7 Москва - Новый Год

Мой московский двоюродный дядя, завзятый либерал, враг коррупции и доктор наук, жизнь положил на то, чтобы окультурить Россию. Именно поэтому на консультации он между делом вручил МГУ-шнику визитку "Советник президента Российской Федерации Б. Н. Ельцина", вскользь заметив: "Ну, если что, понимаете, звоните.."

Не добрав балл, придя обжаловать тройку по математике и убедившись, что моя работа написана на "два", я переглянулся с преподом и ретировался. Мой троюродный брат, сын дяди, гордо называвший себя "self-made man", признавался, что так никогда и не узнал, поступил ли в МГУ сам или это сделал за него папа, который был в приемной комиссии. Противоречия он не видел.

С Лешей мы дружили с младенчества, моего, - он на два года старше. Попав в Москве в его тусовку, я понял, что трезвенник. Одно дело пить, чтоб зажиматься в баре с бабами, и совсем другое - конем гарцуя по квартире, в прыжке с размаху биться друг об друга грудями, пока сальные московские барышни ходят блевать под стол. Для достижения такого феерического эффекта они закупали бухло ящиками. Испытывая на рандеву с ними гнетущие приступы острой клаустрофобии, перестал там бывать.

Чуждая мне тяга к скучнейшему, как по нотам разыгранному экстриму проявилась и в другом любимом занятии брата - автомобильных гонках. Народ, скучившись, толпился по обеим сторонам дороги, по которой, оглушительно ревя, неслись навороченные "копейки". Не в силах доверить свою жизнь доморощенным Кулибиным, вообразившим себя Шумахерами, и, с другой стороны, отчаянно зевая, поскольку, кроме однообразного шума и визга, там не происходило абсолютно ничего, забил на это дело.

Перетрахивались они в своем кругу, как в тогдашних молодежных сериалах. То есть самцы поочередно имели каждую самку. Называлось это быть "парнями" и "девушками", но, мало чем отличаясь от похождений комнатных мух, вызывало отвращение.

Все они тащились от Борхеса с Брейгелем, и, зная кое что из Хайдеггера вперемежку с Венедиктом Ерофеевым, обожали нести пургу, пересыпанную эвфемистическими выражениями и лексикой из словаря иностранных слов.  

Свою первую девушку, высокую не блондинку даже, а белобрысую, с красивыми слегка вьющимися легкими волосами, брат, к ее и моему несказанному удивлению, бросил. Породистая внешне и семейственно, поскольку происходила из рода московских купцов первой гильдии, умная, серьезно увлекающаяся искусством, с мягким, но сформировавшимся характером, Аня была средоточием брачных достоинств. Слезно вопрошая: "Неужели все эти месяцы бесед про прекрасное (она так и сказала: месяцы) и походы в музеи были зря?", она отрицала очевидное: Леша ушел к маме.

Смесь Карлсона и Гадкого утенка, его новая избранница не могла претендовать на зачатки каких-либо иных достоинств, кроме внешнего сходства с моей тетей. Тогда как ее предшественница, грациозно подбирая длинную юбку, оставалась женственной даже на корточках под столом, эта чувырла валялась там в коротких штанишках с вымазанными зеленкой коленками. Отфутболив ее через год, он нашел новую, наркоманку, а потом еще одну такую же копию мамы, уже совсем тупую и бесхарактерную, но иногороднюю, с отцом-алкашом и отсутствием перспектив в столице, что сподвигло ее стать тетиной лучшей подругой в обмен на карьерный рост. Так Леша создал невозможное - семью с двумя мамами, там самым доказав, что он хороший сын.

Кастрированный, беззубый, одомашненный экстрим, такая же любовь и семейная жизнь, произрастающие из безраздельного доверия к своей тусовке - вот планида либерала. То же было на Казантипе, где внешняя вседозволенность коренилась в жестких внутренних скрепах - было скучно.

После того, как я, нажравшись, залез на колени к Никитосу, славянскому Аполлону с тонкими чертами, античным греческим профилем и розами румянца на щеках, и с ним лизался, брат заподозрил, что я голубой. Объяснения вроде "нашло что-то" его не удовлетворяли. Заяви я, что гей, он гордился бы мной и выставил на подоконнике радужный флаг. Но, отказываясь примкнуть к общественно-политическому движению и настаивая на принадлежности к пьяному русскому быдлу, я заставил его смущаться. Живя на первом этаже окнами на оживленный проспект, он командовал:

- Не ходи ты в полотенце перед окном. Подумают, мы голубые, оденься!

- Плевал я, что они думают.

- А мне не плевать, что думают другие - это и есть демократия.

- Что-то это не заметно, когда вы тут врубаете музон на полную и топочете, как кони.

- Ничего подобного, мы всегда делаем тише, когда жалуются.

- Да они уже задолбались на вас жаловаться.

- А ты у них спрашивал?

Без навешивания ярлыков и заявлений в письменном виде эти свободные умы жить не могли. На роль промежуточного парня брошенная Аня выбрала Никитоса, существо довольно бесполое, и потому не ценящее свой временный статус, и эти двое плюс Леша всерьез обсуждали мою кандидатуру на вакантное место ее следующего мужика. Получив эту новость из параллельной реальности, напоминающей зоосад, я ретировался в ночной клуб.

Когда сестра третьей Лешиной девушки и конфидентка трех первых привезла себе с отдыха турка, она сочла необходимым показать нам всем фотографию его члена. Мало ли, перепадет подруге, так пусть увидит товар лицом. Да и парням интересно, в рамках обмена опытом. Получив благословение на интенсивную еблю, она убежала.

Следующий этап душещипательной драмы наступил, когда Никитос ушел к ней, покинутой турком, от так ни на что и не решившейся Ани. Сочувствуя неподдельному горю своей бывшей, Леша, с ее согласия, предлагал заплатить мне за совращение либо коварной соблазнительницы, либо Никитоса. Это было уже смешно, и я поинтересовался, на кой черт он им обеим сдался.

- Ну, Ане обидно.

- А Насте он на что?

- А ей обидно, что турок ее бросил.

- А Никитос при чем?

- Он рядом был.

И тут я понял, что, будучи друзьями, они поверяют друг другу все малейшие движения души и, слово за слово, наступает спонтанный перетрах. Так и колесят по заколдованному кругу из дружеских объятий. Для них тусовка, как можно более тесная, вплоть до семейственности, была всем, а для меня - ничем. И друзей у меня не было, как и бездумных трахов.

Потом они стали "либеральной общественностью", "гражданским обществом", собственное самолюбование назвали "демократией", а пренебрежение к чувствам других, кроме как в форме письменных заявлений, - "борьбой за права человека". Меня воротило от их зацикленности на себе и необоримо влекло вовне. Да, я был очень плохим сыном.

Тот Новый Год встречали с братом в семейном кругу, а потом разъехались: он - к своим, а я - в общагу. Наших не было, гулять было не с кем, но, не желая нажираться в стельку, чтоб продолжать с Никитосом, и всерьез веря в пословицу "как Новый Год встретишь, так его и проведешь", я решил попытать счастья. Поднявшись на этаж выше того, где жил, пошел по запруженному галдящим, поющим и курящим народом коридору, высматривая подходящую девку, и увидел ее, сидящую, выбросившую длинные дородные ноги поперек дороги.

Ядреная такая, фигуристая, вся в черном, с такого же цвета длинными волосами и округлым лицом, она нерешительно, но отчаянно смотрела на меня карими глазами. Я сказал только "Идем со мной", и через пару минут мы уже лизались у меня в комнате за шкафом, по другую сторону которого тихушничал настоящий ее хозяин, паспорт которого я потом отдал в шмон охране вместо своего. 

Мы лизались сидя, лежа, стоя, одетыми и раздетыми, и я успел хорошенько ее рассмотреть. Высокая, статная, она могла бы быть красивой, если б не мелкие прыщи, покрывавшие ее щеки. Это от молодости кожа такая, сальная. Говорила мне комплименты, про фигуру мою. Потом в туалете, совмещенном санузле, пытался ей вставить - не лезет, как в анекдоте. И так, и эдак - ничего. "Я должна тебя умолять, чтобы ты меня трахнул", - простонала она. Я старался, она умоляла - ничего. Промучившись с час, мы вышли. 

Потом, на следующий день, прислала подругу, приглашала к себе. Не пошел. Потом опять подругу, потом на день рождения позвала - не пошел и при встречах, хотя она смотрела на меня, делал вид, что незнакомы. Не потому, что не нравилась, нет - тело у нее было что надо, и со мной была хорошей. С ней не было бы проблем. Но я уже победил. В который раз доказал этим тухлым московским мажорам, что не нужна мне ни тусовка, ни дружба, ни деньги, чтоб иметь, в кратчайшие сроки, бабу, а если захочу, то и любовь. Вот она, свобода, и вот она, власть... И, к сожалению, она была прыщавой.

Наизусть выучил из Бодлера о том, что нельзя подчиняться природе - она обезличивает, уравнивает, умертвляет. А надо быть выше ее, брать из нее, что хочешь, пользоваться и, несмотря ни на что, идти к идеалу. Мне было тошно от их стоячего болота с лягушачьими страстями, ведь я был альбатрос:

...
Летаешь в облаках, средь молний и громов,
Но исполинские тебе мешают крылья
Внизу ходить, в толпе, средь шиканья глупцов.

Бедная девушка. Кому я доказал? Кого я победил?