Путь познания

Познание духовной науки, о которой идет речь в этой книге, может быть достигнуто каждым человеком. Изложения подобного рода дают нам мыслительный образ высших миров и в определенном отношении являются первым шагом, ведущим к самостоятельному видению. Ведь человек — мыслящее существо, и путь к познанию он может найти только если сделает своей отправной точкой мышление. Если человеческому разуму предоставить картину высших миров, это не окажется для него бесплодным, даже если при этом излагаются высшие факты, которые он еще не способен созерцать самостоятельно. Ведь мысли, сообщаемые человеку, сами по себе являются силой, которая продолжает действовать в его мыслительном мире. Активность этой силы будет пробуждать в человеке дремлющие задатки. Тот, кто считает погружение в подобный мыслеобраз излишним, заблуждается, ибо рассматривает мысль как нечто иллюзорное, абстрактное, тогда как в ее основе заложена живая сила. И как в человеке, обладающем знанием, мысль является непосредственным выражением того, что он созерцает в духе, так и, будучи переданным другому, она действует в том, кому была сообщена, как семя, которое производит из себя плод познания.
Тот, кто в стремлении к высшему познанию, пренебрегая работой мышления, обращается к иным силам в человеке, не учитывает, что именно мышление есть высшая из способностей, которыми человек обладает в чувственном мире.
Всякому, кто спрашивает: «Как мне самому обрести высшие познания духовной науки?», — следует ответить: «Начните с изучения того, что сообщают об этом другие». Если же он заявит: «Я хочу видеть сам и не желаю ничего знать о том, что видели другие», ему нужно сказать, что именно в усвоении того, что сообщено другими, и заключается первая ступень, ведущая к собственному познанию. На это могут возразить: «Значит, меня вынуждают сначала слепо верить?» Однако в подобных сообщениях речь идет не о вере или неверии, но лишь о непредвзятом восприятии того, что тебе сообщается. Истинный исследователь духовного никогда не ожидает слепой веры в свои слова, — но всегда имеет в виду следующее: «Я пережил это в духовных сферах бытия и рассказываю о своем опыте». При этом он знает, что восприятие его переживаний другими людьми и воздействие сообщаемого на мысли слушателей являются для них живыми силами, способствующими их духовному развитию.
Верно понять сказанное здесь сможет лишь тот, кто примет во внимание, что все знание о душевных и духовных мирах покоится в глубинных основах человеческой души и может быть извлечено оттуда на пути познания. Однако мы можем постичь не только то, что открыли сами, но и то, что подняли из этих душевных глубин другие исследователи, и это возможно даже тогда, когда сам человек еще не предпринял никаких действий, чтобы ступить на путь познания. Правильное духовное прозрение пробуждает силу понимания в каждом, чей ум и сердце не замутнены предрассудками. Бессознательное знание начинает сиять навстречу духовному факту, обнаруженному другими людьми, и этот отклик — не слепая вера, но закономерное действие здравого человеческого рассудка. В этом здравом понимании следует видеть гораздо более надежную отправную точку для самостоятельного познания духовного мира, нежели в сомнительных мистических «погружениях» и т.п., о которых часто полагают, будто обретают в них нечто лучшее, чем то, что способен признать здравый человеческий рассудок, когда ему предстают результаты подлинного духовного исследования.
Сложно переоценить необходимость того, чтобы каждый, кто желает развить способности к высшему познанию, взялся за серьезную работу над мышлением. Это следует подчеркивать тем более настоятельно, что многие люди, стремящиеся стать «видящими», откровенно пренебрегают этим серьезным и самоотверженным мыслительным трудом. Они заявляют, что «мышление» ничем не может им помочь, поскольку главное заключается в «ощущении», «чувствовании» или чем-либо подобном. На это следует возразить, что никто не может стать в высшем смысле (т.е. подлинно) видящим, не вработавшись предварительно в жизнь мысли. У многих неблагоприятную роль играет здесь известное стремление к внутреннему комфорту, причем люди не осознают этой лености, маскирующейся под презрение к «абстрактному мышлению», «праздному умствованию» и т.д. Но мы неверно понимаем мышление, если путаем его с плетением праздных, абстрактных мыслительных цепочек. Подобное «абстрактное мышление» легко может убить сверхчувственное познание, тогда как мышление, исполненное жизни, способно стать его основой.
Разумеется, было бы гораздо удобнее, если бы можно было обрести высший дар видения, избежав мыслительной работы. Именно этого многие и желают. Однако здесь необходима внутренняя твердость, душевная уверенность, к которой может привести только мышление. В противном случае возникает лишь бессодержательное мелькание образов, сумбур душевной игры, что хотя и способно доставить некоторым удовольствие, но не имеет ничего общего с реальным проникновением в высшие миры. — Если же учесть, какие чисто духовные переживания испытывает человек, который действительно вступает в высший мир, станет ясно, что у этого вопроса есть и другая сторона. Чтобы стать видящим, человеку необходимо абсолютное здоровье душевной жизни. Для поддержания такого здоровья нет лучшего средства, чем подлинное мышление, — и оно может серьезно пострадать, если упражнения для высшего развития не основаны на мышлении. Как верно то, что дар видения делает подлинно здравомыслящего человека еще более здоровым и жизнеспособным, чем он был без этого дара, так верно и то, что любое стремление к саморазвитию при избегании умственного напряжения, всякая мечтательность в этой области ведет к пустому фантазерству и ложным жизненным установкам. Тому, кто, стремясь к высшему познанию, развивается с соблюдением сказанного здесь, бояться нечего. Однако это развитие допустимо только при соблюдении названного условия, которое относится только к душе и духу человека, поэтому говорить о каком-то его вредном влиянии на телесное здоровье в данном случае абсурдно.
Действительно вредным является здесь необоснованное неверие, ибо оно действует в слушателе как отталкивающая сила, мешая ему принять оплодотворяющие мысли. Раскрытие высших чувств требует не слепой веры, но способности вобрать в себя мир духовнонаучных мыслей. Духовный исследователь обращается к ученику с требованием: «Не верить должен ты тому, что я говорю тебе, но мыслить это, сделать это содержанием собственного мира мысли, и тогда мои мысли сами будут действовать в тебе так, что ты познаешь их истинность». Таково умонастроение духовного исследователя. Он дает импульс, но сила признать сказанное как истину исходит из внутреннего существа самого ученика. Именно таким должен быть подход к поиску духовнонаучных воззрений. Тот, кто твердо решил погрузиться в них мышлением, может быть уверен, что рано или поздно они приведут его к собственному видению.
В уже сказанном содержится указание на первое качество, которое должен развить в себе каждый, кто желает прийти к возможности самостоятельно созерцать явления высшей реальности. Речь идет об умении безоговорочно, непредвзято отдаваться всем откровениям человеческой жизни и мира вне человека. Изначально подходя к какому-либо факту окружающего мира с суждением, почерпнутым из прежнего опыта, человек тем самым отгораживается от ненарушаемого всестороннего воздействия, которое могло бы на него оказать это явление. Ученик должен в каждый момент уметь сделать себя совершенно пустым сосудом, в который может вливаться иной мир. Лишь те мгновения становятся моментами познания, когда умолкает любое суждение и всякая критика, исходящая от нас самих. Например, если я встречаю человека, не имеет никакого значения, являюсь ли я более мудрым, чем он. Даже самое несмышленое дитя может открыть нечто величайшему из мудрецов. И если тот подходит к ребенку со своим — пусть даже весьма мудрым — суждением, его мудрость, подобно мутному стеклу, заслоняет то, что могло бы открыть ему это дитя.
Чтобы отдаться откровениям иного мира, необходима полная внутренняя бессамостность. Если человек исследует свою способность к такой самоотдаче, он придет к удивительным открытиям о себе. Желающий вступить на путь высшего познания должен практиковаться в умении в любой момент отрешиться от себя и своих предубеждений. Нечто иное способно вливаться в человека по мере того как он угашает себя, и лишь высокая степень такого самоотречения позволяет вбирать высшие духовные факты, которые окружают его повсюду. Эту способность можно целенаправленно развивать в себе. Например, следует воздерживаться от всякого суждения об окружающих людях, устранить в себе привычное мерило привлекательного и отталкивающего, глупого или умного, и попытаться понять человека, не руководствуясь этими критериями, а исходя исключительно из него самого. Лучше всего для упражнения выбирать людей, к которым испытываешь отвращение. Прилагая все силы, преодолейте неприязнь и позвольте непосредственно воздействовать на себя всему, что они делают. — Или же, находясь в обстановке, которая вызывает то или иное суждение, подавите его и беспристрастно откройтесь впечатлениям.
Следует предоставить вещам и событиям больше говорить нам о себе, чем мы говорим о них, и распространить это также на мир наших мыслей. Подавляйте в себе то, что формирует ту или иную мысль, и позволяйте влиять на свои мысли лишь тому, что находится вовне. — Только если подобные упражнения выполняются с величайшей серьезностью и настойчивостью, они приведут к высшей цели познания. Тот, кто недооценивает их, просто не ведает об их ценности. Но обладающий опытом в подобных вещах знает, что самоотдача и непредвзятость являются истинными источниками энергии. Подобно тому как тепло, собранное в паровом котле, преобразуется в движущую силу локомотива, так и упражнение в беззаветной самоотдаче духовному преобразуются в человеке в силу, позволяющую прозревать высшие миры.
Благодаря такой практике человек делает себя способным к восприятию всего, что его окружает. Но к этой восприимчивости должно присоединиться также правильное суждение. Пока человек склонен переоценивать себя в ущерб окружающему миру, он преграждает себе доступ к высшему познанию. Каждый, кто отдается удовольствию или боли, которые ему причиняет предмет или событие внешнего мира, оказывается в плену такой переоценки себя. Ведь на основе своей радости и своей скорби он ничего не узнает о вещах, но лишь нечто — о самом себе. Испытывая симпатию к человеку, я сначала чувствую лишь мое отношение к нему. Руководствуясь в своем суждении или поведении исключительно этим чувством удовольствия, симпатии, я выдвигаю на первый план собственную природу, навязываю ее миру. Я желаю включить себя в мир таким, каков я есть, а не принять мир непредвзято, предоставляя ему изживать себя сообразно действующим в нем силам. Иными словами, я терпим лишь к тому, что соответствует моей индивидуальной природе, тогда как все остальное вызывает во мне отторжение. Пока человек пленен чувственным миром, он особенно сильно отвергает все внечувственные влияния. Ученик должен развить в себе способность относиться к людям и вещам сообразно их особенностям, отдавая должное их ценности и значению. Симпатиям и антипатиям, удовольствию и неудовольствию должны быть отведены совершенно новые роли. Не может быть и речи о том, чтобы человек искоренил их и сделался нечувствительным к симпатии и антипатии. Напротив, чем лучше он разовьет способность не допускать, чтобы всякая его симпатия или антипатия мгновенно влекла за собой суждение или действие, тем более утонченной станет его чувствительность. Он обнаружит, что симпатии и антипатии начинают обретать более возвышенный характер, когда он обуздывает те из них, что уже живут в нем. Даже самые непривлекательные на первый взгляд предметы обладают скрытыми качествами, которые они проявляют, если человек в своем поведении не руководствуется эгоцентричными ощущениями. Тот, кто развил себя в этом направлении, во всех отношениях способен ощущать тоньше, чем другие, потому что не позволяет своей природе сделать себя невосприимчивым. Любая склонность, которой следуют слепо, притупляет способность видеть окружающие вещи в правильном свете. Идя на поводу у своих склонностей, мы как будто проталкиваемся сквозь окружающее, вместо того чтобы открыться ему и ощутить его ценность.
Переставая эгоцентрично реагировать на каждое удовольствие и боль, симпатию и антипатию, мы становимся независимыми от меняющихся впечатлений внешнего мира. Наслаждение, которое человек испытывает от какой-либо вещи, сразу же делает его зависимым от нее, человек теряет себя в ней. Тот, кто, реагируя на меняющиеся впечатления, теряет себя в радости или горе, не может идти путем духовного познания. И радость, и горе он должен принимать с невозмутимостью. Тогда он перестает терять себя в них — и начинает их понимать. Удовольствие, которому я отдаюсь, мгновенно поглощает мое существование, тогда как я должен использовать удовольствие лишь для того, чтобы через него прийти к пониманию вещи, которая мне его доставляет. Для меня не должен иметь значения тот факт, что вещь доставляет мне удовольствие; мне следует изведать это удовольствие — и через него познать существо вещи. Само же удовольствие же должно служить мне лишь указанием, что вещи присуще качество, способное это наслаждение доставлять. Это качество мне и необходимо познать. Если же я останавливаюсь на уровне удовольствия, позволяя ему полностью поглотить себя, тогда тем, что изживает себя здесь, буду лишь я сам; если же наслаждение представляет для меня лишь возможность изведать какое-либо свойство вещи, то переживанием этого опыта я обогащаю свое внутреннее существо. Для исследователя удовольствие и неудовольствие, радость и горе должны быть возможностями для познания вещей. Человек не становится от этого нечувствительным к радости и горю, но возвышается над ними, чтобы они открыли ему природу вещей. Тот, кто развивается в этом направлении, поймет, какими учителями являются наслаждение и страдание. Со-ощущая каждому существу, мы тем самым будем обретать откровение его внутреннего мира. Исследователь никогда не скажет себе только: «О, как я страдаю, как я радуюсь!», но всегда: «Что говорит мне страдание? Что говорит радость?» Он открывается наслаждения и радости внешнего мира, отдается им, позволяя воздействовать на себя, благодаря чему в нем развивается совершенно новый способ отношения к вещам. Прежде на полученное впечатление человек отвечал тем или иным действием, поскольку это впечатление вызывало у него радость или неудовольствие, теперь же он позволяет удовольствию и отвращению стать органами, посредством которых вещи сообщают ему, каковы они по своей сути. Радость и горе в человеке из простых эмоций превращаются в органы чувств, посредством которых воспринимается внешний мир. Подобно тому, как глаз, видя что-либо, не действует сам, но побуждает к действию руку, так радость и горе — в той мере, в какой духовный исследователь использует их как средства познания — не являются причиной каких-либо изменений в нем, но лишь воспринимают впечатления; — действие же вызывается тем, что было познано посредством удовольствия и неудовольствия. Когда человек практикует удовольствие и неудовольствие так, чтобы они стали органами-проводниками, они образуют в его душе те подлинные органы, посредством которых ему открывается душевный мир. Глаз может служить телу только потому, что является проводником чувственных впечатлений; радость и скорбь становятся глазами души, когда перестают быть лишь чем-то значимым сами по себе и начинают открывать человеческой душе другую душу.
Благодаря этим качествам познающий способен позволить тому, что сущностно присутствует в его окружении, воздействовать на себя без мешающего влияния своих собственных особенностей. Но при этом человек должен правильным образом встроиться в окружающий его духовный мир, гражданином которого он является как мыслящее существо. Однако стать таковым в полной мере он способен лишь тогда, когда в процессе духовного познания придает своим мыслям направление, соответствующее вечным законам истины, законам страны духов. Только в таком случае эта страна способна воздействовать на него и открывать ему свои реалии. Мы не достигнем истины, пока просто предаемся мыслям, беспрестанно проходящим через наше Я, ибо в таком случае эти мысли принимают направление, навязанное самим фактом их возникновения в рамках телесной природы. Бессистемным и спутанным предстает мыслительный мир человека, отдающегося духовной деятельности, изначально определяемой его физическим мозгом: возникшая было мысль внезапно обрывается, вытесняемая другой. Внимательно прислушавшись к разговору двух людей или беспристрастно понаблюдав за собой, можно получить некоторое представление об этой массе мыслей, пребывающей, подобно блуждающим огонькам, в беспорядочном движении.
Пока человек посвящает себя задачам исключительно чувственной жизни, сумбурное течение его мыслей постоянно корректируется фактами действительности. Каким бы путаным ни было мое мышление, в том, что касается поступков, повседневность навязывает мне законы, соответствующие действительности. Моя мысленная картина города может быть весьма противоречивой, но, желая пройти в нем по определенному маршруту, я должен подчиниться существующим фактам. Механик может переступить порог мастерской с самыми разнообразными и хаотичными представлениями, однако законы работы станков заставят его действовать правильно. В пределах чувственного мира мысли постоянно корректируются фактами. Если я составляю ложное представление о каком-либо физическом явлении или облике растения, реальность противостоит мне и направляет мое мышление в правильное русло.
Совершенно иным является мое отношение к высшим областям существования. Они открываются мне только в том случае, если я вступаю в эти миры с уже строго упорядоченным мышлением. Здесь оно должно обеспечивать мне верное, надежное движение, иначе я не найду надлежащих путей. Ведь духовные законы, царящие в этих мирах, не уплотнились до физически-чувственного и потому не оказывают на меня вышеописанного принуждения. Я способен следовать этим законам лишь в том случае, если они родственны моим собственным — законам мыслящего существа. Здесь я сам должен быть себе надежным проводником. Поэтому тот, кто идет путем познания, обязан привести свое мышление к строгой внутренней упорядоченности. Постепенно его мыслям надлежит полностью отвыкнуть от обыденного хода, а все их течение должно принять внутренний характер духовного мира. В этом отношении познающему необходимо уметь наблюдать за собой и не терять контроля. Нельзя допускать, чтобы его мысли присоединялись одна к другой произвольно, — но лишь так, как это соответствует строгому содержанию мира мысли. Переход от одного представления к другому обязан соответствовать строгим законам мышления. Как мыслитель, человек должен всегда являться своего рода отображением законов мысли. Все, что не вытекает из этих законов, находится под запретом для его мыслительного процесса. Встретив на этом пути какую-либо излюбленную мысль, он обязан отстранить ее, если она нарушает урегулированную и упорядоченную последовательность. Если какое-то личное чувство пытается навязать его мыслям направление, которое не заложено в них самих, он должен подавить это чувство.
Платон требовал, чтобы желающие учиться в его школе сначала проходили курс математики. И, действительно, математика с ее строгими законами, не зависящими от обыденного хода чувственных явлений, представляет собой очень хорошую подготовку для тех, кто ищет познания. Чтобы продвинуться в математике, человек должен отказаться от всякого личного произвола, от любого вмешательства. Познающий готовится к выполнению своей задачи, преодолевая сознательным волевым усилием всякое самовластие мышления. Он учится следовать исключительно требованиям мысли и должен уметь применять этот подход ко всему мышлению, направленному на духовное познание. Сама эта жизнь мысли должна стать отображением непоколебимых математических суждений и умозаключений. Где бы он ни был и чем бы ни занимался, он должен стремиться мыслить именно так, и тогда в него начнут вливаться закономерности духовного мира, которые бесследно проходят мимо него и сквозь него, если его мышление носит обыденный, сумбурный характер. Упорядоченное мышление ведет от надежных исходных точек к самым сокровенным истинам. Однако эти указания не следует понимать односторонне. Хотя занятия математикой хорошо дисциплинируют, можно прийти к чистому, здоровому и полному жизни мышлению и без них.
К тому, чего ищущий знания добивается для своего мышления, должен он стремиться и в своих действиях, которые также должны следовать законам благородно прекрасного и вечно истинного свободными от мешающего влияния со стороны его личности. Эти законы должны быть в состоянии задавать человеку направление. Если он начинает делать что-либо, что признал правильным, а его личное чувствование не удовлетворяется таким действием, он все же не должен из-за этого отклоняться от избранного пути. В то же время не должен он следовать этому пути лишь потому, что тот доставляет ему удовольствие, — в случае, если обнаружит, что это не согласуется с законами вечно прекрасного и истинного. В повседневной жизни люди допускают, чтобы их действия определялись тем, что удовлетворяет лично их, что приносит плоды им. Тем самым они навязывают процессу мировых явлений направленность своей личности. Они не воплощают того истинного, что предначертано в законах духовного мира, а реализуют собственные произвольные требования. Человек действует в гармонии с духовным миром только тогда, когда следует исключительно его законам. То, что совершается исходя из личного, не порождает сил, способных стать основой для духовного познания. Стремящийся к познанию не может задаваться лишь вопросом о том, что принесет плоды ему, что лично его сделает успешным, но должен также уметь спросить: «Что я познал как добро?» Отказ от плодов деятельности ради личного, отказ от всякого произвола — вот те строгие законы, которые он должен суметь себе предписывать. Тогда он будет ходить путями духовного мира, его существо всецело проникнется этими законами, он станет свободным от всякого принуждения со стороны чувственного мира: его духочеловек восходит за пределы чувственной оболочки. Так человек вступает на путь духовного развития, так он одухотворяет себя. Нельзя говорить: «Что толку от всех моих намерений неукоснительно следовать законам истины, если, я, возможно, заблуждаюсь относительно этой истины?» Здесь важна устремленность, настрой. Даже у заблуждающегося в самом его стремлении к истине заложена сила, которая уводит его с ложного пути, и, если человек заблуждается, овладевает им и ведет в верном направлении. Уже само по себе возражение «Ведь я могу ошибаться» создает серьезное препятствие, ибо такое сомнение свидетельствует о том, что человек не имеет доверия к силе истинного. Однако важно именно это — чтобы он не полагал, будто может ставить себе цели исходя из своей эгоцентрической позиции, но бессамостно отдавал себя и предоставлял духу определять направление. Не своекорыстная человеческая воля вправе давать предписания истинному, но само это истинное должно стать властителем в человеке, и, проникнув все его существо, сделать человека отображением вечных законов духовного мира. Он должен преисполниться этих вечных законов, чтобы изливать их в жизнь.
Стремящийся к знанию должен уметь держать под строгим контролем не только мышление, но и волю. Благодаря этому он со всей скромностью — без самонадеянности — становится посланником мира истинного и прекрасного, и, сделавшись таковым, восходит в духовный мир как его полноправный гражданин. Так человек поднимается с одной ступени развития на другую, ибо духовной жизни нельзя достичь только посредством созерцания — ее необходимо пережить.
Если ищущий познания соблюдает изложенные здесь законы, его душевные переживания, относящиеся к духовному миру, приобретут совершенно новый облик. Он уже не будет просто жить в них; они перестанут иметь значение только для его собственной жизни, но превратятся в душевные восприятия высшего мира. Удовольствие и неудовольствие, радость и скорбь в его душе разовьются в душевные органы, которые, подобно его телесным глазам и ушам, начнут жить не только своей собственной жизнью, но станут бескорыстно пропускать через себя внешние впечатления. Так ищущий знания обретает в душе то спокойствие и уверенность, необходимые для исследования духовного мира. Большая радость уже не заставит его просто ликовать, но сможет стать вестницей тех свойств мира, которые прежде от него ускользали. Она не нарушит его равновесия, и ему, благодаря этому спокойствию, откроются особенности сущностей, доставляющих радость. Страдание уже не наполнит его всецело одной лишь скорбью, но сможет также рассказать ему, какие свойства имеет существо, причиняющее страдание. Как глаз ничего не желает для себя самого, но лишь указывает человеку направление пути, по которому ему надлежит идти, так радость и страдание уверенно поведут душу ее путем. Это и есть состояние душевного равновесия, к которому должен прийти познающий. Чем меньше наслаждение и боль растрачиваются в волнениях, которые они вздымают во внутренней жизни познающего, тем больше они становятся глазами для прозрения сверхчувственного мира. Пока человек живет в радости и страдании, он не познает через них. Но, научившись жить через них, высвободив из них свое самочувствование, он превратит их в органы восприятия — и тогда будет видеть, познавать через них. Неверно полагать, будто познающий становится сухим, рациональным человеком, неспособным испытывать радость и печаль. В нем продолжают жить и наслаждение, и страдание, но, когда он исследует в духовном мире, они присутствуют в преображенном виде, став его «глазами и ушами».
Пока мы живем в личностной связи с миром, вещи раскрывают только то, что связывает их с нашей личностью, — однако это лишь их преходящее. Если мы отстраняемся от своего преходящего, и своим самочувствованием, своим Я живем в нашем непреходящем, тогда преходящее в нас становится посредником, и то, что раскрывается через него, — есть непреходящее, вечное в вещах. Познающий должен уметь установить эту связь между собственным вечным и вечным в вещах. Еще до того, как он приступит к другим упражнениям подобного рода, а также в процессе их выполнения, ему надлежит сосредотачивать ум на этом непреходящем. Наблюдая камень, растение, животное, человека, я должен помнить, что во всем этом проявляется нечто вечное, — и задаваться вопросом: «Что как пребывающее живет в преходящем камне, в преходящем человеке? Что просуществует дольше преходящего чувственного явления?» — Не следует полагать, будто подобное обращение нашего духа к вечному уничтожает в нас способность к вдумчивому созерцанию и пониманию свойств повседневности или отчуждает нас от непосредственной реальности. Напротив, каждый листок, каждый жучок откроет нам неисчислимые тайны, если на них будет устремлен не только наш глаз, но посредством глаза также и взор духа. Каждый отблеск, каждый оттенок цвета, каждая интонация звука останутся живыми и доступными чувственному восприятию. Ничто не утратится, — напротив, к этому прибавится безграничная новая жизнь. Тот же, кто не умеет наблюдать глазом самое малое, придет лишь к бледным, бескровным мыслям, но не к духовному видению.
Все зависит от того умонастроения, которое мы вырабатываем в этом направлении, а степень продвижения будет определяться нашими способностями. Необходимо лишь поступать правильно, а остальное предоставить ходу развития. На первых порах достаточно устремлять внимание на непреходящее, понимание которого откроется нам именно благодаря тому, что мы будем так действовать. Мы должны ждать, пока нам не будет дано, ибо в надлежащее время это даруется каждому, кто терпеливо ждет и — работает. — В ходе подобных упражнений человек вскоре замечает, какое огромное преобразование в нем происходит. Он научается воспринимать каждую вещь как важную или незначительную лишь в соответствии с ее отношением к пребывающему, вечному. Он приходит к иной, нежели прежде, оценке и суждению о мире. Его чувствование обретает новое отношение ко всему окружающему. Преходящее уже не влечет человека само по себе, как раньше, но становится для него частью и подобием вечного. И это вечное, живущее во всем, он научается любить; оно становится ему таким же близким и знакомым, каким раньше было преходящее. Однако вследствие этого человек не отчуждается от жизни, а лишь учится ценить каждую вещь сообразно ее истинному значению. Даже суетные мелочи жизни не проходят мимо него бесследно, — но ищущий духовного уже не теряет себя в них, а осознает их ограниченную ценность. Он видит их в правильном свете. Плох тот исследователь духовного, который стремится лишь витать в облаках, теряя из виду жизнь. Истинно познающий, находясь на своей вершине, благодаря ясному видению и верному чувству меры, сумеет найти каждой вещи надлежащее место.
Так познающему открывается возможность более не следовать одним лишь непредсказуемым влияниям внешнего чувственного мира, которые направляют его воление то в одну, то в другую сторону. Благодаря познанию он узрел вечную суть вещей, а, преобразовав свой внутренний мир, обрел способность воспринимать ее. Для познающего особую важность приобретают следующие мысли. Действуя из самого себя, он осознает, что поступает, исходя из вечной сущности вещей, ибо те выражают в нем эту свою суть. Таким образом, когда, исходя из того вечного, что живет в нем, человек дает направление своему поступку, он действует в духе вечного мирового порядка. Благодаря этому он уже не осознает себя просто ведомым вещами, но знает, что сам движет ими согласно заложенным в них законам, которые стали также законами его собственного существа. — Такой внутренне обусловленный образ действия может пока служить идеалом, к которому следует стремиться; достижение этой цели относится к далекому будущему. Однако познающий должен обладать волей, чтобы ясно видеть этот путь. Это и есть его воля к свободе, ибо свобода — это действие из самого себя. А действовать из себя может лишь тот, кто черпает побудительные мотивы из вечного. Существо, не поступающее так, действует по иным мотивам, нежели те, что заложены в самих вещах, и тем самым противостоит мировому порядку — и тогда этот порядок неизбежно возобладает над ним. Иными словами, в конечном итоге не может сбыться то, что такое существо предначертывает своей воле, и оно не может стать свободным. Произвол отдельного существа уничтожает себя самого последствиями собственных поступков.

***
Тот, кто способен подобным образом воздействовать на свою внутреннюю жизнь, продвигается в духовном познании от одной ступени к другой. Плодом его упражнений станет то, что его духовному восприятию откроется определенное понимание сверхчувственного мира. Он постигнет, как надлежит понимать истины, относящиеся к этому миру, и обретет их подтверждение в собственном опыте. Когда такая ступень достигнута, человек приобщается к переживанию, которое доступно только на этом пути. Неким способом, значение которого становится ясно ему лишь теперь, он получает так называемое посвящение (инициацию) от великих духовных сил, осуществляющих водительство человечества. Человек становится учеником мудрости. Чем меньше усматривают в подобном посвящении нечто связанное с внешними человеческими обстоятельствами, тем правильнее будет составленное о нем представление. Здесь можно лишь приблизительно указать на то, что тогда происходит с познающим. Он обретает новую родину, становится сознательным обитателем сверхчувственного мира. Отныне потоки духовного прозрения струятся к нему из высшей области, а свет познания сияет не извне, — но сам человек помещается в источник этого света, где загадки мира получают новое освещение. Отныне он общается уже не с вещами, созданными духом, а с самим духом-творцом. Собственная жизнь личности в моменты духовного познания присутствует лишь затем, чтобы быть осознанным подобием вечного. Сомнения по поводу духа, которые могли возникать прежде, исчезают, ибо сомневаться может лишь тот, кого вещи вводят в заблуждение относительно господствующего в них духа. Поскольку же ученик мудрости способен вести беседу с самим духом, всякое ложное представление о духе исчезает. Ведь ложный облик, в котором представляют себе дух, есть суеверие. Посвященный же превзошел суеверие, ибо знает истинный облик духа. Свобода от предрассудков личности, сомнений и суеверий — вот отличительные черты того, кто стал учеником на пути познания. Не следует путать такое единение личности и всеобъемлющей жизни духа с уничтожающим личность растворением во «всеобщем духе». Подобного «исчезновения» не происходит при истинном развитии личности, где она сохраняется как таковая в отношениях, которые устанавливает с духовным миром. Здесь имеет место не преодоление личности, а ее высшее развитие. Если искать образ для этого совмещения единичного духа со всеобщим, нельзя приводить в пример разные круги, сливающиеся в один и в нем исчезающие. Вместо этого следует представить множество кругов, каждый из которых имеет свой неповторимый цветовой оттенок. Эти разноцветные круги совмещаются, но каждый отдельный оттенок полностью сохраняет свою сущность, и ни один из них не теряет полноты собственных сил.
Дальнейшее описание Пути здесь не приводится. Оно, насколько это возможно, изложено в моем «Тайноведении» (GA 13), которое составляет продолжение данной книги.
То, что здесь сказано о духовном пути познания, при ошибочном понимании легко может быть воспринято как рекомендация душевных настроений, влекущих за собой отказ от непосредственного радостного и деятельного переживания существования. В опровержение этого необходимо подчеркнуть: настроение души, которое делает ее способной непосредственно переживать реальность духа, отнюдь не может распространяться на всю жизнь в качестве общего требования. Исследователь духовного может овладеть способностью приводить душу в состояние отрешенности от чувственно воспринимаемой действительности, необходимое для этого исследования, так, чтобы подобная отстраненность не делала его человеком, чуждым миру. — С другой стороны, следует отметить, что познание духовного мира — и не только благодаря вступлению на путь, но и через постижение духовнонаучных истин непредубежденным здравым человеческим рассудком, — ведет к более высокому нравственному укладу жизни, к истинному познанию чувственного существования, к жизненной уверенности и внутреннему душевному здоровью.