ему приступить к исполнению своих обязанностей:
          - Цеховые дежурные всегда начинают звонить раньше 17 часов, а мне ещё надо достать журнал и заполнить его! - сказал Василий Порфирьевич уже более строгим голосом, но на «начальника» это тоже никак не подействовало. 
          Василий Порфирьевич подошёл к креслу сзади, стал раскачивать рукой его спинку, и только тогда Ильюшин нехотя стал подниматься. Василий Порфирьевич сел, достал журнал дежурства, начал заполнять его - и в этот момент по местному телефону начали звонить цеховые дежурные. По дальнейшему поведению Ильюшина Василий Порфирьевич понял, что тот обиделся на него за то, что он обошёлся с «начальником» довольно бесцеремонно, и попытался заговорить с ним, как будто ничего не произошло... Но Ильюшин, уходя сказал:
          - Надо выпустить распоряжение... Я, как Ваш начальник, запрещаю Вам смотреть телевизор и спать!
          Это было сказано шутливым тоном, но лишь доказывало его обиду… Василий Порфирьевич мог бы послать этого «молодого сцыкуна» куда-нибудь подальше… И тоже шутливым тоном… Но это были бы эмоции, а ему нужны были знания. А знание, которое он приобрёл из этого инцидента, говорило о том, что его соседи по комнате 220, под руководством Королёвой, совсем утратили чувство реальности! В его отсутствие у Ильюшина, под влиянием Королёвой, начала проявляться его истинная природная сущность, которую он попытался замаскировать с помощью Сахаджа Йоги и своего имиджа денди. Но Королёва очень тонко уловила настоящий характер Ильюшина, она поняла, что он очень близок ей по духу, и этот просветлённый йог на глазах стал превращаться в злобное, мстительное существо.
          Василий Порфирьевич представил, как 10 декабря выйдет на работу... И сразу понял, что ему придётся униженно ждать, когда молодые обитатели свинарника соизволят освободить его рабочее место и вернуть его компьютер. А они при этом ещё будут капризничать... Как сегодня капризничал Ильюшин. Это было вполне реально, судя по его сегодняшнему хамскому поведению. Но Василию Порфирьевичу в последнее время не нравилась роль жертвы, поэтому у него возникла шальная идея: во время последнего дежурства в субботу, 8 декабря, забрать свой компьютер у Ильюшина и всё в комнате расставить так, как было до его дежурства. И не только вернуть компьютер, но включить его и немного поработать, чтобы привыкнуть к нему. В этом случае 10 декабря он придёт на работу не гостем, а хозяином своего рабочего места. Василий Порфирьевич -Начальник БАП, но до сегодняшнего дня не чувствовал себя хозяином в комнате 220 из-за Королёвой и Пешкина. За три месяца дежурства он почувствовал себя хозяином комнаты, в которой работал, то есть диспетчерской. Это было новое для него состояние, и он знал, что оно уже никогда не покинет его. Приняв такое решение, Василий Порфирьевич был уверен, что этот его жест оставит след в душах молодых соседей по комнате, им будет так же неприятно видеть это, как было неприятно Василию Порфирьевичу, когда он видел, как безобразно они хозяйничают на его рабочем месте: «Око за око, зуб за зуб! Эти «молодые сцыкуны» думают, что от них что-то зависит, а я покажу им, что в моей судьбе от них ничего не зависит. Мне очень повезло, что моё последнее дежурство будет именно в субботу 8 декабря».
          - Антон уже не работает, - сообщил Грохольский Василию Порфирьевичу.
          - Бедный Антон, - искренне посочувствовал Моряков, понимая, что к несчастной судьбе этого неплохого парня приложили руку и Королёва, оклеветавшая его перед Гайдамакой, и сам Грохольский, сделавший из него не профессионала, а пьяницу.
          - На это место Барбос хочет устроить своего знакомого, молодого парня, который весной закончил Санкт-Петербургский государственный морской технический университет и сейчас мучается в сборочно-сварочном цехе мастером.
          «Значит, Гайдамака продолжает беспредельничать! – понял Василий Порфирьевич. - В БОП это уже второй его человек, учитывая Кондратьеву. Как знать, может быть, этот молодой сотрудник окажется очень способным и в будущем будет замещать Грохольского. Не зря же Гайдамака уже целый год приучает БОП и самого Грохольского к тому, что всех замещает молодой и способный Пешкин. Уволив Антона, интриган Гайдамака, как говорится, убил двух зайцев: он пристроил своего человека, а Грохольского лишил собутыльника… Правда, у Грохольского в запасе остался ещё один собутыльник — Полянский из бюро МСЧ… Не оскудеет земля русская...»
          1 декабря, в субботу, работал почти весь отдел, в том числе и Гайдамака, и у Василия Порфирьевича возникло полное ощущение, что сегодня обычный рабочий день, а не суббота. Такое обилие народа объяснялось тем, что вчера Крутов вышел на работу после болезни, обнаружил, что алжирские заказы в запущенном состоянии, и обязал Гайдамаку, как Директора по производству, организовать работу всего завода в субботу и воскресенье.
          В 8 часов начался рабочий день… А в 8.30, когда Гайдамака ушёл проверять цеха, Грохольский уже повёл Полянского к себе. Но даже когда Гайдамака вернулся, Полянский продолжал периодически навещать собутыльника.