Об Аркадии, с которого началось пятое поколение

Об Аркадии, с которого началось пятое поколение вятских Нестеровых
В семье Василия и Евдокии Нестеровых родилось четыре ребенка – это  Аркаша, Тоня, Анна и Митя.
Старшим сыном в семье был мой отец Нестеров Аркадий Васильевич. Ему исполнилось в год смерти отца в 1928 г. всего 13 лет. Учитывая то, что дед (Иван Анисимович) уже не мог работать, а отец (Василий), будучи больным, выполнял лишь посильные работы, то моему отцу пришлось бросить школу и в 9 лет встать за ручки плуга. Я-то знаю, какая это была тяжелая работа для девятилетнего мальчишки. Но он с ней справлялся, за что ему честь и хвала. В те годы взрослыми становились рано. Причем, взрослыми не потребностям как в настоящее время, а взрослыми по участию в производительном труде.
В 18 лет отец перестроил в починке Анисимовском дом, пристроил к нему множество хозяйственных построек. Для этого надо было обладать не только достаточной физической силой, трудолюбием, но и мастерством, смекалкой, талантом и как бы теперь сказали быть рисковым человеком. Слава богу, что отец этими качествами обладал в полной мере.
К 18 – 20 годам отец стал главной фигурой в единоличном хозяйстве Нестеровых. Он умел выполнять все сельскохозяйственные работы, в необходимых случаях поддерживал связь с рынком, разбирался в расходных книгах, что помогло ему в будущем стать счетоводом в колхозе (и это при полутора годах учебы в школе!).
В 1938 году отец и бабушка (его мать) вступили в только что организованный в Пантылке колхоз. И тоже совершенно правильно поступили, так как в противном случае могли попасть в разряд кулаков, как попал в этот разряд единоличник Василий Касьянов.

Наше семейство до 1939 г., будучи колхозниками, и передав землю и лошадь в собственность колхоза, продолжало жить в Анисимовском починке. Здесь же родилась у них дочь Зоя в 1937 г. (умерла от дизентерии в том же году), а в 1938 г. родился автор этих строк. Первым, кто увидел меня из посторонних жителей Пантылки, был Касьянов Николай Гаврилович (ровесник дяди Мити). Аркадий и Августа поженились в 1936 г., когда отцу было 21 год, а матери 22 года. Мать моя Нестерова  (урожд. Усова)  Августа Николаевна родом была из деревни Усы. Деревня была меньше Пантылки, находилось недалеко от деревни Ивакинцы, по направлению северо-западнее и южнее. Скорее это был также починок, как и наш Анисимовский. Кто она и из какой семьи, мне не известно. Но знал брата матери Усова Петра Николаевича по городу Кирово-Чепецку. Мы одно время даже жили с ним в одном бараке. Бывал он и в Пантылке у бабушки Евдокии уже после смерти мамы. Но отношения с отцом у Петра не складывались. Он был участником войны и ее инвалидом без руки, часто прикладывался к бутылке, просил денег на выпивку, менял женщин, поэтому моя мачеха Щербакова Анна Дмитриевна Петра не недолюбливала, поэтому не разрешала нам дружить с ним и с его сыновьями.
Сестра мамы жила в деревне Большие  Касьяны вместе со своей матерью. Обе они бывали у бабушки в Пантылке уже после трагических событий   1944 г.  Мы (я и Коля), как ее племянники, иногда заходили к ней в гости в деревню Касьяны. По-моему, это было раза два не больше, когда мы, будучи в гостях у тети Анюты (после первого брака она жила в деревне Жуйковцы и фамилия ее была Жуйкова), иногда ходили к Касьянам в гости в праздник Девятой недели.
Но вернемся к семейству Нестеровых. В 1939 г. правлением колхоза было принято решение о сносе нашего починка, и о переселении его жителей в Пантылку. И снова перед отцом встала труднейшая задача перевоза дома и всех хозяйственных построек на новое место. И с этой задачей отец справился прекрасно. Правда, он сделал перепланировку избы, и это не нравилось бабушке, но что сделано, то сделано, и ничего вернуть назад было нельзя.    
Этот дом в Пантылке был перевезен и собран на окраине южной стороны деревни и простоял до 1956 года. В нем прошло мое детство, сюда же приезжал каждый год на каникулы в 1951-1956 гг. В этом пантыльском доме родились мои младшие братья - Николай (1939 г.) и Валентин (1941 г.).
В январе сорок четвертого года время шло в самой деревне Пантылка и вокруг ее относительно сносно. Но, как и бывает во время войны, понятно, со смертями родных и близких, с возращеньями некоторых по ранению, с геройством тех, кто еще воевал и способствовал выходу советских войск уже на свою довоенную границу и дальше на Запад. Чувствовалось, что наконец-то война будет окончательно и реально СССР выигранной.

Однако январь того же года потряс всю округу неординарным убийством, случившимся в деревне Пантылка. Если кратко, то дело было так. Отец с матерью решили отметить на другой день после Крещения День рождения отца. Перед этим он прошел в городе Слободском комиссию на предмет отправки на фронт. Комиссия решила, что косоглазие у него сохраняется. Поэтому последовало решение отправить его в стройбат, как и его младшего брата. Отец согласился  этим решением. Поэтому праздник был устроен не только из-за дня рождения, но и фактически в виде проводов еще одного мужика Пантылки, но не на фронт, а в стройбат. Гостей было приглашено не много. Однако нужен был гармонист. Алевтина пригласила вместе с гармошкой на эту роль Николая Касьянова, вернувшегося с фронта по ранению. Но в тот день к нему приехал сослуживец Гринька Елькин. А он был когда-то влюблен в Алевтину, а Аркадий отбил у него невесту. Поэтому они враждовали друг с другом. Когда Николай сообщил ей, что один он не сможет прийти на день рождения, так как к нему пришел Гринька. Алевтина думала, думала и решила пригласить их обоих. Посоветоваться с мужем не было возможности, потому что днем он уезжал в город. Увидев Гриньку у себя в доме, отец, отведя Алевтину в сторону, заявил ей:
- Зачем здесь Гринька? Я не хочу его видеть.
- Но ты бы еще дольше не приезжал из города? Тогда мне можно было с тобой посоветоваться. А тут Колька меня огорошил известием, что к нему погостить приехал Гринька. Они якобы воевали вместе. 
 
 Из-за этого родители поспорили друг с другом, но дело было сделано,  нужно было продолжать ужин. Тем более что отец опоздал примерно на целый час к ужину. Гости уже попили чаю и немного выпили за здоровье Аркадия и за счастье в его семье. После приезда виновника торжества дальше, казалось бы, началось веселье. То есть наливали всем по полному стакану самогонки, закусывали, чем бог послал, пели песни и плясали под аккомпанемент гармошки, на которой наигрывал Николай. Гриньке весь этот скандал между Аркадием и Алевтиной явно не понравился. Поэтому он был в подавленном настроении, много пил и приглашал на танцы в основном Алевтину. Тихонько говорил ей на ухо, что, мол, зря ты вышла замуж за Аркашку и заметно по всему он тебя не любит.
- Что сделано, то сделано. Если бы знать заранее, как сложится жизнь? А теперь дети, поэтому ради них всё терпеть надо – отвечала тихим голосом Алевтина.

Аркадию, чувствовалось, что все это страшно не нравится. Он в отместку жене начал приглашать Вальку Касьянову. Это не нравилось уже Алевтине. Но чем больше они пили, тем сильнее стремились к ревности и какому-либо насилию. Наконец, окончательно опьянев, Аркадий  прижал к курятнику Вальку и начал при всех целовать ее. К ним кинулась Алевтина, пытаясь оттащить пьяного мужа от Вальки. В это время к этой троице подбежал Гринька, стукнул кулаком по голове Аркадия. Тот страшно рассердился, кинулся на Гриньку, и началась настоящая пьяная драка. Она перешла в драку с ножами. Гринька схватил кухонный нож, а Аркадий вытащил из-за голенища валенок кинжал. Они начали махаться ножами. Алевтина, то же будучи пьяной, не выдержала и насмерть встала между ними. И одного неудачного взмаха руки с ножом стало достаточно для того, чтобы она получила вместо Гриньки удар в свою грудь. Она прижала руки к груди и удалилась за печку и легла там, где спал маленький Валентин. Гринька видя, что его бывшую ухажерку стукнули ножом, набросился на Аркадия с новой силой. Выбил у него нож, оба упали на пол, и тут их еле-еле все-таки оттащили друга от друга и попытались связать обоих. Гости, видимо, не заметили, что Алевтина уже мертва, все испугались и начали убегать со дня рождения Аркадия. Николай еле утащил Гриньку к себе домой. А Аркадия дядя Федор и Александр Елькин все-таки связали. В доме остались только Антонина и Валентина. Валька попыталась развязать руки Аркадия но узел полотенца был таким тугим, что сделать ей это не удалось. Тоня подбежала к Алевтине, начала вытирать кровь с ее груди, и поняв, что она уже мертва, с трудом, но развязали вместе с Валькой руки Аркаше, и он, не соображая ничего, тут же повалился на полу, где он лежал связанным, и уснул. То есть ее слова о том, что жена мертва, он уже не воспринимал.

Дети, в том числе и автор, драки уже не видели, потому что сон свалил и их.
Позже, вспоминая эту ночь, никак не мог понять этой странной русской традиции. Идет война, а люди пьянствуют, пьют залпом по полному стакану самогонки, причем, все поровну: и мужчины, и женщины. В результате напиваются до одурения, начинаются драки и иногда с жертвами, как это и произошло с его родителями.
Рано утром, когда на улице еще было темно, Егор и средний брат Игорь проснулись от страшного рева (плача) отца. Он плакал так громко, что не услышать этого было просто нельзя. Они кинулись к нему, он сидел на лавке и ревел, как будто бы случилось что-то страшное. Отец дрожащими руками зажег лампу и показал на мертвую, лежащую с младшим сыном на полу у печки их мамку. Под левым плечом виднелась кровь, и мама была уже холодной. Увидев мертвую мать, я и Колька тоже, вместе с отцом, начали навзрыд реветь. Этот рев  был слышен даже соседке напротив нашего  дома. Поэтому прибежала Александра, увидев мертвую Алевтину, тоже заплакала. Дальше, немного успокоившись, она обратилась с вопросами к отцу.
- Что ты собираешься теперь делать-то, где ты взял нож и зачем его вытащил?
- Нож у меня был давно. С ним я ездил зимой на лошадях, потому что вотяки, а иногда и русские, часто не уступают дорогу, но как только покажу кинжал, так без разговоров уступали дорогу.
- И зачем же ты вытащил его на празднике-то?
- Не помню, зачем? Это, наверное, всё из-за Гриньки. Не знаю, зачем он пришел к нам, если знает, что мы с ним враги и достаточно давние.
- И как ты будешь оправдываться?
- А никак. Расскажу все, что помню, а чего не вспомню, приму на себя. Делать-то теперь нечего, виноват в смерти Альки и искуплю свою вину в тюрьме. Отец  попросил Александру посидеть пока с детьми, а сам он поедет за милиционером в село Ильинское. Она согласилась, принесла дров, растопила печь, замесила пресное тесто для блинов и начала будить Валентина. Тот, ничего не понимая, что с его мамкой, начал ее трясти, и когда она не подавала признаков жизни, то заревел, и ревел до самого приступа. Он начал кататься по полу, лег на спину и изо рта потекли какие-то неестественного цвета слюни. Александра перепугалась, ничего не понимая, что происходит с ребенком, начала его успокаивать, как могла, но на всякий случай послала меня за тетей Тоней.
Быстро сбегал, рассказал тете о том, что в доме лежит мертвая мамка и со слезами на глазах просил крестную по быстрее прийти к ним.
- А что с отцом-то? – спросила тетя.
- Он уехал уже в Ильинское за милиционером.
Прибежала тетя Тоня. Помогла успокоить Валентина, положила его на кровать, и он постепенно уснул. Дальше она накормила их блинами, обещала детям, что она, дав корму и напоив скота, уйдет домой, а затем вернется к ним. Мы, «ошарашенные» случившимся, прижавшись, друг к другу заснули прямо за столом. Затем, проснувшись и боясь подходить к маме, подбежали к окну, выходившему на улицу Пантылки, стали наблюдать, что происходит в деревне. Видели, как соседи, собираясь парами, что-то бурно обсуждали. Они догадывались, что, видимо, они обсуждали смерть их мамы.

Короткий день заканчивался, и на дороге показались две лошади. Одна, запряженная в кошевку, другая в сани. На первой они заметила милиционера, а на второй своего отца. Те по привычке подъехали сначала к дому Антонины.  Она накинула шубу. Теплый платок и вышла за ограду. Милиционер поздоровался с ней и спросил, что вчера здесь произошло, а отец поехал к своему дому.
- Алевтину убили, а кто это сделал, я не видела, так как девочки у меня были одни, и ушла с праздника пораньше.
- А что говорят в деревне свидетели этого несчастья? – спросил милиционер.
- А вся деревня молчит. Все сидят по домам и не выходят даже на улицу.
- Значит, ты не можешь быть свидетелем убийства? – снова спросил милиционер.
- Если бы я видела само убийство, то могла бы что-то сказать, а так мне сказать нечего.
- Ну что же, поеду на место убийства, зайду к председателю и попробую найти свидетелей – он сел в кошевку и поехал к дому Аркадия. Но для начала подъехал к дому Александры. Та пригласила его в дом и рассказала все, что она видела.
- Я видела, что Аркадий и Алевтина в тот вечер были страшно недовольны друг другом. К тому же на вечер пришел бывший ухажер Алевтины Гринька Елькин, который тоже, на мой взгляд, имеет отношение к убийству. Он наскочил на Аркадия драться, тот вытащил нож, хотел то ли попугать Гриньку, то ли ударить его, замахнулся, а тут между ними оказалась Алевтина. Она начала отбирать у Аркадия нож, он вывернулся как-то и случайно попал ножом в нее, вместо Гриньки. Случайно это было или неслучайно, мне неизвестно.
- Откуда же появился в деревне Герман (Гриня) Елькин? Он же где-то должен быть на фронте?
- Я не знаю, спросите об этом Николая Касьянова, потому что он был в гостях у него.
Милиционер примерно понял картину убийства, поэтому оставив лошадь у ограды председателя, отправился к нашему дому. Зашел в дом, где сидел и плакал над случившимся отец. Милиционер, попытался выведать у него, как же нож-то оказался возле сердца Алевтины?
- Не знаю. Ничего не помню?
- А зачем же ты купил этот кинжал?
- Да он у меня уже как года два.
- И почему же он оказался у тебя за голенищем валенка? Может ты взял его заранее с целью убийства уже сегодня кого-то?
- Я не успел его вытащить после поездки в город. Опоздал на праздник, и в чем приехал, в том и сел за стол.
- Почему же ты не попросил Гриньку уйти с праздника, если вы считаете себя врагами?
- Колька сказал мне, что их с Гринькой пригласила сама Алевтина.
- Кто развязал тебя и, кто Гриньку?
- Не помню. Помню только, когда я проснулся и увидел мертвую жену. Это было где-то часов уже в семь или в восемь, потому что, помню, уже светало. Увидел и понял, какую глупость я совершил, убил жену и оставил сиротами трех сыновей.
- Это не глупость, а уголовное преступление.
- Понимаю. Поэтому разрешите мне проститься с детьми и везите меня куда надо.
- Ребята, вы простите меня дурака, так как я оставил вас без мамки, а теперь и без отца. Я долго вас не увижу, поэтому будете жить пока с бабушкой, которой я дал телеграмму, и она скоро приедет в Пантылку.
Вдвоем с милиционером они вынесли тело Алевтины на улицу, положили его в сани, накрыли шубой и приготовились ехать то ли сначала в Ильинское, то ли сразу в город Слободской. - Ребята, вы простите меня дурака, так как я оставил вас без мамки, а теперь и без отца. Я долго вас не увижу, поэтому будете жить пока с бабушкой, которой я дал телеграмму, и она скоро приедет в Пантылку.
Мы плакали, вместе с отцом. Он успокаивал нас, а у самого тоже текли слезы. Тетя Тоня приготовила ему небольшой узелок то ли с продуктами, то ли с одеждой, то ли с тем и другим. Аркадий всех расцеловал, вышел со слезами из дома, и они вместе с милиционером отправились на лошадях по направлению села Ильинское.
После отъезда милиционера вместе с Аркадием в город, тете было жалко оставлять детей в доме, где произошло убийство, поэтому она решила, пусть дети пока до возвращения бабушки поживут у нее.

Что касается Аркадия, то он получил восемь лет трудового лагеря за неумышленное убийство своей жены Алевтины. Позднее он был направлен в колонию поселка ТЭЦ-3. Поселок, позднее перерастет в красивый город, который стал судьбой не только для него, но и второй семьи и всех троих его детей.
Свою маму – Алевтину Николаевну– автор представлял смутно, хотя ему уже было в ту пору почти шесть лет. Ему запомнилась привычка мамы смотреть в окно, которое выходило на деревенскую улицу.  Особенно это часто наблюдалось за ней в зимнее время. Вроде бы на улице нет никого, а мама все стоит и смотрит в окно, как будто бы ждет кого-то, или наблюдает за природой или еще за чем-то. Возможно, эту черту воспринял позднее и сам я.

Вот так трагически оборвалась жизнь мамы Алевтины (Авы), а мы остались сиротами при живом отце. Как потом признавался отец, он никого из соседей решил не подставлять и всю вину за убийство матери по неосторожности взял на себя. Он считал, что дрались двое, нож был у каждого из них, вечеринка состоялась у него в доме, поэтому впутывать в это дело еще и Гриньку посчитал неправильным. Понятно, что отец получил срок нахождения в исправительном лагере в поселке ТЭЦ-3. Суд состоялся в городе Слободском. Мама похоронена там же на городском кладбище, находящемся почти, что в центре города. Правда, там ее могила потеряна. Отец после досрочного освобождения из лагеря поставил ей сделанный собственными руками деревянный памятник на чьей-то могиле справа сразу после входа на городское кладбище. Затем несколько раз его обновлял. Там же, рядом с мамой, он соорудил и памятник своему отцу и нашему деду Василию Ивановичу.
 После освобождения из лагеря отец оказался в поселке ТЭЦ-3. Не случайно, видимо, лагерь назывался исправительным. Отец там действительно повзрослел и не допускал больше никаких противоправных действий. К любой работе относился очень ответственно, особенно, когда стал высококвалифицированным столяром, а затем и мастером столярного цеха. В свободное время участвовал в строительстве для горожан личных домов для того, чтобы обеспечить достойную жизнь новой семьи. Отец неоднократно награждался различными правительственными медалями. Я уже не говорю о ведомственных наградах, грамотах, денежных премиях и подарках. Все это было и чувствовалось, что отца ценили и уважали. Его судимость была официально снята, что он подтвердил ответственным отношением к работе, к коллективу, с которым трудился, к семье, которую он сумел быстро создать.
В 1958 или в 1959 г. он получил первую благоустроенную квартиру на центральной улице Кирово-Чепецка. Квартира, правда, была двухкомнатной, но ему дали только одну большую комнату площадью 20 кв. м., так как семья в конце пятидесятых состояла всего из четырех человек.

Вторую семью отец создал с женщиной, которую он выбрал себе в жены, стала Щербакова Анна Дмитриевна. Она была лет на восемь его старше, потеряла на войне мужа, осталась с двумя детьми и поклялась отцу в том, что она готова взять на воспитание и детей Аркадия. Правда, для начала он ей сказал, что у него тоже два ребенка, имея в виду меня и Николая. О Валентине он умолчал, потому что о нем ни бабушке, ни отцу ничего было не известно, где он и что с ним. Детский приют из города Слободского куда-то перевели, и бабушка даже не знала, куда. Дело в том, что Валентин, когда был маленьким, страдал какой-то падучей болезнью, и бабушка решила, что так будет лучше, если государство его не вылечит, то хотя бы будет содержать как сироту. Об этом видимо знал и отец, поэтому он решил скрыть временно от Анны Дмитриевны факт наличия третьего сына.

Анна Дмитриевна имела дочь Клавдию Михайловну 1929 года рождения и сына Геннадия Михайловича 1938 года рождения. Как уже отмечалось, семья имела в поселке комнату в коммунальной квартире. Понятно, с печным отоплением, площадью 12 кв. метров. Потом  на этой площади прописался Аркадий Васильевич. Затем в 1948 или 1949 году был взят из детдома Николай и в 1950 г. в августе месяце здесь обосновался и я. В комнате стояло три кровати и так как мест для сна явно не хватало, то отцу пришлось для нас с Николаем строить в комнате полати, наподобие деревенских изб. Вторые полати он сделал также над общей кухней. В общем, теснота была страшная. Мне это страшно не нравилось, и все хотелось уехать обратно к бабушке. Об этом я разговаривал с бабушкой, когда приезжал к ней на зимние каникулы в 1951 году. Но бабушка меня отговорила от этой затеи, убедив меня в том, что скоро деревни не будет, так все собираются разъезжаться. Хотя с кем не беседовал на эту тему, никто пока не куда уезжать не собирался. Да и ходить в школу в Пантыл мне было не с кем. Единственный школьник-ученик 6 или 7 класса наш сосед Алексей Николаевич учился где-то в городе Слободском, живя у своих старших братьев. Его младший брат Вася учился еще в Ивакинской начальной школе. Там же пока учились моя двоюродная сестра Ира Нестерова и наша соседка по дому слева Рая Нестерова. Алексей Михайлович, брат Раи и почти мой ровесник, уже работал в колхозе и дальше учиться не собирался. Так что я решил стерпеть все неудобства и возвратился после каникул в поселок ТЭЦ-3.

Мой отец Аркадий прожил сложную жизнь, с одним трагическим случаем, о котором он всегда помнил вплоть до своей смерти в 2006 году городе Кирово-Чепецке и там же и похоронен.Пережил смерть своей второй и третьей жены, и смерть младшего сына Валентина.

Если вспомнить о его  работе, то сначала он начинал в поселке ТЭЦ-3 разнорабочим, по-моему, где-то в ОРСе (так назывались отделы рабочего снабжения). Работа ему была знакомой, так как он перевозил на лошадях различного рода грузы. Но так как там ничего ему «не светило» в смысле получения жилья, то в начале 50-х годов он перешел на лесозавод и устроился в столярный цех столяром. И именно эта профессия стала для него основной на всю оставшуюся жизнь. С нее он ушел и на пенсию. Работая столяром, затем бригадиром и даже мастером, он воспитал много хороших столяров. По его стопам пошел и младший сын Валентин, проработавший там же с перерывами на службу в армии почти до пенсии.