Кораблик по имени Новелла Матвеева

«Из полумрака, полузвука
Рождаюсь я и говорю…»
(Новелла Матвеева)

   Легендарное творение «Песнь Песней» Соломона увековечена в Библии. Многие из древнейших песен, зазвучавших на земле с появлением самого человека,  канули в лету вместе с её создателями. Исполняли песни изначально, просто притоптывая ногами и прихлопывая ладошами, потом появились дудки  и свирели, тимпаны, цитры и систы, барабаны, флейты и лиры. Люди пели как птицы, когда у них пела душа, и пели от души. Со временем песню отнесли к разряду «словесно-музыкального искусства», как сказано в энциклопедии. Может оттого и появилась в песнях некая искусственность. Нынче же песни не поют, а кричат, всё громче и заливистей, так что и слов уже не различишь. Впрочем,  собирающейся нынче в огромных залах публике  это, похоже, и не нужно. Под будоражащий ритм, в галдящей толпе, они как в древности притоптывают и прихлопывают, дергаясь как оглашенные.
     А всего несколько десятилетий назад в таких же огромных залах тоже пели песни и читали стихи. Но там тишина стояла такая, что стоящий на сцене  мог даже шептать, его всё равно   слышали. Ибо говорили и пели люди от сердца к сердцу, обращаясь к душам и разуму сидящих в зале или стоящих на площади людей. На уровне поэзии и песен обдумывались сложные, жизненные проблемы.
     Вспоминается один из таких  залов, где выступала Новелла Матвеева, и где мне посчастливилось сидеть в первом ряду.  Более чем скромно одетая поэтесса вышла, села как-то бочком на стул,  взяла гитару и довольно неуклюже положила ногу на ногу. Сидящий рядом парень  глупо хихикнул. Я глянула на него с  таким   удивлением, что он даже отшатнулся. И прошептав: «Простите, -  помахал утишающе рукой.-  Все, все, простите. Больше не буду». А потом, когда Новелла запела беззащитно-трогательным, тоненьким, почти детским голосом, он сидел, как и все в смятении и очаровании, магически перенесенный Новеллой в её удивительный мир - страну Дельфинию.               
                *********************
«Отечество нам Царское село!»  Отечеством для Новеллы Николаевны Матвеевой было Детское, или Царскосельское Село, где расположен Царскосельский лицей, в котором обучался самый знаменитый его ученик – А.С.Пушкин. Так что можно сказать, что Новелла Матвеева родилась «под сенью дружных муз». Тем более, что появилась она на свет  7 октября 1934 года в семье, где мать, дед и дядя были литераторами и стихотворцами. А отец, географ, историк и краевед Дальнего Востока, был мечтателем и романтиком. Он-то и наградил  детей непривычными именами Новелла, Роза и Роальд. В силу различных жизненных обстоятельств семья вскоре вынуждена была перебраться в Подмосковье. Поселились они у станции Соколовская, неподалеку от шелкоткацкой фабрики. «А когда началась война, - вспоминает Новелла, - фашист первым делом стал бомбить заводы и фабрики». Худо пришлось и соседним домам, на которые часто попадали немецкие зажигательные и фугасные бомбы. Чтобы дома не сгорели, бомбы сбрасывали с крыш народные ополченцы, в ряды которых вступил и Николай Николаевич Матвеев, которого не взяли на фронт по причине слабого здоровья.  Однако военкомат вскоре назначил его политруком в военный госпиталь в соседнем Монино. После первых холодных и голодных военных зим Новелла неожиданно стала слепнуть из-за скудного питания и недостатка витаминов. И тогда отец пошёл, как он признался, «на единственное злоупотребление в своей жизни», устроив дочку на лечение в госпиталь, где он работал. Здесь Новелла спустя время поправилась настолько, что стала без труда читать. Первыми и любимыми писателями её стали  Марк Твен и Александр Грин. Видимо тогда и стала ей грезиться волшебная «страна Дельфиния и город Кенгуру», откуда нередко приходили добрые письма с хорошими вестями, где «белые конверты с почты рвутся как магнолий почки, пахнут как цветы». Тогда же семилетняя Новелла, потрясенная видом страданий раненых,  написала свои первые стихи, и читала их солдатам. Подлечившись, девочка вернулась в школу и к книгам. Словно наверстывая упущенное, она читала взахлёб все книги, что были дома, в библиотеке и у знакомых.
     Наконец наступил День Победы. Однако радость была омрачена уходом отца из семьи. Несмотря на это, о нём Новелла Матвеева всегда вспоминала с любовью и почтением: «Отец, всегда был так добр и честен, как если бы родился и вырос в святом скиту». Похоже, что в её душе сызмальства поселилась бескорыстная любовь, не требующая и не ждущая ничего взамен. Только «видеть и встречать улыбку твою». «Когда же ты, мимолётный гость, умчался новой судьбы ища, мне было довольно того, …что твой плащ висел на гвозде… Когда же и след от гвоздя исчез под кистью старого маляра, мне было довольно того, что след гвоздя был виден вчера».
    Однако с уходом отца материальное положение настолько ухудшилось, что Новелле пришлось бросить школу. Она, как старший ребёнок,  решила помогать матери, которая, чтобы прокормить троих детей, устроилась на работу в Щёлковский детский дом. Вот и девочку со странным именем Новелла тоже пристроили на работу в тот же детский дом - «пастушкой». Там она  пасла небольшое стадо, которое содержали в детдоме, чтобы подкармливать его обездоленных питомцев. Тогда Новелла и завела «Пастушеский дневник», где делала заметки и писала стихи. Внимательно, с любовью и восхищением созерцала она окружающий мир, подмечая мельчайшие детали и оттенки.
«Жаркий день уже склонился к вечеру: Вечер дню шепнул о чем-то на ухо, Облака подслушали, задумались И, забыв, зачем пришли, растаяли…»
«В лощинах снег, слоистый, как слюда,
От падающих капель конопатый.
Смотри! — ручей надбил скорлупку льда
И снова спрятался, как виноватый».
«Где сугроб залежался апрельский,
От молчанья лесов - одичалый».
   Даже простой ствол березы  представлялся ей «словно голос серебряный, сорванный несколько раз». В этом чутком восприятии мира, несомненно,  сказалось влияние мамы. Прекрасно образованная женщина, поэтесса, в тяжелейшие послевоенные годы вынуждена была работать, где придётся, лишь бы прокормить детей. Но  каждый вечер она занималась с Новеллой по всем предметам, дополняя их своими знаниями и опытом. Потому много позже никто и подумать не мог, что за плечами у Новеллы Матвеевой всего четыре класса школьного обучения. Когда же Новелле исполнилось 16 лет, она смогла уже официально оформиться на работу в тот  же детский дом и больше помогать матери.    Семь лет она проработала там «разнорабочей», исполняя грязные и тяжкие  поручения неучтивых посудомоек и сторожей, с отчаянием и состраданием наблюдая жизнь бедных сирот, которых, случалось, обворовывали взрослые и к которым нередко без должного милосердия относились некоторые нерадивые  воспитатели.
    Всё свободное время Новелла посвящала сложению стихов, полных удивительных, непривычных обычному уху  сравнений и образов.
«Как битое стекло, звенит мороз,
 Железом пахнет серый лунный свет,
В оплывах снега дремлют пни берез
Огарками задутых ветром свеч».
«В предвечерних гаснущих тонах
Сизо – алый клеверовый склон.
На откосе как босой монах
Одинокий бледный шампиньон».
   Со временем Новелла отважилась посылать свои стихи  в некоторые издания, и кое-где их иногда публиковали. Однажды они попались на глаза калмыцкому  поэту Давиду Кугультинов. Отыскав адрес молодой поэтессы, он безо всякого предупреждения отправился к ней. Давида потрясла убогая обстановка, в которой жила застенчивая и болезненная на вид девушка, сочиняющая  такие светлые, радужные и чарующие стихи. Он сразу решил их опубликовать, но никаких копий у Новеллы не было. Она от руки записывала их в обыкновенную тетрадку. Поколебавшись, Новелла все-таки доверила свой сокровенный труд Давиду Кугультинову.  На беду, как раз в это время  его поглотили другие, неотложные дела, но на помощь пришел писатель Виктор Бушин, который посодействовал изданию книжки стихов Новеллы Матвеевой. Так на поэтическом горизонте Москвы появился «Кораблик» Новеллы Матвеевой, который
«Сам себя, говорят, он построил,
Сам себя, говорят, смастерил…
Раз пятнадцать, раз двадцать за сутки
С ним встречались другие суда:
Постоят, посудачат минутку
И опять побегут кто куда...
Шёл кораблик, о чём-то мечтал,
Всё, что видел, на мачты мотал,
Делал выводы сам, - сам свой лоцман,
Сам свой боцман, матрос, капитан!»
   Редактурой и правкой Новелла Матвеева  всегда занималась сама, к тому же корректоров в издательствах тогда было мало. Как рассказывали сотрудники «Комсомольской правды», Новелла Николаевна всегда тщательно выверяла текст до последней запятой и точки, ибо в любом, самом малом упущении видела нарушение гармонии. «Служенье муз не терпит суеты»- повторяла она. Своим музам Новелла служила  увлеченно и вдохновенно, с упоением погружаясь в стихосложение, как дети в любимую игру. Видимо оттого в её стихах такая истинно детская искренность, особая чуткость и наблюдательность.  С неизменным почтением Новелла Матвеева относилась и к труду машинисток, отдавая им свои рукописи, выписанные округлым, чётким почерком. Случалось, что  засидевшись в редакции дотемна, она  опаздывала на последнюю электричку, и ночевала в редакции, свернувшись калачиком на небольшом, служебном диванчике.
     Со временем многие заметили и приободрили молодую поэтессу: Самуил Маршак, Борис Слуцкий, живший по соседству Николай Старшинов.  Рассказывают, когда Корней Иванович Чуковский услышал «Солнечного зайчика», он даже по-мальчишески весело  запрыгал на стуле.
«Бегу, привязанный незримо
Лучом восхода к небесам.
И замедляюсь только к ночи,
Когда туманится восток,
Когда становится короче
Луча ослабший поводок».
     Вскоре Новеллу Матвееву приняли в Союз писателей СССР, а  попутно она заочно окончила Высшие литературные курсы при Литературном институте им. Горького. Здесь она познакомилась с  поэтом Иваном Киуру, который был выходцем из семьи пострадавших от репрессий финнов. Его, как поэта, знающего финский язык,  издательство «Художественная литература» попросило помочь в издании книги стихов Катри Вала, классика финской литературы. Ивану поручили подобрать толковых переводчиков, и он, уже знакомый со стихами и песнями Новеллы, обратился к ней. Они сразу же подружились, а в 1963 году поженились. И хотя детей у пары не было, Новелла Матвеева  много писала детских стихов.  А  в Центральном детском театре поставили спектакль   «Предсказание Эгля», фантазию поэтессы  по мотивам произведений Александра Грина, куда были включены 33 авторские песни Новеллы Матвеевой.
    Со временем Новелла научилась играть на семиструнной гитаре и стала исполнять свои песни сама, пополнив   когорту талантливых бардов     эпохи 60-х. Правда, слово «бард» Новелле не нравилось, она предпочитала заменять его романтическим «менестрелем» или «полигимником».
     Сколько же их появилось в стране  в пору той  весенней оттепели….Первым из них  заслуженно признают Михаила Анчарова, который помимо песен, создал первый российский телесериал «День за днём». Высоцкий называл Анчарова своим учителем. В те годы по всей стране на разных концертных площадках, в больших залах и сельских клубах  зазвучали голоса  Булата Окуджавы, Юрия Визбора, Ады Якушевой, Александра Галича. Юлия Кима и многих-многих других. Изо всех окон слышны были магнитофонные записи их песен. В 1966 году была выпущена первая пластинка Новеллы Матвеевой, с фотографией на простом   бумажном конверте. На ней - Новелла склонившая голову в косыночке, словно прячась от фотографа (фотографироваться она, действительно, не любила).
    Песни её пели повсюду, нередко даже не зная их автора. Пели о «большом ветре, напавшем на наш остров», который «С домишек сдул крыши,
Как с молока – пену. И если гвоздь к дому  Пригнать концом острым, Без молотка, сразу,
Он сам войдёт в стену». На таком ветру  морякам «зажечь спичку - Как на лету взглядом остановить птичку».     Для  каждой песни Новелла подбирала свою мелодию: порывистую – для песни о «Большом ветре», озорную – для  песни о  молдаванке, которую украли развеселые цыгане и «воспитали как цыганку».
«Навсегда она пропала
Под тенью загара!
Позабыла все, что было,
И не видит в том потери.
(Ах, вернись, вернись, вернись!
Ну, оглянись, по крайней мере!)
   А как волшебно преображались в её стихах необустроенные ещё окраины с кучами строительного мусора, которые она воспевала под раздумчивую, прогулочную мелодию.
«Летняя ночь была Теплая, как зола…
Так, незаметным шагом, до окраин я дошла.
Эти окраины были оправлены
Вышками вырезными, кружевными кранами…
 Из-за угла, как вор, выглянул бледный двор:
Там, на ветру волшебном, танцевал бумажный сор…А эти дома без крыш словно куда-то шли… Плыли,— как будто были не дома, а корабли…
Встретилась мне в пути между цементных волн
Кадка с какой-то краской,— точно в теплом море — челн; и палка-мешалка в ней — словно в челне — весло…От кораблей кирпичных кадку-лодку отнесло.
Было волшебно все: даже бумажный сор!
Даже мешалку-палку вспоминаю до сих пор!..
И эти дома без крыш,— светлые без огня;
Эту печаль и радость;
Эту ночь с улыбкой дня!»
    Таинственным волшебством веяло и от мечтательного шарманщика, который жил…
«В тиши весенней, в тиши вечерней
Вблизи от прерий, вдали от гор
Стояла ферма, стояла ферма,
А возле фермы пылал костёр.
В котле широком Кипело что-то
А рядом Кто-то Сидел-мечтал…
Котёл кипящий – Ему о чём-то Напоминал.
Вот ночь настала и костра не стало;
Последний уголь Погас, Погас…
А тот, сидящий, В огонь смотрящий,
Он тоже скрылся, Скрылся Из глаз…
И мы не знаем, Ах, мы не знаем:
Был или не был Он на земле,
Что в тихом сердце его Творилось
И что варилось в его котле».
     Рассказывают, что бард Александр Городницкий, услышав как-то песни Новеллы Матвеевой,  решил, что такие стихи мог написать  исключительно счастливый, по-детски наивный  человек. Напросившись к ней в гости, он поначалу был ошеломлён видом убогой комнатушки в многокомнатной коммуналке на Беговой улице, где они жили тогда  с мужем. Но познакомившись поближе, понял, что она действительно находила счастье в непрестанном поиске образов и рифм для своих стихов, в поэтизации увиденного. Мост, который она миновала по пути в булочную, превращался в картину импрессиониста.
«Крутой прогиб моста рекою отражен: Два полукруга круг замкнули с двух сторон, А в этот круг вбегают огоньки, Как в обруч — прирученные зверьки».
«По реке, где спину выгнул мост,  бежит луна — и тащит сетку звезд».
    Богатое воображение помогало ей представить и то, чего она никогда не видела.
«Когда колибри — птичка-огонек — Трепещет, вдетая в кольцо из собственного блеска, Как тонкий пальчик в тонкий перстенек».
«Жасмина проступают лепестки, Как в темно-пепельной толпе идущих в ногу негров, лукавых глаз косящие белки».
     Со временем она стала включать в свой репертуар и песни, написанные ею на стихи своего мужа, поэта Ивана Киуру.
 «Я – улыбку давно убиенного лета –
Одинокую дикую розу нашёл».
    После смерти мужа Новелла Николаевна снова обосновалась загородом. Жила она скромно до крайности. Убогое имущество её ограничивалось снаружи жестяным, зелёным почтовым ящиком на дверях, а в комнате стояли лишь стол, кровать да стул, если вдруг кто заглянет в гости.
«Люблю дома, где вещи – не имущество,
Где вещи легче лодок на причале…».
    Позднее она обзавелась ещё радиоприёмником, по которому особенно любила слушать  передачу «Встреча с песней» Виктора Татарского.  А вот чего было много в этом предельно скромном жилище, то это книг. Книги там занимали всё пространство от пола до потолка. Обустройство, украшение дома, приобретение вещей просто не входило в круг её интересов. На заданный как-то журналистом вопрос: «Для чего рождается поэт?». Новелла Матвеева ответила: «Наверное, для пробуждения совести в людях». И добавляла, что она старается разглядеть за видимым сущее: «Ищу под видимостью — душу».
    И в более поздних её стихах - всё те же неиссякаемые дивные образы и краски….
«Сквозь песочно-розовые сосны
Сизовеет крыша с петушком;
В лёгкой дымке бархатное солнце –
Словно персик, тронутый пушком.
На закате, пышном, но не резком,
Облака чего-то ждут, застыв;
За руки держась, исходят блеском
Два последних, самых золотых;
Оба к солнцу обращают лица,
Оба меркнут с одного конца;
Старшее – несёт перо жар-птицы
Младшее – пушинку жар-птенца».
    Даже убогие, деревянные шпалы, пропитанные черным и вонючим креозотом, вызывали в её душе отрадные чувства.
«Черных мыслей не заитожить,
Как ни встряхивай, опыт, копилкой…
Шпалы — словно одно и то же,
Умножаемое копиркой.
Но пространство их гордо лелеет, Руки мрака ласкают сурово, И песок между шпалами тлеет Теплым зеркалом света дневного.
Даже в полночь, — как тонким мученьем В низком проводе ноет докука, — Между шпал неусыпным свеченьем Утро теплится чуть близоруко».
«Путь по шпалам не может не сбыться. Невозможно на нем заблудиться».
  Даже возможную опасность она могла обратить в игру и невозможность смерти.
И тени — чёрные собаки —
Всё чаще дышат за спиной,
Всё удлиняются во мраке,
Всё шибче гонятся за мной…
Я и в самом ружейном дуле
Могу отплясывать, скользя!
Я сесть могу на кончик пули,
Но застрелить меня — нельзя!
     В последние годы жизни Новелла Николаевна  обратилась к  переводам сонетов Шекспира. И её стихи зазвучали торжественно-эпически.
«Честность работает. Мудрость вопросы решает. Зависть — одна лишь! — досуга себя не лишает. Ах! Не трудом же назвать неустанное рвенье,      С коим она и труду и таланту мешает.
Даже завидуя гению, зависть ленива,
Даже завидуя диву труда — нерадива,
Даже завидуя доброму делу — злонравна,
Даже завидуя правде — коварна и лжива».
      За свою многотрудную творческую жизнь Новелла Матвеева выпустила 18 поэтических сборников, а в 1996 году вышла в свет автобиографическая книга под названием «Мяч, оставшийся в небе». Видимо, так она и чувствовала себя в этой жизни, на этой земле – мячом, заброшенным поэзией в небо и оставшимся там.
    С годами Новелла Матвеева стала лауреатом Пушкинской премии в области поэзии,
лауреатом Государственной премии Российской Федерации в области литературы и искусства. Премию в Кремле вручил ей Владимир Путин.
     Последние годы жизни она жила  очень уединенно на подмосковной даче. Скончалась Новелла Николаевна Матвеева 4 сентября 2016 года, на 82 году жизни.  Похоронили её на Троекуровском кладбище (участок 25).