Страшная тайна Юрия Рыболовова. Ч. 2

Взгляну на ворона — и в тот же миг
Пойду не в сторону, а напрямик...

    Как относился Рубцов к Рыболовову, тому есть ряд прямо противоположных свидетельств, которые будут приведены по мере изложения собранных материалов. Из воспоминаний вологодской  поэтессы, друга Рубцова Нинель Александровны Старичковой (1930-2008): «В комнате был беспорядок. Присутствия женщины не чувствовалось. На письменном столе рядом с журналами и чистыми листами бумаги (не на тарелке, а на голой столешнице) горкой лежала крупная кисть зелёного винограда. Это мне и бросилось в глаза при входе, Коля перехватил мой взгляд и, сделав рукой жест в сторону стола сказал: «Вот. Это он!» «Кто он?» «Рыболовов. Он у меня жил. И я его выгнал». «Как так выгнал?» «Я всё разрешал. Живёт, как у себя дома. Моется, стирается... Рукописи Белова читал. Это же не ему дали! Я был взбешён, кричал на него. Он спокойно так стал собираться. И всё говорил: «Я сейчас... Я сейчас». И, вот, оставил...» Коля опять посмотрел на виноград, поморщился, покачал головой: «И прямо - на стол, - так...» Потом быстро посмотрел на меня: «А может он отравленный?»» [3].
    Из беседы Ю. Кириенко-Малюгина с писателем Сергеем Петровичем Багровым (р. 1936), записанной 18 марта 2003 года в Вологде. На вопрос: «Вы лично были знакомы с Юрием Рыболововым?» Багров ответил: «Немного. Он после смерти Рубцова приходил. «С Родины приехал», сказал. Краюху хлеба привёз оттуда. Он разломал её. «Давай покушаем», говорит. Для меня как-то странно это, нелепо. Побыл буквально 2-3 минуты. И убежал куда-то. И Коля говорил: «Опять придёт этот, уйдёт. Какой-то странный. Непонятный мне человек». Коля так неопределённо о нём говорил. И я тоже не понял его. Потом понял: фанат он был Рубцова. А Николай Рубцов его серьёзно не воспринимал, на мой взгляд» [4].
     В своих воспоминаниях Нинель Старичкова рассказала, как в 1967 году через начинающую в то время поэтессу Нину Васильевну Груздеву (1936-2016) она познакомилась с Рыболововым, а также о первой встрече Рыболовова с Рубцовым: «Во время отсутствия Коли все вечера у меня были свободными, и я часто навещала Нину Груздеву. Она жила в Октябрьском посёлке в квартире, где основную площадь занимали строгие соседи. Там, у Нины, частым гостем был Юрий Рыболовов, любитель поэзии, как представила его Нина. Этот человек обратился ко мне с деликатной просьбой – дать мой адрес, чтобы его друг, пишущий стихи, мог послать мне их для рецензии. «Почему же я? Как я могу оценить чужие стихи, если сама хожу в начинающих?» «Нет, ему нужно только Ваше мнение». И я дала свой адрес. Каково же было мое удивление, когда через короткое время Юрий Рыболовов вошёл в мою квартиру. Он появился без стука (почему-то двери были не заперты). «Извините, у вас было открыто. «Всех ягод лучше – красная смородина»». Смотрю на неожиданного гостя: Что это он? Говорил: друг, стихи, рецензия... И строки из стихов Рубцова «В лесу». Совсем не к месту... Мне непонятен этот визит. Юрий, улыбаясь, начинает рассказывать, что знаком с Рубцовым: «Пришёл к нему в общежитие. Дверь его комнаты открыта». Странно, и у него оказалась дверь открыта, - отметила я для себя. «Шагнул внутрь и говорю: «Всех ягод лучше – красная смородина». Рубцову это понравилось. Разговорились». Так «Красная смородина» после Рубцова послужила свободным пропуском и в мой дом. С тех пор посещения уже нашего общего знакомого с Колей стали постоянными все последующие годы» [3].

    Комментарий М. Сурова: «Уж не знаю, как на литературном языке, а по чекистской терминологии Юрий Рыболовов мастерски провёл «подводку к объекту», используя цепочку знакомств, прикрываясь общими (поэтическими) интересами, вошёл в доверие (а заодно и в круг общения) к интересующему человеку – Николаю Михайловичу Рубцову…» [2.302]. 

   Как свидетельствуют очевидцы, Рубцов опасался Рыболовова и предполагал, что он подослан КГБ. Загадочный эпизод записала в своих воспоминаниях Г. Меньшикова: «В августе 1971 года я, будучи в Тотьме, зашла в РОНО (районный отдел народного образования). Зав. РОНО Ф.Н. Шестаков спросил меня, знаю ли я Рыболовова? Ответила, что знаю. Он рассказал: «В апреле месяце в мой кабинет пришли двое мужчин, предъявили удостоверение КГБ и спрашивают, обращался ли к нам насчёт работы Рыболовов. Да, обращался, предъявил два диплома о высшем образовании, закончен институт физкультуры и сельскохозяйственный. Просил работу в Никольской школе или поблизости. В работе было отказано, так как школы были укомплектованы. Меня предупредили, чтоб никаких дел с Рыболововым не имел»» [5].

    М. Суров делал попытки расследования на тему Рубцов–Рыболовов–КГБ. Во II томе своей книги он опубликовал фотографию Николая Александровича Красильникова – зам. прокурора Вологодской области, который в своих воспоминаниях первым рассказал, что его лично предупредили из КГБ, что «по делу Рубцова глубоко копать не надо» [2.313].

    «Трудно разобраться в играх спецслужб, - писал М. Суров, особенно того времени…. Бесспорно одно. После хрущёвской «оттепели» единственные места в СССР, где царили вольнодумство и «интеллигентная» ересь, а также периодически обнаруживались ростки антисоветизма – это творческие союзы. Поэтому был под присмотром и В. Астафьев со своей «Царь-рыбой», и В. Белов с «Привычным делом». Ну, и, конечно, Н. Рубцов с «непредсказуемостью и перевёрнутостью». Документы об этом есть. Многие уже разговорились. Но самое интересное нас ждёт тогда, когда наконец-то откроются архивы Комитета государственной безопасности…»

    Версию, что Рубцов был устранён органами власти, высказал публицист Владимир Владимирович Хохлев (р.1961), автор интервью с Людмилой Дербиной. На форуме сайта Стихи.ру 8.01.2013 он опубликовал своё суждение: «Вологодский городской суд, рассматривая дело по обвинению Грановской (Дербиной) Людмилы Александровны, не счёл нужным пригласить на заседание и выслушать важнейших свидетелей по делу: дежурившего в милицейском участке - ранним утром 19-го января - милиционера (ему первому Дербина сообщила о возможной гибели Рубцова), и бригаду скорой помощи, констатировавшей смерть Николая Михайловича. Эти факты (есть и другие) - основание для того, чтобы усомниться в обоснованности Приговора суда. Однако Приговор был приведён в исполнение. Дербина, отсидев срок, вышла на свободу с клеймом «убийца Рубцова». Если Дербина не совершала умышленного убийства, значит, это клеймо было кому-то нужным. Кому?» Ответ на этот вопрос В. Хохлев нашёл в строках нескольких стихотворений Н. Рубцова, в том числе стихотворении «Поэт»:

Ещё мужчины будущих времён,
(Да будет воля их неустрашима!) —
Разгонят мрак бездарного режима
Для всех живых и подлинных имён!

И сделал вывод: «Вышеизложенное подвело моё журналистское расследование к такой версии: советская власть могла иметь «очень весомый» повод (или умысел) устранить своего идеологического оппонента. Не исключено, что и реализовала его. В этом случае, действия Людмилы Дербиной для «бездарного режима» оказались, как нельзя кстати. Они позволили «политическую смерть» объявить «бытовухой» и тихонько «спрятать концы в воду». В этом случае утверждение: «Дербина - убийца Рубцова» - лишь внедрённый в головы советских людей миф, поддерживаемый некоторыми и после падения «бездарного режима»».

   Точка зрения М. Сурова: «По воспоминаниям А.В. Тарунина, который работал вместе с Коротаевым В.В., последний не единожды рассказывал ему, что «Рубцов был не убит, а устранён». Известно, что Виктор Коротаев всегда считал, что это было не просто убийство, а заказное убийство. Думаю, что он знал, о чём говорит. А однажды, 14.02.1996 г. в Верещагинской библиотеке г. Череповца В. Коротаев сообщил всем присутствующим, что гибель Н. Рубцова – это заказное убийство и убийца была не одна. Сказать такое вслух – на это требовалось большое мужество! И факты за пазухой. Виктор Коротаев до последних дней вёл собственное расследование обстоятельств убийства своего друга Н. Рубцова, говорил, что «дело это трудное. Препятствий много, материалы скрывают, документы воруют из-под руки. Договоришься, к примеру, на завтра сходить по приглашению, посмотреть неизвестные бумаги или фото Рубцова, а наутро, когда приходишь, а тебе и говорят: «вчерась, после вас приходили двое и забрали, мол, это вы и послали. Мол, срочно нужно Коротаеву ночью поработать»… Невесть откуда взявшийся стакан отравленной водки и последовавший за этим инфаркт оборвали жизнь редактора газеты «Русский огонёк». А вместе с В.В. Коротаевым ушла возможность сравнить направления его поисков и моих… Ведутся робкие попытки прояснить обстоятельства «той крещенской ночи» и сейчас. Духовная «схватка» между защитниками Рубцова и защитниками Дербиной продолжается. Глубокий смысл этой схватки заключается в борьбе светлой божественной русской поэзии, с одной стороны, и тёмной сатанинской, с другой стороны. И если это не понимают друзья «поэтессы» Л. Дербиной – её вольные и невольные адвокаты, то это не меняет существа процессов, непрерывно происходящих в обществе. 26 июня 2008 года на Первом канале в передаче А. Малахова «Пусть говорят» Дербина на всю многомиллионную аудиторию России заявила, что не убивала Рубцова. Хорошо, если убийца не Дербина, то пусть она скажет тогда, кто убийца? Если она не убивала, а по материалам дела и официальной версии в ту роковую ночь было двое участников: Рубцов и Дербина, и в живых осталась только Дербина, то кто убил? Молчит Людмила Александровна, но, может быть, уже пришло время ей рассказать всю правду..?» [2.314-315].

    Из воспоминаний Н. Старичковой: «Коля был очень встревожен, боялся преследования. Сообщил мне, что поздним вечером, иногда даже ночью кто-то приходит к двери. Начинает звонить, стучать. Я не отзываюсь. «Может, это добрые люди», — успокаиваю я его. «Нет, - отвечает он, - это мои враги. Посиди немного. Услышишь. Уже два дня, около этого времени, как будто кованым сапогом в дверь бьют». И, действительно, через некоторое время я услышала этот стук. Не было звонка в дверь, а был стук. Не оглушительный, но слышимый. Кто-то действительно пинал сапогом в дверь. Жуткое ощущение. Мы притихли, как мыши. Наверное, целый час сидели, не проронив ни слова. Стала собираться домой. «Я тоже пойду, - говорит Коля, - к Белову». Мы вышли на улицу. Было ещё светло. И Коля обратил внимание и показал мне на маячащую (вдалеке, во дворе) уходящую фигуру мужчины в сапогах и телогрейке. «Может это он?» Волнение Коли передалось мне. Чувствовала, что ему, пожалуй, нужен постоянный телохранитель» [3].

    Комментарий М. Сурова: «Эпизод, о котором рассказывала Н. Старичкова, весьма характерен. И вряд ли здесь идёт речь о навязчивом маниакальном синдроме «слежки КГБ», столь распространённой среди советской и мировой общественности. Рубцов имел все основания чего-то бояться. Он был свободным человеком, а вольные мысли в тот период крайне не поощрялись. Он не знал наверняка, но безошибочное чутьё тонкой душевной натуры подсказывало ему – «берегись Рыболовова!». А после того, как Рубцов застал последнего с поличным – за копанием в его бумагах – чаша терпения была переполнена» [2.308].

    В своих воспоминаниях Людмила Дербина рассказала, как однажды в квартире Рубцова мистическим образом случился пожар: «На следующий день с утра мы поехали к нему. То, что я увидела, поразило меня. Всё - потолок, стены, пол, окно в комнате, мебель, всё было покрыто толстым слоем сажи. Присесть было некуда. Оказывается, пожар начался со стола, придвинутого к самой стене. На столе, прислонённые к стене, рядком стояли иконы. Стол был накрыт синей клеёнкой, там лежали ещё разные бумаги, пепельница и вообще можно было встретить самые неожиданные вещи. Как утверждал Рубцов, на стол, на самую его середину были поставлены три свечи на равном расстоянии друг от друга и зажжены. Когда свечи сгорели, начала гореть клеёнка, бумаги и сам стол. Действительно, тут же валялись обрывки сгоревшей клеёнки, обгорелые клочки бумаг. Кое-где на кусках клеёнки виднелись следы оплывшего со свечей воска. На самой середине стола зияла огромная дыра. Но этот обгорелый обугленный остов стола каким-то чудом ещё держался на ножках. Огонь дошёл до икон и остановился. Все они стояли целехоньки, и лишь у маленькой квадратной иконки Неопалимой Купины, которая была выдвинута чуть вперёд, немножко зажелтела от огня нижняя часть. Дальше Неопалимой Купины огонь не пошёл, пожар потух. Но в квартире было чернее, чем в самой чёрной бане. Все мои труды пошли насмарку. А теперь вообще требовался ремонт. «Так, расскажи, все-таки, зачем ты зажег свечи?» - спросила я. «В том-то и дело, что я не зажигал. Я ведь тогда сразу же ушёл, и меня не было дома часа три. А когда я пришёл, то увидел эту картину. Я думал, что это ты мне отомстила: вернулась и зажгла свечи». «Ты же знаешь, что у меня нет ключа. Это одно. А второе, что мне и в голову не пришло бы это сделать. Как ты можешь такое думать?!» «Ну, значит, у нас бывает кто-то третий! У кого-то есть мой ключ. Я давно замечаю: ко мне кто-то приходит, когда меня нет дома. Ухожу -  вещи лежат на одном месте, прихожу – они уже на другом. Всё это мне неприятно, даже страшно!» «Ну, Коля, ты выдумываешь всё это. Никого не может быть! А свечи ты сам зажёг со злости». «Люда, я же сказал тебе - не зажигал! А если бы и зажёг, то всего одну. А три то мне зачем?» [10].

    Кто поставил на столе и зажёг свечи, так и осталось загадкой. Ранее Рубцов доверял Рыболовову ключ от квартиры. Мог ли Рыболовов в отсутствии хозяина зайти в квартиру и зажечь свечи, с какой целью? Из письма Л. Дербиной от 3.08.2016: «Алексей! У Рыболовова ключа не  было. Ключа не было и у меня. У нас был один ключ  хозяйский, т.е. только у Николая. Не знаю, был ли у Старичковой, вот у неё точно был до меня. Зажечь свечи Рыболовов не мог. Он не имел доступа в квартиру, а если бы даже имел, то за каких-то два часа он бы не управился, если бы даже шпионил за Рубцовым».

    «Итак, сотрудничал ли Рыболовов с КГБ? – Спрашивал Михаил Суров. – Вопрос многогранный, без публикации личного агентурного дела – всё это догадки и умозаключения… Но покажите мне хотя бы одно агентурное дело, опубликованное в открытой печати, пусть даже в самый «махровый разгул» гласности и перестройки? Молчим. Да уж… Чекисты умели и умеют хранить свои тайны. И скорее они расскажут нам о контактах с инопланетянами, чем при нашей жизни допустят до своих материалов о Рубцове Н.М. и вокруг него» [2.306].

   Версию причастности КГБ к убийству Николая Рубцова считает несостоятельной писатель Ю. Кириенко-Малюгин: «Как иногда спрашивают-утверждают на вечерах памяти Поэта: это будто было выгодно КГБ. Да ничего подобного! Надо раз и навсегда развеять этот миф, запускаемый в общество с целью дискредитации органов власти и увода от Истины – причины убийства поэта» [26]. В подтверждение своих слов Юрий Иванович приводит следующие аргументы. Несмотря на множество взысканий за различные нарушения, привод в вытрезвитель, ещё до окончания литературного института Рубцову позволили вступить в Союз писателей СССР. Создали ему для творчества пристойные жилищные условия – сначала выделили комнату, затем – отдельную квартиру. Приглашали с выступлениями в запланированные обкомом КПСС поездки по городам России. Давали возможность выпускать сборники стихов и получать крупные гонорары. В журналах и газетах, вплоть до газеты «Правда» публиковались положительные рецензии на его творчество.