Дневник Исраеллы-Сары. Адренохром. 6

Дневник Исраеллы-Сары, маленькой девочки из Гааги. Школа "Эбен-Хайзер" или "фабрика адренохрома". 6.

 Когда мне наступило 5 лет, я пошла в школу. С этого возраста дети обязаны посещать школу, иначе в дом придёт полиция и будет выяснять, почему ребёнок не в школе.  В школу в Нидерландах пойти не просто. Обычно нидерландские родители записывают своих детей сразу после их рождения. С нашей религией и убеждениями меня должны были бы отдать в "еврейскую школу", но такие имеются только в Амстердаме. Возить меня туда каждый день за 60 километров, папе было не под силу. Правда, местный раввин Шмуэль Кацман(Кошачий человек) это делал. Но у него совсем другая ситуация и возможности. Вообщем, поиски и запись для нас в школу, оказались очень трудоёмким процессом.
Папа говорит, что почти во всех школах в Нидерландах обязательное "гендерное, сексуальное воспитание", и, что ему взрослому было бы стыдно говорить о том, о чём говорят малым деткам и учат их в этих школах. И, что эти темы для детей очень преждевременные и ненужные.
Папа с мамой тщательно искали и решили, что ближе всех к нам по религии и убеждениям будут "реформисты", христиане, у которых нет в помещениях изображений, которым они поклоняются и, которые изучают Писание целиком. Которые стремятся к праведности поведением, одеждой и своей жизнью в целом. Была найдена школа "Эбен Хайзер", в центре Гааги, рядом со зданием  Интерпола. Чтобы записаться в эту школу, мои родители должны были пройти собеседование и принести дипломы о своём высшем образовании.
Я уже не помню с кем меня оставили, когда родители ходили на это собеседование. Папа рассказывал, что у них брали подробное интервью директор Вани дер Колк и председатель попичительского совета Ван Доорн. Господин Ван Доорн ещё очень сомневался, получится ли у нас учиться в этой школе из-за различий в религии, но папа настоял и нас взяли. Как позже оказалось господин Ван Доорн (Колючка) был прав.
   Я начала ходить в эту школу. Язык я почти не понимала, рассказы про бога-человека Исуса мне были чужды, было скучно и хотелось играть, а не сидеть за партой, слушая нытьё на непонятном языке. Вообщем, звёзд я не хватала, но поскольку с детства обладала харизмой и коммуникабельностью, милой улыбкой и была приветлива, меня терпели. В школу меня возили мама с папой попеременно: то один, то другой. То на велосипеде, то на трамвайчике. И так и так было здорово. Каждое утро мы ехали вдоль Дворца мира, вдоль Гаагского парка, мимо парка Zorgvliet, оставленного в наследие 400 лет назад Якобом Кацем, поэтом и политиком, как-будто специально для нас.
Свежий ветер Северного моря наполнял лёгкие и неизменно поднимал настроение.
Как бы сложно мне учёба не давалась, библейские рассказы я усваивала и запомнила- они мне были близки и знакомы из моего детства и дома. Подруг я так там и не заимела- все девочки были "на своей волне", знакомы по своей общине и соединены одной религией. Одна девочка всё же была мне очень симпатична. Я до сих пор вспоминаю о ней- Марта- дочь французского офицера из Интерпола. Их в семье было четверо сестёр, но Марта отличалась от них ото всех, она была беленька, голубоглазая, такая милая и доверчивая. Мы с ней всегда самозабвенно играли и шалили, баловались, пока ее папа Кирилл не запретил нам это. Он даже написал моему папе письмо о том, что я "плохо на Марту влияю". Как могла я на неё "плохо влиять"? Я просто игралв. Я хотела и хочу быть просто ребёнком. Я до сих пор вспоминаю эту белокурую девочку, с мягкой улыбкой и добрым сердцем, которой, как и мне тяжело давался нидерландский язык. Мы смеясь говорили друг другу "Бон Жюр и О Ревуар", хохотали до упаду и были рады, счастливы. Как она теперь? Где? Уехала во Францию?
Когда я пришла в эту школу я, по своей наивности, спрашивала каждую встречную девочку: " Ты - еврейка?.Ты - еврейка?"
И непременно получала обескураживающие ответы и удивлёные взгляды с поднятыми бровями "ты-что?!"
Потом начились жалобы и травля. Меня выгнали из класса за то, что я встала во время урока и подошла к окну. Меня спросили почему я так сделала. Я ответила, что я должна была поздороваться, сказать птичкам, деревьям, облакам - "Доброе утро" и, что ангелы поют гимн всему мирозданию и Создателю Благословенному. Меня выставили за дверь.
Когда в школу пошёл мой братик Йицхак отношение к нам стало ещё хуже.
Я помню с каким энтузиазмом и радостью рвался он, чтобы пойти в школу. И, хотя обязанность её посещать была только с пяти лет, Йицхак пошёл в неё с четырёх.
- Я хочу в школу, хочу в школу,- кричал маленький круглоголовый мальчик и хватался за одежду родителей, чтобы его взяли с собой и отвезли в школу.  Мы уступили его натиску, одели поприличнее и отвезли. В первые же дни начались проблемы. Не зная языка и стесняясь, мой братик описался в классе, так, как не знал, как спросить разрешения сходить в туалет. Так он и сидел мокрый до конца дня на низеньком стульчике, пока мы его не забрали домой. После этого случая ему дали заламинированные картинки, как какому-то дурачку, которые он должен был показывать, если возникала в чём-то нужда. Он вообще был там никому не нужен, его ничему не учили и никто им не занимался. Мама с папой привозили его на целый день и забирали расстроенного и удивленного обратно.
Каждый день "учительница" Мари-Лена писала на него раппорт. Я помню некоторые пассажи её творчества к которому она не имела ни способности, ни образования: "Дон-Йицхак вошёл в класс с насупленными бровями, хмурый и угрюмый. Он агрессивно осмотрел весь класс и злобно посмотрел на меня..." и всё в этом духе.
Как-то на мобильный телефон пришёл звонок, звонила Мари-Лена:
- Срочно приезжайте и заберите вашего ребёнка,- он срывает мне урок.
То мама, то папа приезжали в школу и "срочно" забирали мальчика домой. Мама, по своему обычаю, сразу не возвращалась домой, а покупала круазанты, хрустящие рогалики, и каталась вдоль бескрайнего бесчанного берега Северного моря вдвоём с сыном на велосипеде, медитируя и успокаиваясь.
Как-то раз к папе обратился директор Стефан:
- Ваш ребёнок должен пройти психологическую комиссию, чтобы оставаться в нашей школе и или перейти в другую со специальным образованием. Мы не знаем, что с ним делать.
Потом были разные комиссии и заседания, после чего Дона-Йицхака перевели на "Домашнее обучение". Оно состояло в следующем: раз в неделю надо было забирать пачку листков и раз в неделю их сдавать обратно с раскрашенными картинками и соединёнными линиями точками.
При всём этом, как в "Процессе" у Кафки, создавались, комиссии, смотры, направления. Призывали различных коучеров и "специалистов", которые должны были сидеть рядом с ребёнком и "наблюдать" его. Каждый должен был зарабатывать на нас, чтобы платить счета и приобретать "хотелки".
Дело коснулась и меня. Как-то родителям сообщили:
- Знаете, мы сомневаемся в когнитивных способностях Исраеллы-Сары и хотели бы, чтобы она также прошла комиссию с целью перевода в адаптивное образование. Папа попытался перевести нас в другую школу. И нас охотно туда брали, но...требовали раппорт, характертстику от предыдущей школы. А в этой характеристике стояло, что детям, то есть нам нужен специальный подход, который новая школа предложить не может. И, как могло быть иначе?! Ведь каждый ребёнок это- деньги, различные субсидии и дотации! Кто откажется от своих денег вот так запросто?!.
Дни в школе и общение с учителями превратились в кошмар. Теперь выгнали из школы и меня. Сначала я не должна была приходить в среду, а потом и в пятницу. В пятницу приходила некоторая пуританская, щепитильная тётушка из церкви и рассказывала что-то из Библии. Байбел-даг, Библейский день, называлась пятница. В ту пятницу, она что-то рассказывала о разрушенном Иерусалимском храме, Бейт а-микдаше, но так нудно и некомпетентно, что я обернулась к Марте поболтать. Меня одёрнули и спросили, почему я не  слушаю, я сказала, что мой папа раввин, что я об этом обо всём знаю и, что папа
рассквзывает интереснее и иначе.
Меня выставили за дверь и сказали, чтобы я больше в пятницу не являлась. Так проявилась их христианская любовь.
Однажды я сказала учительнице:
- Вы знаете, а мы ведь родственники Иисуса, которому вы поклоняетесь и служите,- почему вы так к нам жестоко относитесь? Ненавидите нас?
- Мы вас любим,- был бесстрастный ответ.
- Да, на испанских кострах инквизиции и газовых печах Освенцима. Ха-ха. Хороша любовь.
Эскалация между родителями и дирекцией нарастала. В школу ходить не давали, в другую не переводили. Постоянно говорили о необходимости каких-то комиссий.
- Мы обязаны идти на эти ваши комиссии?-
 пытался уточнить папа.
- Конечно, нет. Это - ваша воля и выбор,- следовал неизменный ответ,- но, если вы будете отказываться её пройти и будете упорствовать, знайте, что мы вынуждены будем принять меры.
Меры, как прозрачно намекнул директор Ван Дер Колк, заключались в том, что детей навсегда забирали.
- Вы знаете, господин Абарбанель,- как-то раз неспешно и намёком повествовал он моему папе,- у нас был один родитель, отец мальчика, он сопротивлялся решению комиссии, что его сыну нужно специальное образование и его у него забрали. Жаль, как жаль,- лицимерно вздыхая, причмокивая языком и качая головой, сокрушался директор Стефан.
Мама, простая, по сути, наивная прямолинейная женщина, говорила папе:
- Да чего ты бьёшься?! Пусть идут в эту школу. Я не буду спорит ни с какой комиссией. Как будет, так и будет. Адаптивное образование,- значит так надо. Не хочу тратить на это ни времени, ни сил.
- Да, но в этой школе не будет никакого развития для детей. Игра в кубики до полового созревания и лишь стагнация,-
не соглашался папа.
- Да, но тогда могут отобрать детей.
"Отобрать детей"- это было страшно и с этим страхом мы жили постоянно. На таких отобранных детей были огромные "очереди" из "однополых" семей. А ещё папа рассказывал, что отобранные дети "пропадают", чтобы впоследствии использовать на "адринахром". Это такой наркотик, который образуется в крови у очень испуганного ребёнка. То есть ребёнка сначала запугивают, кошмарят, а потом берут у него кровь в которой и образуется этот адренохром. (После, детей "разбирают на зап.части" берут у них органы). И, что это такой наркотик, по сравнению с которым кокаин, экстази или канабис, которые у нас в Гааге продаются на каждом углу, как бюргеры, - овсяная каша. И, что почти всё нидераландское правительство от этого адренохрома зависит и его потребляет.
Я думаю, что папа знает о чём говорит. У него были приятельские отношения с неким Марк Рютте, теперь он председатель НАТО, так этому Марку были серьёзные обвинения в похищении детей. Огромная толпа пришла однажды на Binnenhof, правительственное место, и требовала прояснить ситуацию с пропавшими детьми и с афферой адренохрома. Сразу после этого инцидента, многие участники протеста бесследно исчезли, а вся Вторая палата переехала в другое жёстко охраняемое здание, а Biinnenhof закрылся на длительную реконструкцию за непроницаемым высоким забором.

28.06.2025 СПб, Абарбанель