Глава 4. Первые чувства и первые потери
Его голову я впервые увидела торчащей из окна машины возле университета. Из головы, как ни странно, торчали уши.
— Девушка, вы случайно не меня ищете?
— Нет, не вас.
Так началась история моих первых серьёзных отношений.
Через несколько дней я попала в инфекционную больницу с гнойной ангиной. Он стоял под окном под дождём — в нелепом свитере с оттопыренными ушами и пакетом фруктов. Был нелепый и родной. Заботливый до слёз. Помню, как сжалось сердце, когда я его увидела — будто в нём было что-то, что не хочется терять никогда.
Мы гуляли, слушали музыку в машине, болтали часами. Он сумел разглядеть во мне целеустремленность и всегда отмечал ее как особую ценность, а я тогда не понимала, что она во мне действительно есть. В этих отношениях было всё — романтика, объятия, поддержка, ощущение глубокого, тихого, настоящего счастья до слез.
Не было только одного — ссор.
Возможно, это и были идеальные отношения. А может, я просто идеализирую их сейчас. Но мы действительно не ссорились.
Мы просто не успели.
— Когда ты видела его в последний раз? Ничего странного не заметила? — спросил его младший брат.
Мы сидели в углу дешёвого кафе, куда часто забегали студенты. Он поправил очки и сделал глоток пива. Ему было восемнадцать — моего возраста. Его погодка.
— Вчера вечером. Мы сидели в машине. Я пригласила его зайти — он отказался.
— Позавчера ночью, — сказал он, — в казино, где я работаю барменом, ворвались двое в масках. Пнули дверь кассы. Она не поддалась — и они убежали. Утром его арестовали.
Завели уголовное дело по факту попытки вооружённого налёта.
Жизнь разделилась на две половины.
До и после.
Мозг отказывался воспринимать происходящее. Я плакала, носила передачи, перечитывала короткие записки до дыр — и снова плакала.
Так прошло больше года.
Однажды в трубке — его голос.
Родной. Тёплый. Настоящий.
Он вселял надежду, что всё закончится хорошо. Мы часами говорили по недешёвой на тот момент сотовой связи. Иногда его отпускали и мы виделись — его перевели в психиатрическую больницу, там дисциплина была чуть мягче. Мы вместе ждали, когда его освободят, правда с "жёлтым" билетом на всю жизнь.
А потом он сказал:
— Я тебя люблю. Но мы должны расстаться. Так надо.
Эти слова звенели у меня в ушах ещё много лет. Пока мама не призналась: он ушёл не сам. Она настояла. Тогда я уже была замужем.
Я до сих пор не знаю, о чём был тот разговор. Могу только догадываться.
Через пару лет я начала встречаться с другим. Там уже не было тех чувств. Хотелось забыться, заменить, а если получится — увлечься.
Это были странные, больные отношения. Его родители были против меня из-за национальности. Мы были молоды, незрелы — и совершили ошибку, которую я не забуду никогда.
Моему сыну могло бы быть сейчас двадцать...
— Вы беременны. Завтра в 10 приходите на аборт.
Слова звучали как в тумане. Он быстро нашёл деньги — и отстранился от ответственности:
— Как решишь — так и будет.
Вечером, по дороге домой, я подобрала уличного котёнка. Маленький, грязный, очень несчастный. Он заснул у меня на груди. Ночью меня кусали блохи — а я ничего не чувствовала, лишь утром обнаружила следы от укусов.
Я вообще плохо помню ту ночь. Ту неделю. Тот месяц.
Куда потом делся котёнок — не знаю. Может, убежал. Может, кто-то забрал. А может, я просто забыла.
— Почему вы такая злая? — спросила я акушерку, когда всё было закончено.
Сквозь слёзы. Сквозь бессилие. Сквозь необъективную оценку происходящего.
Она пожала плечами. Мне был двадцать один. Родительское согласие уже не требовалось.
Спустя ещё пару лет — после скандалов, его измен и тихой, холодной ненависти со стороны его семьи — мы расстались окончательно.
И только теперь, оглядываясь назад, я понимаю:
он показал мне, насколько низко могут ценить тебя другие, если ты не ценишь себя сама.
А в глубине души до сих пор живёт та девушка, которая искренне хочет рассказать всё маме — и услышать в ответ, что всё будет хорошо.
Свидетельство о публикации №225062700236