Несостоявшийся разговор

Глубокая ночь, за раскрытым окном тяжело шумит невидимая в темноте зрелая листва деревьев. Волнами, волнами накатывает ветер. В пустой квартире тишина. «Володя, ты живой?» На сотый раз перерыты соцсети в поисках последних следов: когда заходил на свою страничку, когда писал, отвечал на комментарии. Самые последние – почти год назад. На темном экране мерцает немой вопрос, на который не следует ответа.

«Машенька, ты жива ещё, старушка?» Шелестит горячий песок под ступнями, над морем на тонкой линии горизонта тают остатки заката. Ещё вчера это не волновало: не писали друг другу почти двадцать лет. Много или мало? Как будто вот только что, но двадцать лет!.. Где же ты, мой лучший собеседник, понимающий с полуслова, мой нежный друг, мой единственный. А если представить, что сидим за чайным столом, освещённым высокой свечой. «Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи». Но молчат мессенджеры.

– Пришло ли время поговорить откровенно?

– А может быть, промолчать?

– А может быть сказать всё, что не посмел когда-то?

– Не лучше ли просто послушать тишину?

– Её скоро будет очень много. Целую вечность.

В кафедральной комнате раздался телефонный звонок:

– Слушаю.

– Добрый вечер, Владимир, это Маша. Помните?

– Маша? А-а… знакомая Петра? Да, помню, – повисла неопределённая пауза.

– Мне хотелось бы с вами поговорить.

– Я вас слушаю.

– Извините, это не телефонный разговор. Возможна личная встреча?

– Прямо сейчас?

– Нет, не обязательно. Когда вам удобно.

– Можно и сегодня. Только я освобожусь где-то часа через два, не раньше. Вас устроит?

– Да.

– Университетская роща?

– Хорошо.

– Тогда ровно в восемь.

– Хорошо.

Владимир удивился странному звонку. Хотя ему нравились такие повороты судьбы. Маша студентка совсем не их факультета, совсем противоположного направления. Классический гуманитарий. Он видел её всего несколько раз то в библиотеке, то на каких-то мероприятиях. Знал, что нравится его товарищу. С другой стороны, он почувствовал, что дело «личное», а он человек молодой, холостой, в данный момент, что называется, в поиске. «Интересный сюжет».

Маша нервничала. Она долго принимала решение, прежде чем позвонить, много дней пыталась разобраться, чем всё закончится. Откладывала, в надежде, что всё уляжется и превратится в пар. И никакого звонка не надо. Ей уже было известно чувство стыда за напрасные, поспешные поступки. Но внутренняя горячка не проходила. «Подожди, не торопись. Это всё весна. Тебе только кажется, что это важно». Однако спираль раскручивалась помимо её воли и достигла такого философского уровня, что стало море по колено. «Ну и пусть, пусть смешно и нелепо. Зато не буду жалеть, что испугалась, постеснялась. Даже если будет обсуждать с общими знакомыми. Переживу».

Она вышла из дома заблаговременно, после телефонного разговора уже не могла усидеть за столом, даже просто стоять у окна. Она ходила и ходила и, чтобы не раздражать окружающих, оделась и медленно пошла к назначенному месту – скамейкам вокруг большой клумбы недалеко от входа в университетскую рощу. Наступали ранние сумерки. Промозглая весенняя погода, сырая и неприветливая. Чтобы успокоиться и согреться, снова стала ходить по дорожкам от памятника до библиотеки и обратно на центральную аллею. «Вот классический литературный сюжет в реальности. Бедная Татьяна Ларина не спала всю ночь и написала прекрасное письмо возлюбленному. Конечно, он с ней встретился и преподал ей урок хладнокровия и разумности». Маша двинулась вдоль учебного корпуса, выходившего одним крылом в боковую часть рощи. «Всегда считалось, что женщина – убегающая, а мужчина – догоняющий. Тогда победа повышает самооценку мужчины-охотника, он не желает расставаться с трофеем. Я же совершаю тактическую ошибку, которая сто раз описана в литературе. Не удивлюсь, если и мне будет преподан такой же урок, как Лариной». Уйти или не уйти? Всё ещё можно изменить. Но не для Маши! Она желала довести дело до логического конца, а выжидать интереса к своей персоне, кокетничать, привлекать внимание, интриговать – было выше её сил. «Преподаст урок, урок…» – размышляла она. К тому же был особый знак. Она набрала номер телефона кафедры наугад, потому что не нашла никакого другого в справочнике факультета. Потому что в конце рабочего дня уже нет секретаря, а значит, вряд ли кто-то снимет трубку. Маша просто хотела испытать судьбу. И судьба ответила. Голосом Владимира.

Почему же, почему же именно Володя? Что в нём такого необыкновенного? Да ничего особенного, ни внешности, ни материальных благ, что там ещё по списку – ни «белого коня»? Но! Ей показалось, как бы померещилось, что… он необыкновенный. У него универсальный ум, не просто «физик», но и «лирик». Обаяние ума. Ей показалось, что чуткий, улавливает с полуслова, полувзгляда. Скорее всего ранимый. Было ещё что-то трудно определимое, редкое. Как будто гипнотическое. Что же? А может быть, по Пушкину, «пришла пора – она влюбилась»? Вот отрицать, что влюбилась – невозможно. Когда Маша сказала это себе, камень упал с её сердца. Камень, давивший давно, просто она делала вид, что это от умственного напряжения: скоро защита дипломов, море работы, не хочется никого подвести. Да и вообще, от этого зависит дальнейшая судьба – аспирантура или ещё что-то. Значит, камень лежал на сердце именно потому… Тут она увидела Владимира, торопливо пробиравшегося к скамейкам. Он её еще не заметил. Но Маша решительно пошла навстречу судьбе.

– Ты помнишь этот смешной эпизод нашей жизни? Помнишь, что тогда сказал?

– В общих чертах.

– Не верю. Ты, с твоей памятью!

– На такие эпизоды у меня не особенно хорошая память. Но в целом, как очень часто со мной бывало, вёл себя как типичный идиот.

– А я вот запомнила даже выражение твоего лица, когда ты меня увидел.

– Не рассказывай, не хочу. Лицо полного дурака.

– Вова, ты не прав. У тебя было радостное лицо. Я поняла, что ты обо всём догадался и предвкушаешь. Поэтому сразу выложила – я вас люблю.

– Это я хорошо помню. Скажу честно – испугался. Подумал, ты будешь рыдать. У тебя был такой трагический вид! А что было дальше?

– Как что, ты действительно стал меня утешать. Глупо было бы с моей стороны думать, что ты ответишь: «Конечно, я вас тоже люблю». Чего я ждала? Скорее всего, ничего особенного. Хотела только признаться. Дальше – моего воображения не хватало.

– Ты сказала: «Вы можете дать мне жизненный урок, как Евгений Онегин Татьяне Лариной». Это подняло моё настроение. Давать уроки – это про меня.

– Ты ответил: «Ничего особенного. Так бывает».

– Что ты замолчала?

– Грустно. Ты дал мне номер телефона и сказал, что я могу тебе звонить, когда мне станет грустно... Я старалась этим разрешением не злоупотреблять. Но очень часто твой телефон не отвечал.
 
Тогда они вышли из университетской рощи и шли по улице куда-то. Оказалось, к дому Владимира, где он жил в квартире своей бабушки, кажется. Жил один, потому что она уехала к дочери, чтобы единственный внук имел собственный угол.

– У тебя ледяные руки, – говорил он, – я напою тебя горячим чаем, и ты отправишься домой. Не бойся. Никакого насилия не произойдёт. Я только внешне похож на темпераментного испанца. А так – чисто советский человек.

Маша не боялась. Хотя старалась унять дрожь в руках и теле.

– Я не боюсь. Я тоже – чисто советский человек. Просто переволновалась, это пройдёт, – почему-то она легко говорила ему всё, что приходило в голову. Так она обычно не вела себя с окружающими, держалась вполне неприступно.

Вот и всё объяснение в любви. Действительно, пили чай с вареньем. Потом она ушла в общежитие. Почему-то Маша не могла вспомнить, о чём говорили.

– Ты не помнишь?

– Кажется, о погоде. О факультете.

– О гуманитариях.

– Что я не сказал тебе тогда… Ты меня, конечно, поразила. Твоё признание, при ближайшем рассмотрении, не было инсценировкой. Не было актёрством. Такой отталкивающей филологической экзальтации. Это поразило. На самом деле, ты была весьма скованна, боялась сделать лишнее движение, слово сказать. Манеры, хорошая речь. Так близко я ещё не видел классического гуманитария. Руки, волосы. В общем, здорово. А самое главное, стеснительность. Искренность и стеснительность – самые сексуальные качества женщины. Ты меня, конечно, поразила. Вот, я думал, почему ты такая. Ну, несовременная, что ли. Бывает ли так, что непонятно отчего – и влюбилась?

– Так как раз и бывает… – Маша хотела упомянуть образцы великой русской литературы, но благоразумно воздержалась.

После этого эпохального, по представлениям Маши, события они виделись считанные разы, потому что работа, учёба, экзамены и зачёты. А вечером свои подружки и свои друзья. Маша рассчитывала дни, когда можно будет позвонить, чтобы не выглядеть навязчивой. То поздравление с праздником, то какой-то вопрос. Невнимание, равнодушие тихо давили на неё, но от Маши уже ничего не зависело. Она действительно полюбила, она уже поняла, что это надолго, что пройдёт её жизнь в надеждах и ожидании, надо привыкать и не роптать. Было ясно, что даже просто доброй знакомой она не станет, потому что не интересна, не замечательна, не красива, не знаменита. Чуда не случилось.
 
В начале лета на защите дипломной работы Мария получила заслуженное «отлично», да она и не сомневалась в результате, потому что никогда не входила в число отстающих. Напротив, на кафедре её считали инициативной, творческой. Наверно, так и было. Как всякий идеалист, Маша не хотела потратить жизнь на нелюбимое дело – вот недопустимая роскошь. А любимое дело лучше начать как можно раньше. И, главное, стараться.

Единственным, кто пришел поздравить её с успешной защитой, оказался не Владимир, а Петя, ближайший его друг. С букетом цветов, радостный, он мило приветствовал Машин успех. Она не удивилась, с ним-то как раз часто пересекалась в университетских коридорах, могла пойти пообедать за компанию в буфет, помня только, что он друг Володи, её любимого человека, а значит, может быть… какая-нибудь случайная встреча.
 
У Маши ещё звенело в голове от концентрации на ответах комиссии профессоров и преподавателей. И вот:

– Мария, приглашаю тебя в гости, чтобы отметить твой успех.

– Спасибо! В общежитие?

– Нет. К Володе в гости. Он тоже хочет тебя поздравить.

У Маши, наверное, могло и сердце выскочить из груди от неожиданности. Это был знак судьбы!

– Хорошо. А когда?

– Сегодня часов в семь. Могу за тобой зайти.

– Я знаю, где он живёт, – наверное, этим словам Петя мог бы и удивиться. Но не подал виду.

Вечером она добежала до знакомого дома, поднялась на третий этаж. Сердце громко билось. Но ведь это был знак судьбы! Она мечтала увидеть Володю именно в этот день. Она загадала. Она представляла, что идёт по улице и вдруг – видит его, идущего навстречу, и он говорит: «Как давно я тебя не видел! А ты похорошела!»
Маша нажала на звонок. И дверь открыл Владимир.

– Как же давно я тебя не видел! А ты похорошела.

Маша робко зашла в прихожую. Она не знала, кого встретит в гостях. А вдруг будут женщины, и среди них та, которая близка, та, ради которой Володя может перевернуть мир.

– Проходи! Петя, Мария пришла, а ты волновался, – он увидел в её лице какой-то вопрос. Ожидание. Он вспомнил внезапно давний весенний вечер и понял, что она пришла именно к нему.
 
– Маша, а ты, оказывается, отличница, вот Петя рассказывает. Лучшая в выпуске. Не ожидал.

– Что тут особенного, я всегда училась хорошо, это нетрудно.
 
– Ты ещё, поди, активистка, староста группы?

– Нет, я не староста группы, – Маша засмеялась.

– Так вы с Петей встречаетесь?

Тут, что называется, она оторопела.

– Нет, мы не встречаемся.
 
– А Петя только и говорит: Маша, Маша…

– Я не знала, – она не на шутку испугалась. – Просто знакомые.

– Вова, ты не прав. Я не утверждал, что встречаюсь с Марией. Я просто рассчитывал на это, – белозубая улыбка Пети сияла, как свет грядущего счастья.

Как хорошо слушать жизнь природы. Ветер ли это, волны прибоя, шум зелёного лесного океана. Клёкот коршунов в вышине, пронзительные крики стрижей, беспорядочное щебетание воробьёв. Это шевелит сердце.

– Знаешь, в тот день я осознал внезапно, что ты меня действительно любишь. Понял, что твой поступок – это не припадок истерической натуры. Я увидел какую-то сдержанность благородную, что ли. Увидел твои глаза. Тебе никто не говорил, что у тебя удивительные глаза?

– Лев Толстой про это написал: она некрасивая, но у неё удивительные лучистые глаза. Я знаю, когда начинают хвалить волосы или глаза, значит, ты уродина.

– Не говори глупости. Петька сразу смекнул, что ты красавица. Это я, избалованный женским вниманием, мог не заметить. Я люблю Голливудский стандарт: блондинка, тонкая талия, пышная грудь, красный маникюр. Конечно, ты другая. Но всё равно хороша. Стоит сегодня это признать, спустя столько лет. И глаза, и волосы, и талия. Я тогда впервые увидел, что глаза у тебя большие и зелёные. Самое интересное, что они действительно сияют. Не понимаю, правда, почему. Вроде поводов нет, обычная обстановка, а глаза сияют.

– Это, Вова, от любви. Любить надо. Так ты и должен бы отличать любящих женщин. Глаза сияют от любви.

– Короче, я разозлился на Петьку. Мне почему-то показалось, что он уведёт тебя из-под моего носа. Ну, думаю, держись, уважаемый.

– Ты говоришь, уведёт. Мне совершенно не нравился Петя. Категорически. Почему Петя этого не понимал? Мне кажется, я не скрывала своего отношения к тебе. Ведь я Петю часто расспрашивала, как ты живёшь. Он не удивлялся. Пока я ему в лоб не сказала. Как раз в тот самый вечер, когда он пошел меня провожать. Характер у меня всё-таки противный, не могу схитрить, когда надо. А ты рассердился. В твоей голове уже составился план: женить Петю на мне. Вы, скорее всего, это обсуждали. Потому что у Пети неспроста был такой же план. Вы не сомневались, что я кинусь на ваши чудесные расклады.

– Всё он понимал. Но надеялся. Он знал, что юные девы не в моём вкусе. Я любил постарше, посочнее, поопытнее. И чтобы без особых последствий. Я считался убеждённым холостяком. А ты создана исключительно для правильной замужней жизни. Сначала выйти замуж, а потом – всё остальное.

– Есть что-то унизительное в такой философии.

– Характер у тебя точно не сахар. Упрямая. Петя – отличный вариант. Ведь ты заканчивала университет, нужно было замуж, а то еще отправили бы в деревню учителем. А Петя перспективный аспирант, умница. Кстати, красавец. Одни чёрные усы чего стоили. Папа большой начальник в соседней республике.

– У тебя тоже были когда-то чёрные усы! Разве дело в этом? И уж тем более не в материальных расчетах.
 
– Петя любил тебя, он на руках бы носил! Если бы ты захотела. К тому же ему нравились гуманитарные интеллигентки. Не то что я… Я имел много женщин, принципиально – замужних, постоянно им изменял. Я видел изнанку их семейной жизни, их презрение к мужьям, недовольство интимной жизнью. Всё в них было как-то переломано. Ведь никто насильно не толкал замуж. Они бились за это, часто с лучшими подругами. А потом, когда крепость была взята, начинали своих мужей ненавидеть, обвинять во всех грехах. Я испорчен, Маша. Ну, какой из меня был бы муж? Одни слёзы.

– Поэтому вы с Петей решили, что самое лучшее – втолкнуть меня в такие же фальшивые отношения. Петя-то как соглашался?
 
– Понимаешь, когда человек влюблён, он имеет моральное право заблуждаться. И ему иногда везёт. Я сразу понял, какая ты. Объяснение в любви – только идеалистки на такое способны, литературные барышни. После твоего объяснения я даже «Онегина» перечитал. Кстати, очень жизненно, всё-таки Пушкин гений. Я подумал, что и закончатся наши отношения ровно так же. Поэтому – Пётр!

– Да вот я не совсем Ларина. Никогда не сидела за спиной нянек и мамок. С реальностью знакома. Не буду отрицать – наверно, идеалистка. Но это лучше, чем кухарка.

– Кухаркой и нянькой при тебе был бы Петя. Ведь вышло-то в итоге по моему.

– Вышло плоховато. Количество несчастливых женщин и мужчин возросло.

– Надо отдать тебе должное – ты боролась до последнего.

– Нет. Не до последнего. Бессмертная классика это прекрасно описала: гордыня меня подвела. Собственная гордыня. Не захотела быть синим чулком, женщиной-одиночкой. Не хотела быть жалкой. Хотела любви и любить. Вот так.

– Это в тебе мудрость женская заговорила. Мудрость. Машка, ты просто умнее многих. Это я тебе говорю.

– Хорошее утешение. Ты как моя бабушка.

Дыхание ночного ветра колеблет язычок свечи, шуршит страничками книги. Высокие сводчатые потолки мерцают своими гранями.
 
– Есть ещё один интересный эпизод, хочешь о нём вспомнить? Была какая-то история с ключами?

Долгим взглядом посмотреть в его смеющиеся глаза.

– Ты действительно хотел бы об этом поговорить?

– Это – самое важное, что со мной случилось в жизни. Если ты хочешь понять, почему от тебя никогда не откажусь – именно поэтому. При смерти буду – вспомню…

Да, они по-прежнему встречались очень редко. Летом случайно в университетском городке за триста километров. И ведь тоже было странное совпадение. Маша ехала в поезде в гости к подруге и, стоя у окна, считала количество вагонов у проезжавших навстречу товарных поездов. Она загадала, что если всегда будет нечётное количество, то она встретит Володю. Так и вышло – нечётное количество. А когда вечером пошли гулять по городку, встретили Владимира! Он, кстати, тоже удивился. И даже согласился пройтись с ними до водохранилища, шутил, рассказывал истории. Маша всё время смеялась… Потом проводили его на электричку.

Ещё одна короткая встреча – осенью: привезла из дома огромные южные груши и вручила торжественно корзину с фруктами на лестничной клетке. В квартиру он не пригласил, был не один. Так и сказал:

– Прости, я не один. Только не думай ничего такого, тебя это не касается.

Она шла потерянная по улицам и думала о своём будущем. Вот сейчас работа на кафедре, сдача кандидатских экзаменов. Это важно. Нужно стараться. Личное счастье – миф, иллюзия. Его не бывает у таких, как она. Наверное, слишком замороченная для мужчин. Или некрасивая, неженственная, и вообще. «Как утверждает бессмертный роман Ивана Сергеевича Тургенева «Отцы и дети», спастись от депрессии можно только жестким распорядком дня: «Всё в доме Одинцовой в течение дня совершалось по известному кругу». Значит, учись, живи по известному кругу, не теряй времени даром. Спасибо, что не отправили в деревню – три года жизни было бы вычеркнуто».

Из студенческого общежития Маша переместилась в аспирантское вместе с хорошей подругой Галкой. Часто сталкивалась в коридоре и на общей кухне с Петей, приветливо здоровалась. У него уже появилась новая девушка, боевая и неунывающая. «Плохо Владимир разбирается в чужих чувствах. Никакой любви у Пети не было, быстро нашёл замену». И всё же весёлые минуты случались, были шумные праздники, походы в театр. «Не надо унывать, мы прорастём».

И вот однажды субботним вечером в декабре, вернувшись в общежитие, Маша не обнаружила в сумочке ключи от комнаты. Уходя утром в библиотеку, оставила их на тумбочке, а Галя уехала в деревню к родителям, закрыв дверь своим ключом. Маша стояла у окна в конце коридора и смотрела, как постепенно синеет и уходит короткий зимний день. Пушистый снег дрожал на тонких веточках, поблескивая отражённым светом окна. «К кому же напроситься переночевать? А завтра днём в библиотеке пережду». Конечно, кандидатуру Пети она не рассматривала. Позвонила девчонкам в Академгородок, но никто не ответил – уехали или пошли в кино. Маша наизусть знала номер телефона Владимира, но изначально эту идею отвергла, потом… стала мечтать, загадывать. Она тянула, медлила. Да, она элементарно стеснялась. Раз уж почти три месяца не напоминала о себе, значит, лучше сделать вид, что забыла. Забыла. «Хорошо. Если сейчас в коридоре появится Петя, значит, позвоню Володе и напрошусь в гости».

Но никто в коридор не вышел. Маша прошлась вдоль дверей до кухни, потом развернулась в обратном направлении, и из ближайшей комнаты вдруг шагнул навстречу –  Петя!

– Привет. Как дела?

– Всё хорошо.

Она быстро добежала до лестницы, спустилась на первый этаж. И всё же набрала номер. На удачу.

– Слушаю.

– Володя, здравствуйте. Это Маша.

– Почему на вы?

Маша замялась:

– Вот попала в неприятную ситуацию, осталась без ключа под дверью. Обзвонила подруг – никто не отвечает. Можно у вас ночь пересидеть?

– А ты сейчас где?

– В коридоре стою, – последовала длинная пауза. – Извините, Володя, не берите в голову. Я как-нибудь приспособлюсь.

– Стой, молчи. Приходи сейчас. Я жду.

– Ты помнишь, о чём мы говорили в тот вечер? Не могли же мы молчать.

– Нет, совсем не помню. Телевизор работал.

– Вряд ли. Я его ненавижу. Наверно, музыку включил.

– Что-то такое – на ты или на вы. Не помню. Я не помню, чем ты угощал. Ах, да, ты сказал, что у тебя полы не мыты уже несколько недель. А я даже не заметила.

– Было уже поздно, и ты договаривалась о будильнике, хотела уйти рано. Я постелил тебе на диване, – он стал волноваться. Хотя это было так давно.

– Пойдем, я покажу ванную. Вот чистое полотенце, вот халат, тоже вполне чистый.
 
– Спасибо огромное, – Маша закрыла дверь, включила воду, вымылась мгновенно.

Халат оказался большим, она завернулась в него и тихо прошла в комнату к дивану. Свет уже был потушен, горела настольная лампа у Владимира в спальне. Маша не стала снимать халат и легла на краешек дивана. Она плотно сжала веки, стараясь уснуть, но ничего не получалось.

Володя прошел мимо на цыпочках в кухню, потом в ванную. Потом вышел и сел на край дивана.

– А почему в халате? Это же неудобно.

Маша села на диване:

– Я сейчас, – она стала искать на стуле сложенное бельё.

– Машенька, ты что, без белья? В квартире холостого мужчины!

Маша не знала, что ответить. Конечно, он шутил. Но всё-таки.

– Не надо, ложись. Ты меня не боишься?

– Нет…

– А если я начну приставать?

– Не боюсь.

– Ты не представляешь, как я с собой боролся. Очень хотел подойти. Очень. И решился. Ты не испугалась.

– Я не знала, что тебе ответить. Спать в нижнем белье я не привыкла и думала, что халат будет как ночная рубашка.

– Очень волновался. Видел в полутьме твои огромные сияющие глаза. Что ты думала?

– Не помню. Тоже волновалась.

Володя сдвинул с её плеча халат:

– Какие у тебя маленькие плечи, какая ты всё-таки худенькая. Ты плохо питаешься.

Дальше уже было не до разговоров. Он вёл ладонями по её выпуклой прохладной груди снова и снова. Она положила руки ему на плечи, её охватила волшебная бесчувственность, она почти не ощущала, как он обнимал её бережно, опуская руки ниже. Маша не боялась, но не могла сдержать дыхания, которое рвалось из груди.

– Подожди, подожди, не спеши, повернись вот так. Так удобнее, – он целовал с нежностью, как будто впервые в жизни переживал происходящее. Когда она застонала и дальше тихо со стоном выдыхала, он не мог остановиться:

– Лапушка, лапушка моя… – «Если забеременеет – женюсь. А пока, пока невозможно ни о чём думать…».

Наконец, Маша прошептала:

– Вова, посмотри, это кровь?

– Что? Сейчас… Ничего страшного, так бывает… Тебе не больно?

– Нет. Запачкаю…

– Ерунда, успокойся, милая, всё хорошо, всё нормально. Ещё немного, ещё…

Маша потеряла чувство времени, она старалась улавливать его желания, послушно раскрываясь от его движений. Наконец, Володя встал, прошел в ванную, включил свет, потом вернулся за ней и отнес на руках, подставив под струю тёплой воды.

– Я сам, убери руки. Я всё сделаю сам. Ты не представляешь, как мне этого хочется, – он продолжал её целовать.
 
– Сейчас я что-нибудь принесу, подожди. Есть где-то вата. Спать будешь вместе со мной в спальне. Утром посмотрим, что с диваном.

Уже в спальне, прижимая к себе, он тихо смеялся:

– Так ты оказывается девственница? Почему же ты мне не сказала?

– Я побоялась, – на самом деле Маша просто не подумала об этом.

– Ты первая моя девственница. Вот это да! У меня всегда были дамы с семейным опытом, и вот – явилась Машенька, – он засмеялся. – Тебе не больно?

– Нет.

– Завтра никуда тебя не отпущу. Буду любить и лечить. Мне понравилась моя первая девственница!

Но Маша уже засыпала, уставшая, она ещё чувствовала сквозь сон его губы, руки, ещё отвечала ласкам. Но засыпала. «Руки… Вот что – руки. Нет других таких рук отраднее, желаннее, они говорят больше, чем слова. Только им покоряться, только им».

– Не слишком ли откровенно? Но ведь это переживает в своей жизни каждый. Каждый? Хотелось бы в это верить. Чтобы не в пьяном угаре, не в насилии и унижении. Приходит такая пора в чудесном круговороте всего живого. Она всегда приходит, как весна, лето, осень, зима.
 
– Знаешь, ещё одно наблюдение – ты совершенно неслышно спишь. А я боялся, что начну храпеть и разбужу тебя. Не мог спать. Если ты хоть чуть-чуть шевелилась, поднимал голову, проверял, как ты… Теперь я знаю, что это была лучшая ночь в моей жизни. Лучшая… Знаешь, я даже плакал в темноте. Не хотел, чтобы она заканчивалась. Чтобы встал вопрос – а что дальше? Остаться с тобой и превратить в очередную любовницу, предложить «свободные отношения»? И всё испоганить? Такие дамы были и на факультете, и в институте. Периодически одолевали наиболее ретивые студентки, считавшие, что лучше раздвинуть ноги, чем выучить курс термодинамики. И вот они встали бы перед тобой и сказали: он просто бабник, что ты смотришь на него, как на бога? Он изменяет налево и направо. И я должен был тебе врать, выкручиваться, что-то придумывать. Тогда я не мог… Ты для меня оказалась больше, чем любовница. Ну как сказать, как будто часть меня. Во что бы я превратил твою жизнь?

– Какая ерунда, Вова! Мной не так уж просто манипулировать, что дорого – то дорого. Разве я могла тебя не любить, любого, косого-хромого? Я выбрала правильно, не ошиблась. Все годы пыталась понять, в чём твоя сила. А она именно в этом – ты знал, что такое любовь, умел любить. Я завидовала всей душой тем женщинам, которых ты любил. Которых иногда упоминал, которыми восхищался. Как я хотела быть на их месте! Да, наверно, трудно быть твоей женой, это может знать только она. Конечно, ты изменял ей. Я дорого бы дала, чтобы оказаться на её месте.

– Жениться? Самый естественный ход событий. Но я боялся брака как чумы, не мог отказаться от «постылой свободы». Никому не отчитываться, уходить и приходить, когда захочется. Быть одному в своем доме, чтобы никто не стоял над душой: есть – не есть, убирать – не убирать, спать – не спать. И главное, не отчитываться и не краснеть по поводу материальной стороны жизни. Нет денег – перебьюсь, появятся – истрачу по своему усмотрению. Женщин, которые были готовы разделять со мной любовные утехи, было предостаточно. Я оказался не готов жертвовать свободой. Хотя в глубине души догадывался, что за это придётся заплатить. Чем-то важным. Но, опять же, надеялся – выкручусь. «Машенька достойна нормальной человеческой жизни, чтобы её не пачкали грязные слухи, моё равнодушие, беспорядочность жизни. Я не подхожу». Так решил.

– А сейчас?

– И сейчас не жалею, что так сложилось. Главное, мы есть друг у друга. Это первое. Второе – у тебя и у меня есть наши дети. Это тоже главное. И дети выросли в семье, это стоит того, чтобы помучиться. Пушкин был прав: счастье на дорогах, которыми ходят все. Одно жалко – мало были вместе. Как часто мне хотелось, чтобы ты была рядом. А ты была за тысячи километров.

– Мне кажется, ты стал отличным мужем и отцом. Ты наговаривал на себя когда-то. Твоя Татьяна по-прежнему ходит за тобой как ниточка за иголочкой. А я была бы не хуже.

– Конечно, дорогая! Ещё лучше.

– Не смешно. Своего мужа я не баловала вниманием. Хозяйкой старалась быть, а он не соглашался: «Я сам, сам». В этом тоже есть какое-то насилие надо мной. Правда, я защитилась, писала статьи, ездила на конференции. На мужа могла оставить детей. Они моё утешение. И всё-таки не покидает чувство, что прожила чужую судьбу. Моя – другая.
 
– Я не отпустил тебя в общежитие и в воскресенье. Ты ушла в понедельник утром. Помнишь? Ты спала, а я готовился к занятиям на кухне и каждые полчаса бегал посмотреть на тебя. Не мог насмотреться. Прощался со своим счастьем.

– Единственный вопрос мучил меня много дней – твоя возможная беременность. Ты про это не думала, конечно, ты вообще ни о чём не думала, как в омут с головой. Совсем ребёнок. Я ждал контрольное время, где-то два месяца, каждый звонок – буря чувств, вдруг: «я жду ребёнка»? Ты звонила, но как всегда про всякую чепуху. Я выслушивал, расспрашивал, смеялся, задавал посторонние вопросы. А сам пытался уловить – чувствуешь ли ты беременность. Ты ведь могла и прошляпить. Наконец, я понял, что обошлось.

– Когда я уходила, ты так настраивал, твои слова: «Оставим всё, как было. Пока. Если что, я сам тебе буду звонить». Я поняла, что снова пропадаю в небытие, что дальше я снова пойду одна. «Не плачь, моё сердце, не надо плакать, мы прорастём…». За твою свободу заплатила я.

– И снова – трубка телефона, скупые разговоры ни о чём. Я поняла, что, если буду звонить, ты возненавидишь меня. Новый Год, у всех гости, праздник. Всё-таки позвонила, преодолевая страх, и позвала в гости.

– Если нет лучше предложений – приходи! На дискотеке потанцуешь.

– Извини, я уже приглашён.

«А как же я? А наши отношения? Мои чувства?» – какая несущественная ерунда. Об этом не стоит напоминать. Я перестала звонить. Моё самочувствие? Какая разница. Ты ни разу не предложил встретиться.

Еще раз набрать в поисковике фамилию, имя, город, дату рождения… Ничего нового, никаких подсказок, все странички с упоминаниями известны наизусть. О, добрая ночь, помоги… Жив ли он, жива ли она? Дай знак! «Неужели любовь, святая, преданная любовь не всесильна?» Великое спокойствие равнодушной природы торжествовало за окном.
 
– Знаешь, что меня удивляет в твоём характере – ты никогда не ревнуешь.

– Откуда ты знаешь?

– Такая покорная, покладистая. У меня почти каждый вечер были женщины. Ты об этом думала?

– Думала. Думала и не ревновала. Я уже усвоила, что ты меня не любишь. Твоё отношение можно было по-разному понимать, но это была не любовь.
 
– Откуда ты знаешь – какая она? Неужели из книжек?

– Из эмпирического опыта. Настоящую любовь нельзя перепутать ни с чем. Там, где начинается неуверенность, гадание на кофейной гуще, там нет любви. Так же, как и талант нельзя перепутать с сильным интеллектом, это качественно разные вещи. Любовь и суррогат любви – даже дурак не спутает, даже малый ребёнок.

– А я вот ревную. Даже если не люблю и не дорожу. Такое чувство – как будто унизили.

– Это пустое, Володя. Гордыня. Мог бы ты допустить моральное насилие над собой, над твоей личной свободой? Нет. Поэтому я не покушаюсь на право других жить так, как они могут и хотят. Ревность – худшая форма насилия. Конечно, я отношусь к «лирикам», правда, так и не уяснила до конца, что это означает. Но и мне кое-что знакомо. Ведь часто люди просто не могут справиться с ревностью, она разъедает их изнутри. Остаётся им только посочувствовать. Может быть, у них бурное воображение? Или детская травма?

– У женщин ревность от глупости, поэтому они более ревнивы. Нашла на полке в ванной шпильку – и начинается допрос на целый вечер. Ещё и в постели выясняет отношения. Так и хочется сказать: милая, успокойся, пришла от мужа на один вечер и портишь его на корню. Запомни, ты у меня точно не одна.

– Я помнила, я не ревновала. Старалась.

– Маша, не забывай, ты интеллигентка до мозга костей. Вокруг себя далеко не всё замечаешь. Ты не была моей любовницей, строго говоря.

– А ты меня ревновал?

– Не давала поводов. Такая чуткая. Всегда поймёшь, простишь.

– Не издевайся. А к Пете?

– Сложно сказать, скорее да, чем нет. Но! Я думал о будущем. Не забывай, я не дама среднего возраста, рациональное начало побеждало. Петя – мой друг. А ты – моя мечта. Верный путь тебя потерять – ссориться.

– Ты думаешь, что женщины тотально глупее?

– Делаю редкие исключения.
 
– А я – недалёкая? В твоей классификации?

– Ты проходишь отдельным разрядом. Есть все – и Маша, – смеётся.

– И на этом спасибо.

– Ну а как ты хотела? Много ли ты знаешь великих учёных – женщин?

– А ты меряешь только научными достижениями?

– Чем ещё можно померить? Предложи.

– А в любви важно – умная или нет?

– До  определённых пределов. Маша, тебя это не касается.

– Моё главное чувство – страх тебя потерять. Не до ревности. С другой стороны, не хотела сломаться, не хотела жить с постоянным чувством, что я тебе не нужна. Как-то со-своему боролась. Старалась оставаться собой, старалась что-то успеть сделать толковое. Говорила себе: «Переключись. Мир больше, чем личные чувства. Он интереснее, разнообразнее, я смогу, я прорасту». Всё-таки я была очень молодой! Хватало сил. Представляешь, я даже так себе говорила: «В другой жизни я всё равно буду рядом с ним».

– Истинная фантазёрка!

Мария засмеялась.

 – Значит, мой отъезд тебя не очень задел? Сила характера помогла? Я-то помню, как ты иногда выпадала из происходящего.
 
– Выпадала. Да, выпадала.

Медленно сереет небосвод, утренний ветер бодрит холодком. Просыпаются птицы, для них каждое утро – новое рождение. Как хорошо, что не птица. Только память может связать с вечным миром, с теми, кто любим. Храни, Господи, мою память.

Прекрасным летним вечером Петя постучал в дверь комнаты и вызвал Машу.

– Тут Вова беспокоится, что ты не звонишь. Всё в порядке?

– Да, конечно, – Маша смотрела с удивлением, никогда через Петю он не интересовался её жизнью. «Наверно, опять какие-нибудь планы насчёт поженить».

– Петя, ты ещё не женился?

– Почему ты спрашиваешь?

– Да так, вы давно уже встречаетесь.

– Едем к родителям через неделю, в августе свадьба. Кстати, Володя на свадьбу приехать собирается.

– Молодцы! Всё делаете вовремя.

– А ты замуж не выходишь?

Маша искренне засмеялась.

– За кого? Знаешь, в русской литературе есть такое определение – «синий чулок»? Это про меня.

– Не наговаривай, – он замялся. – Маша, а ты могла бы сразу, без раздумий, выйти замуж, если бы тебе предложили?

– Не знаю. У меня такого никогда не было.

– А вот представь себе: открывается дверь, и твой знакомый входит в комнату и говорит: Маша, выходи за меня замуж. Ты бы согласилась?

– Пётр, ты кого-то имеешь в виду? – у Маши похолодело внутри. – Ты имеешь в виду Володю?

– Нет, не Володю.
– А-а… Вряд ли я выйду замуж. Зачем?

– Ты думаешь, что жениться можно только по любви?

– Хотелось бы. А так… одна тяжесть.

– Началась бы новая жизнь, новые радости. Родились бы дети. Всё встало бы на свои места. Откуда ты знаешь, что было бы тяжело и трудно? Все женщины об этом мечтают.

– Откуда тебе знать, о чём мечтают женщины?

– Что-то в этой жизни я всё же понимаю. Я старше тебя на целых пять лет. Так и в литературе пишут.

– Всё врут, Петя. Но это тебя самого не касается. Ты прав, что решил жениться. Я за тебя очень рада, нужно жениться, да, это правильно. Наверно, я в пессимизме, веру потеряла. Ничего, всё проходит. За меня не волнуйся.

– А если бы я тебе предложил замуж?

– Ты?? Почему? – последовала немая сцена.
 
Они смотрели друг на друга во все глаза и с огромным вниманием. «Вот оно что», – у Маши не было других слов.

– Ты же считаешь, что жениться нужно только по любви? – выдохнул Петя.

Маша опустила голову.

– Вот, допустим, я тебя люблю. Поэтому я хочу на тебе жениться.

– Допустим?.. А твоя подруга? Она где?

– Это другая история... Я тоже не могу жениться на нелюбимой женщине.

Маша молчала. Но Петя не отступал.

– Моей любви хватит на двоих… Завтра я к тебе загляну? Хочешь?

Маша молчала.

– Так ты позвони Володе. Что-то он там фантазирует.
 
– Это, случайно, не Володина идея?..

– Нет. Не Володина.

Что-то фантазирует. Она тянула до позднего вечера. Надеялась, что как минимум не будет никакой встречи, потому что будет поздно. «Если я позвоню и он не снимет трубку, то больше звонить не буду». Наконец, набрала номер:

– Да, Маша?

Она помедлила.

– Да. Маша.

– Ты что, на меня дуешься?

– Нет, – она постаралась даже засмеяться.

– Маша, я соскучился, приходи в гости.

– Да ведь поздно уже, потом домой возвращаться ночью.

– Я провожу.

– Что-то случилось??

– Ничего. Просто хочу тебя увидеть.

Маша брела по вечерним летним улицам к его дому с тяжёлым чувством. «Неприятности переживу, зато увижу его… Правда, сколько месяцев не видела?». Гораздо больше томили слова Пети. «Вот сегодня вечером и решится – да или нет. Как бабушка говорила: «Выходи замуж за первого, кто предложит. Это и есть судьба». Значит, Петя – твоя судьба. Или будешь всю жизнь приживалкой у родственников».

– Сколько их вокруг, – думала Маша, – вот таких одиноких модных интеллектуалок, ждущих своих принцев. Да хоть кого-то ждущих. В моём окружении человек восемь. Пока до тридцати – ещё ничего, а дальше? В сорок-пятьдесят. И становятся жалкими, жизнь их кажется пустой. Разве могут наполнить её лекции и занятия со студентами, статьи, часто никому не нужные. С подружками – в отпуск, с подружками – на концерт, в ресторан. «Допустим, квартиру даст университет. А если замужем да есть дети, это произойдёт раньше. Холостые подождут». Дети – волшебное слово. Мечта, мечта... Хотела бы от любимого мужчины, но… нереально. И время идёт очень быстро. Удержать молодость любой ценой: спорт, диеты, прогулки – скучно.
 
Маша поднялась на третий этаж. Ох уж эта пугающая дверь, этот звонок.

– Проходи, наконец-то. Я думал, ты не придёшь.

– Если обещала, то приду, – почему же он заглядывает в глаза, какую ловушку приготовил? «Всё закончится обычно – одна, по тёмным улицам, в свою любимую пустыню».

– Ты грустишь?

– Нет, тебе показалось.

– Давай напою чаем. Что у тебя в жизни происходит?

– Ничего особенного: защитилась на кафедре, в сроки пока укладываюсь. Летом буду работать – еду со студентами на практику, на Алтай. Думаю, там будет интересно.

– Что интересного! У вас одни девчонки.

– С девчонками тоже интересно. Потом сама работа интересная. Будем писать местные говоры, а это, знаешь, нужно суметь вывести стариков на разговор! Я свою практику помню – столько хохота было, столько курьёзов!

– Маша, ты меня уже не любишь?

Она смотрела на Володю.

– Володя, что-то случилось?

Её первым движением было обнять, но она боялась его рассердить, он не любил «лишних» нежностей. И всё же положила руки на плечи, потом обняла.

– Ну скажи, что случилось?

– Машка, я страшно одинок. Кому я об этом могу сказать, кроме тебя.

– Ты не можешь быть одиноким, если есть я. Разве нет? Ведь я есть всегда. Можно сказать: вечная я. «Вечная Сонечка Мармеладова». Нужно только набрать номер телефона. Тебя оставила любимая женщина?

– Господи, у тебя только женщины на уме.

Он замолчал, но и её не отталкивал. Стал оттаивать.

– Можно ли что-то резко изменить в жизни? Как ты думаешь?

– Скорее всего, можно всё изменить. Только часто страшно.

– Я уезжаю в Москву. По крайней мере, пока. Не могу больше здесь жить и работать. Ты останешься без меня одна. Тебе будет грустно?

Она не в силах была ответить. Потом спросила ровным голосом:

– Ты уедешь навсегда?

– Навсегда. Я продаю квартиру, здесь вряд ли когда-нибудь появлюсь.

Маша не чувствовала, как катились слёзы, она их быстро вытирала ладонью, чтобы он не заметил. Вот и конец.

– Не плачь. Учись, занимайся своей наукой. Будет возможность – приедешь в гости. А ещё лучше – выйди замуж за Петьку. По крайней мере, я буду спокоен, что ты не одна, есть верное плечо. А то мало ли какие мужики могут прибиться. Не дай Бог, такой же, как я. Все нервы тебе вымотает. Не забывай – пока молодая! Это я могу жениться в любой момент. А ты – нет.

– Теперь я могу идти? Ты сообщил мне о своём отъезде. Мог бы и по телефону сказать.

– Я думал, ты останешься на это время? Пусть это будет только наше время.

– У тебя так не бывает.

– Я обещаю. Мне не о ком жалеть здесь.
 
– Почему ты уезжаешь?

– Нужно двигаться, нужно быть в гуще науки. Профессор Валецкий получает лабораторию в Москве, берёт меня с собой. Это мой шанс не отстать от времени. Да вообще состояться. Я что-то могу большее, чем просто обслуживать учебный процесс для лоботрясов. Это сделают за меня обычные сотрудники. Тут их пруд пруди – этих кандидатов.

– Сколько дней осталось? – она не сказала – у меня.

– Документы уже оформлены. Недели через три, – он умолчал, на самом деле билет уже куплен. С точной датой.

– А почему через Петю?

– Чтобы наверняка. Боялся, что ты не ответишь.

Он гладил её руки.

– Любимая моя девственница…

– Наверное, это самое долгое время, когда мы не расставались? Я посчитал, что имею полное право на эти дни. Ты ведь про Петино предложение не сказала ни слова. Только в самом конце. Может быть, правильно. Я не бесился от ревности всё это время. Была только моя любовь, только любовь. Я лучше понял тебя, понял, что быть с любящей женщиной – огромная радость. Другие – не любили. Их глаза не сияли, когда смотрели на меня. Но ты сказала – Пете дала согласие. И я решил – значит, такая судьба. Почему позволил тебе стать его женой? Разве мне это было легко? Меня кидало то в одну сторону, то в другую. Я не говорил об этом, но… боялся обещать, давать надежду. Что там, впереди? Какие дела, какие люди? Я знаю, ты бы ждала до последнего. Годы ждала. Разве ты заслужила?

– Была ли я тогда счастлива? Сейчас думаю – была. Смешно, но помню каждую мелочь этих дней! Много плакала, кажется, даже ночью. Ты говорил: «Похоронная команда. Ты будешь звонить, приезжать. Какая разница – расстояние». У тебя был такой душевный подъем, весь настроен на будущее, на новое, ненавидел прошлое, включая многочисленных любовниц. Никогда бы я тебя не остановила, не встала бы поперёк. Ты имел право жить так, как хотел и мог. Поехать за тобой следом, ходить по пятам? Нет. Ненавижу насилие.

– Кстати, мы вместе были эти дни как муж и жена. И соседи думали, что ты моя жена, ты им понравилась. Помогала упаковывать вещи, отправлять багаж. Отличная хозяйка. На душе хорошо было. Боялся, как всегда, одного – забеременеешь, но отдался, что называется, на волю обстоятельств. В конце концов, если бы ты забеременела, ребёнок появился бы в браке. Многие известные мне дамы так поступали.

– Ты имеешь в виду, что я могла Петру солгать??

– А почему бы и нет? Мы оба брюнеты, пойди разбери. Неужели избавилась бы от ребёнка?

– Нет. Никогда. Я его сама воспитала бы. Я и тебе не стала бы об этом сообщать.

– Этого я больше всего боялся. Твоего романтизма.
 
– Нет, я не забеременела… Я тоже об этом думала, очень хотела, чтобы случилось чудо. Молилась! Но нет. Наверно, немного не хватило времени. Я поступила так, как вы оба хотели. Дала согласие Пете.
 
– Знаешь, Петькина семья свадьбу готовила в конце лета, меня официально пригласили. Решил не ехать. Подумал, увидишь меня на свадьбе и сбежишь из-под венца. Вспомнишь внезапно образ Катерины из пьесы Островского «Гроза» – и прыг с обрыва в реку. Вот скандал был бы!

– Зачем ты мне сейчас об этом говоришь? Потому что это уже нельзя изменить?

– Машка, у тебя получилась прекрасная семья. Вспомни бессмертного Пушкина: «Привычка свыше нам дана!». Кто знает, что там внутри, зато дочь, сын, отлично учились, свила семейное гнёздышко. Муж уважаемый человек, ты стала профессором. При каком муже у тебя было бы на это время? Сидела бы на кухне и стирала носки. Правда, забыла меня на много лет! Как будто ничего и не было.

– Давай не будем поднимать эту тему. Я, конечно, не прыгнула с обрыва в реку, как Катерина, но жить мне не хотелось очень часто.

– Как это Петька выдержал?

– Я – выдержала. Ему было легче - он любил. Если бы стала звонить тебе, искать в Москве… пропала бы. Долг, долг, вот что. Долг. Было такое понимание, что мой долг перед собой, перед родными – семья. Да, так воспитали. Так говорила бабушка моя любимая, отец. «Ты же не хуже других. Не надо биться в закрытые двери. Так и жизнь пролетит». Очень хотела детей. Как литературная барышня, я верила великим русским писателям: поступай как должно, пусть будет как будет. Есть долг женщины, его надо выполнять. И постараться не испортить жизнь тем, кто тебя окружает. Наполнить её добром, по возможности. Вот и старалась. Твои любовницы, Вова, – хороший жизненный урок для меня. Я так жить не хотела.

– Есть ли такой долг у мужчины?

– Конечно. Ты его выполнил, кстати. У тебя прекрасная семья.

– Машка, но ведь я не любил жену. Изменял. Просто…

– У равнодушных отцов не бывает добрых детей. У них не улыбаются жёны. Просто она тебя любит, как и я. Просто мудрая.

– Откуда ты знаешь о моей семье?

– Слежу за твоими страничками в соцсетях. Твоими и твоих девочек. Я знаю о ваших домашних праздниках, о том, куда вы ездили отдыхать, как играли свадьбы, как растут внуки. Всё выложено на личных страничках в общем доступе.

– Дочерей обожаю.

– Володя, ты порядочный, чудесный человек. Это я знала о тебе всегда, с первого дня. Завихрения молодости – не от распущенности, ты всегда жалел и любил женщин, не мог им отказать.

– Мог. Но не отказывал. Ты не можешь объективно оценивать.
 
– Никогда, никогда не верь тем людям, кто тебя не любит. Они врут. Их оценивание тебя – всегда сквозь собственную низость. Я говорю тебе правду. Ты никому не испортил жизнь, не нанёс удара.

– А тебе??

– Ты предлагаешь мне не любить? Удобство в любви невозможно, без неё тоже жить невозможно. Когда пришел последний день, ты не разрешил мне проводить тебя. «Могут прийти попрощаться другие. Я не хочу, чтобы тебя видели». Я ушла в общежитие, смотрела из окна в небо, ждала времени отлёта твоего рейса. Удар? Ты даже не сказал напоследок, что любишь меня... А я не посмела спросить.

– Это другое. Впереди был Петя.

– Он сам выбрал эту дорогу, никто его не обманывал. Перед ним я поставила одно условие: никогда не говорить о моём прошлом, о тебе. Никогда. Я знаю точно, что ушла бы сразу. Просто бы ушла. Всё можно всегда изменить. Мир огромный – иди и не бойся.
 
– Знаешь, сколько боли этот мир может принести!

– А я не боюсь. К боли нужно привыкать. Я только тебя боялась потерять. Только тебя. И сегодня боюсь. Жизнь людей протекает не для нашего удобства, никто не обязан оберегать наш комфорт, душевное спокойствие. Нарушение границ чужой жизни – вот подлинный закон общества.

Шумит утренняя листва, она повлажнела от росы, потяжелела. За тысячи километров тихо мерцает безбрежная гладь океана, отражая оттенки серого восхода. Понимается туман. Даже крики чаек приглушены. Наступает неумолимый день.

– Однако жизнь дала нам еще один шанс! Ещё одну встречу. Всего одну за последние тридцать лет. Я женился. Каждый вечер я напоминал себе, что надо тебя найти.
 
– Да. Я узнала про твою женитьбу. Не ты мне об этом сообщил. Твоя пассия. А по совместительству моя хорошая знакомая. Я и не знала, что вы состояли в отношениях.
 
– И ты сразу же меня отыскала. Вот сила ревности.

– Вовсе нет. Я знала о тебе всё. Или почти всё. Я знала, что ты защитил докторскую, ведущий эксперт, работаешь в международных проектах, катаешься по Европе. Читала твои доклады. Знаешь, в интернете всё можно найти, если знаешь человека в лицо и по имени.

– Да! Как же ты читала мои доклады? Что-то было понятно? Не все коллеги меня понимают, зато Маша – понимает.

– Я брала консультации.

Он помолчал.

– Ты позвонила. Голос был такой далёкий, как будто с другого конца земли. У меня оставалось два дня.

– Володя, узнаёшь?

– Машенька, Машка! Срочно приезжай!

– Ты женился?

– Это неважно, приезжай срочно.

– Володя, через неделю командировка, я буду в Москве.

– А раньше? Завтра?

– Завтра? – как резанула по сердцу память прошлого. «Что-то случилось».
 
– Ты жив, здоров?

– Жив. Здоров. Но нужно, чтобы ты прилетела завтра. Как только будешь в аэропорту, сразу звони, я тебя встречу. Никаких экспрессов, жди в зоне прилёта.

Набрала номер авиакассы, один билет был. «В пять утра первый рейс». Дальше секретарю:
 
– Леночка, извини, что поздно, я завтра и послезавтра не буду на работе. Напиши за меня заявление завкафедрой, без содержания. Да, срочно улетаю. По личным обстоятельствам. Леночка, пусть на факультете поищут на занятия замену.

Собрать элементарные вещи, вызвать такси.

– Петя, я улетаю в Москву. Вернусь – всё объясню, – по её перевёрнутому лицу муж понял, что лучше не расспрашивать.

В самолёте не могла успокоиться: почему не спросила, что случилось. Понимала: если не прилетит вовремя – его не увидит. Ей было очень страшно, подкатывали слёзы. «Где я была раньше! Что же со мной происходит…»

– В терминале тьма народу. Когда тебя искал, душа в пятки уходила. Думал: какая ты? Двенадцать лет прошло. Боялся – вдруг состарилась, всё-таки почти сорок лет. Вспомнил свою старую гвардию любовниц. Думал: напрасно встретимся, всё испортим.
 
– Не сорок, а тридцать шесть. А я тебя сразу узнала. Но ты-то меня скорее всего эти годы не искал? Да, боялась показаться старой. Какие глупости волновали накануне огромного расставания…

– Сейчас смешно – тридцать шесть детский возраст. А тогда – ого-го! Потом думаю: вот стоит красотка в джинсовом костюме, в кроссовках уже несколько минут, что стоит? Стал присматриваться – глаза сияют! Машка, ты была такая красивая. Мне кажется, в молодости не так. Подошёл, и ты сразу кинулась на грудь – обняла.

– Объясни, что случилось? Я сорвалась среди ночи.

– Разве ты могла по-другому? – смеётся. – Машенька, радость моя, я сейчас улетаю. То есть через два часа.

– Я так и знала! – у неё брызнули слёзы из глаз. – Куда?

– Очень далеко. В другое полушарие. В Бразилию, университет Сан-Паулу.

– Почему ты раньше об этом не сообщил? – широко распахнутые глаза, мокрые от слёз, смотрели на него.

– Всё решилось в последний момент.

– Так не бывает.

– Ты ведь тоже не давала о себе знать.

Они сидели в зале ожидания.

– Где твоя жена?

– Она пока остаётся в Москве, когда устроюсь – приедет. Должна родить, будет девочка.

– Без тебя?

– Она местная, здесь её родители. Кстати, не хотят её отпускать. Знаешь, у москвичей мозги повёрнутые, они считают, что лучше города на свете нет, как Москва.

– А я бы поехала.

– Маша, Маша… Конечно, поехала бы… Приедешь?

– Позовёшь?

Медленно опускалась на плечи тяжесть предстоящей разлуки, Маша держалась за его руку, как за спасательный круг. Но этот круг не спасал.
 
– Сядь вот так, чтобы я мог видеть твоё лицо.

– Ты будешь мне звонить? Пожалуйста.

– Буду, буду. Мне кажется, мы расстаёмся ненадолго.

– Ты только что женился, появится дочь, у тебя новая работа, новые люди – как же ненадолго? Мне иногда казалось, что ты больше никогда будешь меня искать. Я не нужна. Осталось только прошлое.

– Что значит – осталось. Единственное, что есть у человека – это прошлое.
 
– Обычно говорят – есть только настоящее.

– Слишком много  шума – в настоящем. Прошлое принадлежит только нам.

– Горько, Вова, горько.

– Помнишь, ты говорила – всё можно изменить. Если ты свободный человек. У нас есть эта свобода, воля?

Маша смотрела ему в глаза: «У меня она есть, а вот у тебя… ты свободен, да,  от меня».

– Не молчи, скажи.

– Я же в твоей классификации в отдельной графе. Я могу всё изменить. Пойду за тобой на край света - что делать будешь?

– Не испугала. А я?

Не хотелось говорить жестокие слова.

– Ты многое менял в своей жизни, и сейчас улетаешь куда-то. Разве это не душевная сила?

– Впереди ещё столько жизни! Мы найдём место для любви.

– Для любви всегда есть место, всегда. Только сердце нельзя разбивать бесконечно. Оно может не выдержать.

– Значит, и нечего плакать. Полжизни впереди.

Маша молчала. Говорить банальности «время летит быстро», «нельзя прожить две жизни одновременно» или ещё что-то в этом роде – зачем? Всё, что ей оставалось, держать его крепко за руку.
 
– Маша. Ты сможешь. Ты это сделаешь для меня когда-нибудь.

– А ты меня не забудешь?.. Сохранишь память?

Тревога и любовь родного человека.
 
– Почему-то даже в этот момент я не понимал, что всё заканчивается. Почему тянул со встречей? Знал, что прилетишь сразу. Конечно, останавливала неудачная женитьба. Плюс адски устал. С моей медлительностью, когда приходилось работать в два раза больше, чем другим, чтобы элементарно не отстать. Вокруг – люди талантливые, остро мыслящие. Я не допускал, что буду хуже. Смешно сказать, но я даже потерял интерес к любовным интрижкам.

– Когда увидел тебя, живую, настоящую, твои глаза… как очнулся. Хотелось уткнуться в тебя и ни о чём не думать. Просто дышать тобой. Но даже обнять нормально не мог. Опять предательская мысль – ещё успею, напишу, позвоню, позову. Был уверен.

– Да. Поначалу шла переписка, но ты не успевал, я понимала. Несколько слов ни о чём. Но в них была моя жизнь. Рождались твои дочери, совершались большие путешествия в Америку, в Европу – море впечатлений. Твоя жена выкладывала десятки фотографий, писала сторис. Всё было прекрасно! И я тоже перестала тебе писать. Не надо, нельзя. Повернуть железную колею вспять – невозможно. Но не ждать не могла!

– В какой-то момент испугался, что не смогу тебя вернуть, позвонил. В ответ: «Извини, умирает муж». Несколько месяцев неизвестности. Я боялся звонить… Потом уточнил у старых знакомых. Ты осталась одна. А я… никак не мог набраться духу, чтобы поговорить с тобой… Вот и утекли годы, годы. Работа, семья, дети, болезни. Старость.

Прошелестел обычный день. День старика, наполненный наивными попытками скрыть от себя и других свою ненужность, бессилие, попытками найти подходящее занятие, которое может быть содержательным. Для кого? С раннего утра – ноутбук, интернет, перелистывание чужих статей, составление обзоров. О чём? Политика, экономика, научные достижения. Философские экскурсы? Раздражение на жену, которая включила не вовремя пылесос, накормила вчерашним обедом. Рядом нет молодости, свежих сил, энергии – студенты в прошлом, собственные дети давно разъехались по всему свету. Нет свежих идей, новых чувств. Как хорошо в этом возрасте терять рассудок, чтобы сердце перестало томиться.

Пролетел день старухи, которая еще может сама говорить еду, складывать на полку вещи, вытирать полы. И даже, подкрасив губы, читать три дня в неделю  лекции студентам четвёртого курса. Поход в магазин, где легко могут отодвинуть от прилавка – старуха всегда успеет, некуда спешить. Действительно, в квартире пусто. Муж давно ушёл из жизни, дети за тридевять земель. Еда всё равно потеряла всякий вкус, она как песок. Бубнит телевизор, заполняя душевную пустоту. И только книги, книги, последние друзья, верные собеседники. Молчание, и только по-прежнему не по возрасту яркие зелёные глаза – смотрят в темноту ночи.

А где же память? Спасает ли душу любовь, нежность? Всё ли выпила ненасытная жизнь, оставив лишь оболочку?

«Володя, ты живой?»

«Машенька, ты жива ещё, старушка?»