Отдушина

Почти два года Егор не приезжал в деревню. Городская жизнь вносила свои коррективы, ломала планы и незаметно ломала самого Егора. Жена Алевтина была городской, про деревню слышала несколько раз, из уважения ездила с мужем в родительский дом. Купалась в речке, собирала грибы, кушала вкусную клубнику прямо с куста, но особой радости от этого не испытывала. Постоянно жаловалась на укусы насекомых, на сильный загар, на деревянный туалет. И даже баня, божья благодать, её не радовала, а лишь огорчала.

Егор устал от этого всего, он не понимал, как можно не любить деревню. Этого просто не может быть. Но со временем смирился, сник и немного разочаровался в семейной жизни. Иногда Егору казалось, что только ради детей он тянет эту тяжёлую ношу под названием «семья».

 Но время шло неугомонно, раны время не лечило, но немного затягивало, оставляя глубокие рубцы.

Несчастье пришло, как всегда, когда не ждали. У Егора скоропостижно умерла мама. Ни на что не жаловалась, как и все деревенские женщины.

 Папа очень сильно переживал и попал в больницу. Егору срочно нужно было ехать на хозяйство. Соседи, конечно, помогали, но вечно это не могло продолжаться. Егор принял решение ехать, тем более отцу тоже необходима поддержка. Алевтина закатила истерику, грозила, давила на жалость.

 Егор сидел на диване в гостиной и удивлялся тому, как он с такой женщиной прожил почти полтора десятка лет. Слов он не слышал, от горя оглох на оба уха сразу, о чем Алевтина ему говорила, но общая картина сложилась не очень хорошая. В этот момент Егор думал только об одном, почему в радости вместе, а в горе по одному.

Когда жена заснула, Егор собрал самое необходимое, поцеловал детей и поехал в свою родную деревню. От того, что под утро уже может оказаться дома, сердце трепетало, как в юности. А ещё сосало под ложечкой от досады, что в последний раз маму видел два года назад и теперь не увидит её больше никогда. Отец тоже не выходил из головы, как он там, как его здоровье.

 Вместе с кровавой зарей Егор въехал в родную деревню. Заря полыхала кровавым заревом, будто что-то пророчила. Странно, но раньше такое зарево Егор не видел. Это было так необычно. И очень красиво.

 Родной дом утопал в цветах, мама любила цветы. Перед домом у неё был цветник. Цвели они по очереди, одни начинали, другие уже заканчивали. Егор застал цвет пионов, от белого до ярко фиолетового. Очень красиво смотрелось, Егор залюбовался, как давно он такой красоты не видел. И как соскучился, это было не передать словами. Егор вошел в дом, чистота и порядок бросались в глаза. Запах дрожжевого теста и пионов витал в воздухе. Егор сам удивился, как внезапно расплакался. Слезы просто сами решили найти выход.

 От дальней дороги, усталости и переживаний Егор заснул. Проснулся от того, что его теребят за плечо. Отец сбежал из больницы. Ну не мог он там находиться, в силу разных факторов. Егор немного пожурил отца, но в общем рад был его видеть.

 Отца не видел два года, поговорить надо было о многом.

 Разговаривали долго, накопилось много всего. Отец не жаловался, не плакал, просто тихо изливал душу и слушал единственного сына. Единственное, на что отец пожаловался, это на подвал, совсем обвалился, проклятущий. Одному было трудно обсыпавшийся подвал восстанавливать. Но приехал Егорушка, и вдвоём будет намного легче. Егор откладывать на потом не стал, сразу пошел смотреть объем работы. А если точно, от переживаний не знал, куда себя деть, и это обстоятельство было только на руку. Слишком много событий произошло за короткий промежуток времени, надо было всё по полочкам разложить. А когда работаешь, мысли сами собой в акурат ложатся.

 Подвал легче было выкопать новый, чем восстанавливать старый. Но Егору в данной ситуации это было на руку. Чем больше работы, тем лучше. Более ста банок, Егор сбился со счета, заготовок, которые мама бережно хранила, перенес в сарай. Дальше началась однотонная работа, наполнение ведер земли, глины, камня, и всё это было выдворение наружу. Очень интересно шли слои, сначала глина, потом камень, и уж потом чернозём.

 Камни имели причудливую вытянутую форму. Выглядели очень интересно, тонкими синими вкраплениями они опоясывали камни. Но рассматривать было не досуг. Работы было не початый край.

 На второй день Егор почти всё вынес и думал, как быть дальше, обложить кирпичом или залить бетоном. Стены нужно было хорошо укрепить, бревна от времени сгнивают, на них надежи нет. Решил Егор разобрать старый кирпичный сарай, что ещё прадед его ставил. А кирпич тот дед носил из барской усадьбы, которая после революции опустела и разворовывалась местными мужиками. Вот и прадед Егора тоже прибрал чегой-то.

 Столько годов прошло, а кирпичу хоть бы хны. Ничего его не берёт, ни время, ни сырость, ни толчки подземные. Как будто недавно делали. А цвет какой, это отдельный сказ. Ярко красный, с мудрёной печатью с непонятными знаками. Видать, чья-то именная печать или промышленника какого фирменная эмблема.

 На разборку сарая ушло несколько дней. С помощью отца перетаскали кирпичи в подпол. Намаялись и решили на следующий день пойти на рыбалку. В местном озерце карасиков половить. Да отдохнуть малость. Егор с такой силой на работу уперся, что не заболел ли часом, думал отец. Столько-то за день делать, ведь можно и надорваться. А Егор в работу ушёл, потому что душа болела. Егору всё время казалось, что повинен в чем-то. И вину пытался искупить, но как — не знал.

 На рыбалку встали рано, собрали покушать, да червячков на приманку не забыли. Спустя полчаса были на берегу озера. Егор сидел насуленный и смотрел на водную гладь. Очеро сегодня было какое-то тихое, серебристая гладь зачаровывала и вводила в некое забытье. Егор и не заметил, как уснул. Приснился Егору сон, будто он маленький с прадедом сидит на лавочке за забором и болтает.

 Дед Ерофей старенький, сморщенный мужчина ему историю рассказывает, а Егор зачарованно слушает. И голос такой у деда Ерофея, как будто гипнотизирует.

 - Когда я был таким же малышом, вот как ты сейчас, Егорка, то мы уже родителям и братьям старшим на пашне помогали. Бывало, колосья мокрые были, так мы их на солнце сушили, жать такие нельзя было. Так мы разложим их, а они тяжёлые, если после дождя, а вечером собираем, так, бывало, намаемся, что спим как убитые, без сил. Кормили нас плохо, вечно голодные ходили, так втихую зерен в ладошку наберём и жуем. А если кто из смотрящих увидит, то так нам уши надерёт или по спине отхлестает, что и жизнь не мила, и спать не охота, так жжёт. Мы маленькие, когда были, мечтали всё, вот вырастим и поломаем этот строй, жить так негоже, а ведь так и случилось. Случилась у нас, яшкин леший, революция, а мы уже не крепостные, нам вольную дали, и вот мы пошли в столицу послушать, о чем там умные люди говорят, а они ведь многое знают, да таким, как мы, наставляют. Да мудренно так всё говорят, будто все равны, и бояре, и крестьяне, будто наделы земли давать просто так будут, будто жизнь начнется хорошая. Хоть смейся, хоть плачь. Так я в столице остался, ведь не поверят тут мне. И вот, Егорка, стал я комиссаром, подженился, значит, и родился у нас сын, дед твой. И тут я решил домой ехать, нечего ребёнку в голодной столице делать.

 Приехал, дом сперва поставил, потом забор справил, и стали жить-поживать.

 В колхозе за трудодни работал, а когда усадьбу растаскивать стали, то и я пошёл, молодой, глупый был. Я-то ведь как думал, что я на них с малолетства батрачил, так они должны мне остались. А теперь-то маюсь, и помереть не могу, и жить невмоготу. Заплатил, значится, по полной я за этот кирпич краденный. Так ты, Егорка, когда большим будешь, разбери сарай, да снеси куда подальше. Столько горя принес окаянный. Я ж ведь совсем молодой был, как жена утопла, я с сыном малым на руках остался, дитя болело жутко, я не знал, делать-то чё, выл да на стены бросался. Но ниче, вырос сынок, поженился и тоже рано овдовел, отец твой правда живет с женой пока, может, прошла эта зараза, которая мучит весь наш род. Эхе-хе.

 Егор очнулся и понять не может, толи сон такой явный, толи пророчество. Едва усидел на месте, хотел сразу домой бежать, да кирпич на место возвращать, но неудобно стало перед отцом. Как домой возвратились, так сразу стал кирпич обратно из подвала доставать. Отец хотел спросить было, но передумал. Сын взрослый, сам разберётся. Спасибо, что приехал, и помогает. А как он это делает, это не важно.

 На следующий день привез из города целый грузовик кирпича, а старый кирпич уговорил водителя увезти в заброшенную усадьбу. Так водитель поначалу хотел старый кирпич себе забрать, Егор час потратил, чтоб отговорить. Кирпич увезли, позже Егор пришел, стал новый кирпич спускать.

 Через неделю подвал был готов. Отец налюбоваться не мог. И даже новые ступеньки Егор сделал, ай да сынок, ай да молодец.

 Утром в субботу приехала Алевтина, совсем другая, покладистая, прям подменили будто. Егор не нарадуется, понять не может, от чего перемены такие. Но молчит, форму строгую держит. А Алевтина даже козочек подоила и со свекром долго сыр готовили. Егор не мог налюбоваться на такой семейный подряд.

 Егор решил остаться в деревне жить, городская сутолока была ему чужда. Алевтина не перечила, молча согласилась. По выходным с детьми приезжала, на каникулах дети оставались, помогали отцу с дедом.

 Когда дети выросли, то Алевтина совсем перебралась в деревню к мужу, а Егор и думать забыл про былое недопонимание, мужик он деревенский, отходчивый.

 Конец.