Макарьевкое имение. с. Богородское

После смерти Екатерины Гавриловны ухаживания Николая Христофоровича за Лидией Левашовой стали настойчивее.

Он внимательно следил за её здоровьем, заставлял регулярно пить воду из родника, что бил в их саду, лично сопровождал девушку на прогулках. Эта настойчивость Кетчера очень возмущала Андрея Дельвига, который писал, что «несмотря на отвратительную наружность, грязную неопрятность, резкость манер и выражений, он сумел привязать её к себе».

Кетчер, по мнению зятя Лидии, желал стать хозяином в доме Левашовых, и взять всё в свои руки. Он рассчитывал на то, что Николай Владимирович, который имея чрезвычайно мягкий и уступчивый характер, уже привык подчиняться настойчивому и дерзкому Кетчеру, приехав с Галибихи, согласится на его брак с Лидией. «Кетчер вообще был мне противен, - писал Андрей Дельвиг, - и я не хотел бы иметь такого свояка». Поэтому, чтобы отвлечь от доктора свояченицу, попросил её заняться переписыванием сочинения под свою диктовку для подготовки его к печати.
Когда Левашов вернулся в конце июня, Дельвиг перехватил тестя раньше Кетчера и успел обговорить с ним поведение доктора, после чего, Николаю Христофоровичу было в доме отказано.
 
Но спустя год, Николай Владимирович и Кетчер опять сблизились, дружить продолжал с ним и Валерий Левашов. Доктор снова стал регулярно приезжать в дом Левашовых, но уже со своей новой квартиры в Сокольниках.

*

В первой половине июля всё семейство Левашовых – Дельвигов выехало в Нижний Новгород. Весь нехитрый скарб, который  уместился в трёх каретах, везли собственные упряжные лошади.  Доехали, правда, без любимых домашних собак: водолаза и маленькой комнатной собачки жены, которых взяли с собой. В дороге они заболели бешенством. Водолаз убежал, и на него подали в розыск, а болонку пришлось отдать на усыпление. Хорошо, что никто не успел пострадать из людей.

В Нижнем Новгороде в эти дни проходила ярмарка. А поскольку у Левашова на Гостином дворе ярмарочной площади была лавка, в которой он продавал стеариновые свечи собственного производства с завода в Галибихе, то Андрей Дельвиг решил посмотреть, как идёт торговля. Он работал в лавке по несколько часов в день, что дало в последующем ему проанализировать, и сделать вывод, что содержать стеариновый завод и дальше экономически  не  выгодно.

Дорога из Галибихи до Нижнего Новгорода была слишком долгой и плохой, что требовало много финансовых затрат для вывоза свечей на продажу и подвоза к заводу сала, кислот и другого материала, необходимого для их производства. Поэтому вскоре завод был закрыт.

*

По окончанию ярмарки  путь лежал дальше – в Поветлужье, где Николаем Владимировичем  у Петра Александровича Собакина в 1831 году была приобретена третья часть Макарьевского имения. Прежний хозяин был потомком Никифора Собакина - окольничего двора Ивана Грозного и братом одной из его жён Марфы Собакиной.
Дворянин Пётр Собакин жил в Москве, а в Поветлужье приезжал поразвлечься и поохотится. Дорога к Макарьевскому имению в болотистых местах была выстлана  дубовыми гатями, а его кортежу из сорока карет на подъезде светили костры из еловых лап и стреляли пушки. Имел прежний хозяин псарню из семисот собак, которых, говорят, содержали лучше крепостных. Во время охоты своего барина, крестьяне выстраивали живой коридор до леса, по которому гнали лесную дичь, а тот стрелял в неё прямо с крыльца своего дома.

В Троицын день на огромном усадебном дворе собиралось почти все крестьяне его имения (около десяти тысяч крепостных крестьян). Мужики по очереди прикладывались к руке барина, угощались водкой и пивом из огромных чанов, а бабы и девки одаривались деньгами и платками. Под звуки оркестра хор крепостных певчих исполнял хозяину «Многие лета», а артиллерийская команда оглушительно палила из пушек.

Небольшой оброк с крепостных, который он назначил, компенсировался его жестоким обращением с ними. С богатых он постоянно требовал особых подношений, а не согласных мог разорить и сослать в Сибирь. Держал он в страхе и местных чиновников.

*

Зять Левашова, который ехал сюда впервые, был наслышан уже о прежнем хозяине этих мест. Но больше его восхищала заповедная природа вокруг: между двумя притоками Волги Ветлугой и Керженцом росли сплошь глухие леса, под стать сибирской тайге.
При подъезде к селу Богородскому их встречала чудесная липовая аллея, высаженная ещё при Петре Собакине, липами же был укреплён высокий берег Ветлуги. Но на этом восторг сменился удивлением: в Богородском москвичей встречал совершенно разрушенный господский дом с отдельно стоящими конторой и кухней. Вокруг ни сада, ни огорода. Это выглядело особенно убого и на фоне раскинувшегося в округе большого поселения, и на фоне строящейся трёхпрестольной церкви Казанской иконы Божией Матери(1).
 
Начиналось строительство храма в честь победы над Наполеоном ещё при Петре Собакине, а завершиться оно в 1846-м в «вотчине господ Левашовых и госпожи баронессы Дельвиг».При содействии бурмистра Герасима Яковлева и «всего мирского общества… церковь была «вновь прочно перекрыта тщанием нашим и содействием покойного помещика господина Николая Васильевича Левашова и пришла к совершенному устроению».

Освещение же храма состоится в сентябре 1847 года лично епископом Валаамским Иаковом,  «потому что меньшой брат мой Николай Левашов, которому по разделу достаётся село Богородское, будет к тому времени здесь», - писал в прошении владыке один из сыновей Николая Васильевича.

Конечно, Левашов был прав, что свои действия по благоустройству имения он начал со строительства православной церкви. Ведь крестьяне здесь были, большей частью, староверами, а их следовало «приучать к правильной вере».

Предки и предшественники жителей Поветлужья - сторонники Аввакума после  никоновской реформы сюда, на окраину Руси, стекались ещё в XVII веке.
Но потом земли вдоль Ветлуги цари стали активно раздавать за особые заслуги дворянам. Вотчины, заселённые крепостными крестьянами передавалось по наследству от родителей к детям, застраивались усадьбами, лесопильными предприятиями, православными храмами. И старообрядцы стали создавать скиты, а в большинстве своём, уходить глубже в леса, и дальше – в Сибирь, неся северорусскую культуру и становясь «кержаками»(2).
 
А оставшиеся в этих краях староверы умудрялись приспосабливаться и хитрить. Многие из них посещали православные церкви, однако придерживались двуперстного знамения и старых обрядов. А православные священники закрывали на это глаза и записывали в причащавшиеся тех, кто церковь не посещал, но давал мзду.

*

Большинство из 3600 крестьян села Богородское(3) жили в вполне добротных домах с резными крылечками и наличниками на окнах, да и одевались они гораздо лучше крестьян средней полосы России.

Крестьяне были и бедные, и вполне зажиточные. Наибольшая часть крестьян, которые жили в довольно хороших избах, трудились в поте лица, поздно ложась спать и рано вставая. Не у всех были собственные лошади и коровы.

Летом основным их занятием было хлебопашество, а зимой зарабатывали на промысле по изготовлению мочал, рогож, кулей и др. изделий из дерева и их продажи на Воскресеновском базаре, что в 8 верстах от Богородского. Деньги шли на пополнение хлебных запасов, которые у некоторых заканчивались уже к весне, на хозяйственные нужды и на уплату оброка.
 
Оброк в Богородском  собирали старшины деньгами для помещика каждую неделю по понедельникам.  Однако, у Н.В. Левашова всё равно постоянно были недоимки по сбору оброчных платежей: среди крестьян на селе были и пьяницы, и откровенные лодыри. Самые бедные, порой, занимались «отходничеством»: нанимались бурлаками на Волгу. Но бурлачество никогда не приводило к достатку. Не редко их наниматели обманывали с оплатой, а если человек уже страдал хроническим алкоголизмом, то он пропивал и эти деньги. В воспитании таких крестьян не помогал даже страх перед наказанием.
 
Старшины вели учёт товара, который  крестьяне продавали на ярмарке в Воскресенском, а по понедельникам, когда приносили собранный оброк барину, приводили с собой и тех, кто не доплатил. Таких хитрецов по приказу бургомистра рассыльные из крестьян секли розгами. Бывало, чтобы остановить наказание, в сапоге или за пазухой обвиняемого внезапно оказывались денежные купюры, которые тут же отдавались в счёт долга.

Конечно, вопли истязаемых были слышны и в господском доме. Первое время это очень беспокоило Левашова, который постоянно общался в среде декабристов и философов, вроде Чаадаева. Но одно дело рассуждать о крестьянской свободе на расстоянии, а совсем другое – когда тебе постоянно грозит разорение из-за нерадивых мужиков-неплательщиков. И Владимир Николаевич свыкся.

В то же время, Дельвиг, в отличие от тестя, с крестьянами особо не церемонился. Например, когда один из зажиточных мужиков - старовер Широков, высказал несогласие с каким-то замечанием молодого барина, то был схвачен им за бороду и вытолкан из избы: чтобы другим неповадно было.

Левашов купил имение уже с недоимками по оброку, в надежде покрыть долг в дальнейшем. Но прибыли не было, и долг только рос.

Помещики-соседи по имению начинали неплохо зарабатывать, занимаясь лесосплавом по Ветлуге, благо, в округе-сплошные леса. Однако, это серьёзное дело требовало организации хорошего управления, финансовых вложений и постоянного хозяйского присмотра в имении. А таких возможностей у Н.В. Левашова, пока, не было(4).

*

Николай Владимирович и покойная Екатерина Гавриловна планировали выделить замужней дочери Эмилии часть своего имения в деревне Галибихе и прилегающим к ней деревням. Левашовы были уверены, что эта часть имения будет приносить хороший доход, если хозяйством займётся его энергичный и знающий зять Андрей Дельвиг. Поэтому по приезде в Богородское, тесть сразу же написал черновое прошение о выделении Эмилии обещанной части имения на 9 тыс. десятинах земли с 600 душами крестьян мужского пола.

Зять взялся за налаживание будущего собственного хозяйства с большим энтузиазмом. С целью уменьшения недоимок по собираемому с крестьян оброку, и повышению их заинтересованности в результатах труда, инженер Дельвиг принял решение о введении нового порядка в управлении хозяйством.
 
Он составил правила, по которым имения, перешедшие по наследству потомкам Левашова, в большинстве своём, функционировали  до революции 1917 года. А в то лето, Андрей Дельвиг для их продумывания, решил объездить часть деревень и познакомиться с бытом и проблемами  крестьян.

Как он потом писал в своих воспоминаниях, крестьяне, в большинстве своём, жили в хороших избах, причём, у зажиточных, помимо поместной избы, была изба большая, в которой они работали. На некоторых дворах лежало большое количество запасного леса для постройки новых домов на случай пожаров, которые здесь случались довольно-таки часто. Но, Дельвиг недоумевал, зачем эти дровяные запасы нужны, если, как правило, и они сгорали вместе с постройками.

Встречали будущего своего помещика в зажиточных семьях богатыми угощениями. На столе появлялись: мясо, куры, конфеты, пряники и виноградное вино, которое здесь называли французским.

В деревне Чухломке 70-летний крестьянин Лещёв подвозил навоз на огород, когда Дельвиг с тестем решили заглянуть к нему в гости.
 
Этот богатейший крестьянин только недавно выкупился из крепостного состояния, заплатив Левашову за две ревизские души: за себя и за сына, который занимался торговлей, имел только дочерей и 40 тыс. руб. ассигнациями. Но став свободными крестьянами, они остались жить в этой же деревне, пользуясь мельницами и другими угодьями, которые Лещёв-старший устроил, находясь ещё в крепостной зависимости. Работая, Лещёвы использовали наёмный труд своих односельчан.

Разбогател Лещёв при прежнем помещике Собакине. Платя небольшой оброк, и постоянно занимаясь промыслами и торговлей, он сумел скопить несколько сот тысяч рублей серебром.
 
Лещёв угощал дворян хорошим дорогим шампанским, хотя сам не пил. Он вообще никогда не выпивал, в отличие от сына. Однако, даже нажив огромное состояние, старик был неграмотен.

Таких, как он было, конечно не много, но десятки тысяч скопить некоторым удавалось. Крестьяне, которые сначала зарабатывали исключительно своим трудолюбием, постепенно переходили к использованию наёмного труда, давали взаймы хлеб под высокие проценты, а тех, кто застревал в долгах, вынуждали работать на себя за самую низкую плату.

По новым, составленным Андреем Дельвигом правилам, планировалось ввести систему вознаграждений для тех крестьян, которые были хорошими хозяевами. Высшей наградой было звание почётного крестьянина.

Для финансового урегулирования дел, Андрей Иванович, прежде всего, самостоятельно решил вести управление имением, что уже создавало большие преимущества в экономии на жаловании управляющему.

Подсчитал он и новую сумму оброка, которая теперь стала постоянной, и составляла 45 руб. ассигнациями. Эта сумма не менялась вплоть до отмены крепостного права в 1861 году.

*

Новая ставка оброка складывалась теперь из тех 30 рублей ассигнациями с окладной души, что взималась прежде, и  средней стоимости «чернобора», который раннее рассчитывался по факту.

Здесь надо дать ряд пояснений для тех, кто хочет разобраться в системе оплаты крепостных поподробнее.

Александр Герцен в своей статье «Русское крепостничество», 1852 года, писал: «от своих крепостных они (помещики) обычно не требуют ничего, кроме оброка, т.е. денежной ренты, за которую предоставляют землю в полное распоряжение крестьян». По сути, оброк представлял собой арендную плату за землю, принадлежащую помещику. В древности, до XV века, само слово «оброк» как раз и означало аренду, а платили его не только крепостные крестьяне, но и вольные наниматели земли или недвижимости (кузницы, мельники, лавочные торговцы и др.). Ставки оброка рассчитывалась в зависимости от стоимости земли и экономических условий той или иной местности.

Однако, помещикам надо было оплачивать и свои налоги, аналогично с нашими днями, когда с физических лиц предприниматель удерживает НДФЛ для уплаты в бюджет, а сам ещё оплачивает кучу налогов и сборов в федеральный и региональные бюджеты. Кроме того, предусмотрены также траты и на представительские расходы.

Вот и помещики оплачивали, так называемый,  «чернобор», в который входили оплата подушной повинности+ дорожные+ оплата по препровождению арестантов + на содержание лошадей для проезда земской полиции и прочих служащих+ на жалование бургомистра и других должностных по имению лиц+ на взятки всем уездным чиновникам, заезжающим в имение, на их угощение в заезжей избе и др.

Все эти расходы при расчёте средней суммы оброка и были учтены Андреем Дельвигом при введении в имении новой фиксированной ставки.
Учтены им были и такие местные особенности, как, например, то, что крестьяне, в обязанность которых входила поставка подвод для продвижения арестантов по Сибирскому тракту (4 станции по перемене лошадей), предпочитали оплачивать эти услуги натурою и др.
 
В предвкушении того, что они с женой Эмилией в скором времени получат от её отца «…ту самую часть имения, которая была ей обещана им и его покойной женой, а именно деревню Галибиха с окружающими ее деревнями…», инженер Андрей Дельвиг, заранее подготовил проект укрепления берега реки, схему устройства парка на прежде «диком» месте, завершения строительства храма в Богородском, сделал чертежи главного усадебного дома в Галибихе. А его тесть отдал уже распоряжение на подвоз в деревню брёвен для стройки и лично следил за тем, чтобы доставка производилась как можно быстрее. Вскоре была начата и закладка фундамента.

*

Эмилию Николаевну деревенская жизнь тоже совсем не тяготила. Оказавшись на природе, она занималась естественно-научными наблюдениями, вела записи, делала зарисовки, изготавливала чучела, увлекалась рыбной ловлей. Супруга Дельвига спасала и лечила животных и птиц, одно время в доме жили орёл и пеликан. Вечерами она много читала.

Ещё до замужества Эмилия и её сестра Лидия подружились с графиней Александрой Сергеевной Толстой, дочерью Сергея Васильевича, Нижегородского вице-губернатора. А старшая её сестра Екатерина была подругой сестры Андрея Дельвига. Любимыми занятиями братьев и сестёр Толстых в Москве были музыка и танцы.
 
Этим летом А.С. Толстая приехала на месяц погостить в деревню со своим братом Николаем Сергеевичем(троюродным братом великого писателя).

Александра была нигилисткой и любила ставить других людей в зависимость от себя. За это Андрей Дельвиг невзлюбил её. Но ещё больше молодого человека раздражали «её кошачьи манеры», с которыми она пыталась в этот приезд кокетничать со вдовцом Н.В. Левашовым.

Самому же Левашову не нравился Николай Толстой, и он боялся, что тот начнёт свататься к его Лидии. Частенько, играя с Толстым в шахматы, они с Николаем Владимировичем ссорились.
 
Николай Сергеевич, действительно, по воспоминаниям Дельвига, был вспыльчивым, плохо образованным, хотя простым и откровенным. Граф много говорил, любил рассказывать анекдоты, играть на скрипке, охотится, держал 4 медведей. Толстой ранее служил в гвардейском корпусе, который стоял в Кронштадте. Но теперь, выйдя в отставку, жил в деревне с матерью. Внешне он был весьма не дурён, носил большую бороду, которую чернил.

*

Но вдруг случилось необъяснимое. Как писал Андрей Дельвиг: «В половине октября тесть объявил мне, что он раздумал отдавать жене моей наилучшую часть своего имения и заменяет ее другой частью», успокаивая тем, что эта часть имения будет приносить столько же дохода, что и было обещано раньше.
 
С этого момента между стариком Левашовым и Дельвигами произошёл разлад в отношениях, и молодые, быстро собравшись, уехали в Москву. Перед Андреем Дельвигом снова встал вопрос трудоустройства. В ноябре 1839 года он был назначен помощником начальника работ в Москве от Ведомства путей сообщения, и занялся производством работ по водоснабжению Воспитательного дома.

А в  марте  1840 года  на причитающуюся Дельвигам долю в Макарьевских имениях  были оформлены все бумаги. По ним новым помещикам причиталось 16 тыс. десятин земли  и 1067 душ крестьян мужского пола. Но богатства это не сулило. Указанная часть имения вот уже полтора года, как была заложена Н.В. Левашовым в сохранной казне, и за полтора года скопились недоимки и проценты по ним. Андрею Ивановичу теперь предстояло зарабатывать инженерным трудом, и отдавать долги.

*

Примечания:

(1)В настоящее время храм Казанской иконы Божией Матери находится на реставрации.

(2)Кержаками в Сибири называли всех старообрядцев.

(3)На 1 июня 2025 года численность населения села Богородское составляет 631 человек.

(4)Быт крестьян Новгородщины подробно описывали многие помещики в своих воспоминаниях, в числе которых барон А.И. Дельвиг, А.И. Герцен, граф Н.С. Толстой, декабрист И.Д. Якушкин и др.

Далее:http://proza.ru/2025/06/29/923