Петрович...

Станислав Петрович жил на окраине деревни и преподавал литературу в школе. Говорили - чудной. В очках, весь в книгах, не пьёт, не орёт. И в дождь в галошах ходит. А ещё он любил театр, но не тот, что по телевизору, а настоящий.

Как штык два раза в год ставил с детьми утренники. Но однажды замахнулся на "Чайку" Чехова.
- Петро, ты что, с ума сошёл? Кто её смотреть будет, - удивилась директорша.

Но Петрович был настроен решительно. Он выбрал отрывки, где душа, где, как ему казалось, слова в горле становятся чем-то большим, чем слова.

Когда-то, давно, он сам был в зале. Не школьным учителем, не "Петровичем", а просто мальчишкой из райцентра. Мать взяла его в приехавший на гастроли театр, на "Дядю Ваню". Он тогда и не знал, кто это. Сидел, болтал ногой, ел конфету, пока свет в зале не погас.

А потом он забыл про конфету, кажется он её проглотил. Женщина в чёрном платье как будто разговаривала лично с ним: "Что же делать, надо жить, мы, дядя Ваня, будем жить!"

И всё что тут говорили - говорили про него. Про маму, про школу, про тоску, которую не объяснишь. Он вышел из зала притихшим, просто слов не нашлось. А внутри, как будто открылось что-то. Мир не стал легче, но стал яснее.

С тех пор он знал: театр - это не помост, с которого что-то декламируют. Это место, где можно быть честным, не боясь, что тебя не поймут.

Нину сыграла Нинка - девчонка с длинной шеей и печальными глазами. Стихи учила в охотку, ходила в библиотеку, а на переменах что-то вязала. А Треплева - Вася, троечник, но неглупый.

Они репетировали в классе, после уроков. Партами изображали сцену, из школьной карты мира делали занавес. Вася путал текст, Нинка переигрывала, а Петрович многозначительно вздыхал, совсем, как Юрий Любимов.

В один вечер, когда все разошлись, он остался один в пустом классе. Вспомнил, как впервые прочёл "Чайку" не на уроке, а сам, в темноте маленькой комнаты, когда никто не мешал. Треплев и Нина казались ему не героями, а знакомыми людьми из деревни, таких же, как он сам. Мечты, обман, боль - всё это было у них дома, за окном.

День спектакля настал, его приурочили к окончанию выпускных экзаменов. На премьеру в сельский клуб пришли бабушки, трое родителей, два одноклассника и кто-то из совхоза с вопросом "Будут ли танцы". Когда Нинка сказала:
- Я-Чайка… в зале послышались смешки.

Петрович не смотрел в зал. Будто эта нескладная девочка осталась совсем одна, на ветру, взлетающая, но уже раненая чужой обидой.

Через несколько дней Нинка пришла к нему домой. Уже не как ученица. Он вышел в халате, с неизменной книгой в руках.

- Петрович, я уезжаю. В театральное поступать.
- Знаю, - он кивнул. - Говорили.
- Вы не сердитесь?
- С чего бы?

Она стояла, мяла пальцами край платья.

- Просто, если бы не наш спектакль, я бы, наверное, и не решилась. Я ведь почти поверила, что я - Чайка. А вы тогда…
- Тогда я понял, - перебил он. - Понял, что вы правда летите. А я остаюсь, так бывает.

Она хотела что-то добавить, но только махнула рукой. Повернулась к калитке и ушла.

И только когда она скрылась за поворотом, Петрович негромко бросил в темноту:
- Береги себя, Чайка.

Годы шли, Петрович старел, всё чаще забывая фамилии новых учеников и появляясь в школе в одной и той же кофте, с отлетевшей пуговицей. Но на уроках как и прежде ставил ударения в словах с осторожностью хирурга.

На одном из последних выпускных подошёл парень. Новый, из тех, кто знал Чехова только по школьной программе.
- Петрович, а правда вы в клубе ставили спектакль? Про птицу?

Он кивнул.

- И чё, получилось?
- Ещё бы, - с улыбкой ответил он. - Иначе ты бы про него не вспомнил.

В закатном небе, как назло, летела чайка или что-то похожее на неё. Он смотрел ей вслед, обречённо, но без грусти. Как тогда на Нинку.

---

Деревня вымерла, как вымерли многие до неё. Сельский клуб стоял пустой, пугая тёмными глазницами окон. А сцене среди облупленных стен сидела чайка и глядела в пустой зал. Может, забрела случайно, а может вернулась.

Кто-то когда-то сказал здесь: "Я - Чайка". А кто-то тогда подумал: "Врёт". Но были и те, кто поверил. Сцена хранила всё. Слова, проглоченные от волнения, слёзы, хлопки, неловкие поклоны, когда не хотелось  уходить.

А теперь тут никого, только птица. Маленькая, живая. И может быть сцена её тоже узнала...