Страшная тайна Юрия Рыболовова. Ч. 3

    В письме Сорокину Рыболовов сообщал, что узнал о трагедии утром. Если он выехал в Иваново на ночном двухчасовом поезде, то утром должен был быть на пути в деревню, где проживал. Жил он в глухой деревне Ступкино Лежневского района, находившейся более чем в 30-ти км от Иваново. Писателей о случившемся оповестили, но Рыболовову никто не сообщал, и адреса его не знали. «Ближайшие соседи Рубцова и его коллеги по перу узнали о трагедии только днём, а некоторые даже вечером 19 января». Рыболовов, находясь в Ступкино, не мог узнать о случившемся ни на следующий день, ни через день. Но 21 января он явился на похороны.

    «Рыболовов никуда не уезжал», – утверждала Н. Старичкова. Как человек, близко знавший Рубцова она давала показания по делу убийства поэта, и как свидетель присутствовала на суде. В своих воспоминаниях она писала: «Кто-то из присутствующих в зале вспомнил, что должен быть ещё один свидетель – Рыболовов Юрий. Судья просит пригласить из коридора названного свидетеля. Но его там не оказалось. Думаю: "Что же знает Рыболовов? И почему его нет? Вспоминаю, что он уже после похорон Рубцова заходил ко мне и рассказывал, что видел назреваемую ссору, если бы он знал, чем всё может кончиться, то остался бы. Но «мне нужно было на поезд к 2-м часам». Что же он знает ещё?» [3]. 

    Из воспоминаний Г. Меньшиковой: «Я писала выше, что некий Рыболовов, который, по его словам, очень, очень любил Рубцова, когда свершилась эта трагедия, был в Вологде. Каким образом он завладел посмертной маской Рубцова, хотя даже и на кладбище не был?» [5].

   Ю. Рыболовов на кладбище был. На нескольких фотографиях с похорон, опубликованных М. Суровым в I томе, видно, что при прощании с телом поэта Рыболовов стоит за спиной Генриетты Михайловны, утирающей платком слёзы. На другой фотографии он склонился над гробом и целует поэта в нос или губы. Вот он помогает спустить гроб в могилу на верёвках. Ещё на одной из фотографий – Рыболовов с лопатой, участвует в засыпании могилы землёй.

   Генриетта Меньшикова проходила по делу как потерпевшая, она и напомнила о Рыболовове. Её слова зафиксированы в протоколе судебного заседания по делу № 1-229 от 6 апреля 1971 года: «Мне однажды знакомый Коли Рыболовов говорил, что Коля боится оставаться с этой женщиной». На что подсудимая Грановская (Дербина) сказала: «Если можно, то я бы желала, чтобы допросить Рыболовова в качестве свидетеля. Он был у нас всю ночь 17 января накануне». Повестку в суд Рыболовову не вручали, потому в коридоре его не оказалось. С вызовом Рыболовова в качестве свидетеля пришлось бы заседание суда перенести на другую дату. Прокурор Н.А. Скворцов объявил: «Считаю, что судебное следствие можно закончить в отсутствии свидетеля Павловой и не вызывать Рыболовова». Адвокат Л.П. Фёдорова поддержала мнение прокурора. Суд, совещаясь на месте, определил: «Судебное следствие окончить в отсутствии Павловой, не вызывая Рыболовова. Судебное следствие по делу окончено» [2.173-175].

    Комментарий М. Сурова: «Грановская ни разу не вспомнила про Рыболовова во время следствия, который мог явно выступить на её стороне. Почему? Почему она «вспомнила» о Юрии Петровиче только в самую последнюю (в буквальном смысле) минуту на суде? Ответ – так бывает всегда. Напряжение перед приговором нарастает настолько, что подсудимые «хватаются за соломинку»; начинают отказываться от ранее данных показаний, выступают с заявлениями, что их заставили дать свидетельства против себя, подключают «козырного туза», которого тщательно берегли и который, по их мнению, может мгновенно повернуть ход процесса, отвернуть неминуемую беду, переломить трагическую ситуацию. Это знает и противная сторона: судьи и прокурор. Они легко переигрывают Дербину. В вызове свидетеля Рыболовова ей отказано… И это главная судебная ошибка!» [2.310].

     Из интервью со следователем В.И. Меркурьевым, проводившим расследование. На вопрос корреспондента газеты: «Почему в качестве свидетеля не был вызван Юрий Рыболовов, который, как утверждают многие, ушёл из квартиры Рубцова последним и, возможно, был соучастником Грановской?» Меркурьев ответил: «Мне эта фамилия ни о чём не говорит. В момент ссоры и убийства в квартире Рубцова никого из посторонних не было. Это подтверждается материалами дела» [6].

   Мнение М. Сурова: «Существует огромное белое пятно в уголовном деле об убийстве Николая Рубцова. Это отсутствие в составе свидетелей Юрия Рыболовова – «школьного учителя из Ивановской области». Ещё одного «странного» любителя рубцовской поэзии, регулярно приезжающего издалека исключительно для того, чтобы побыть рядом с гением, послушать его новые стихи» [2.301].

    Что в уголовном деле не упоминался и не был приглашён на суд Ю.П. Рыболовов, в том была заслуга адвоката Л.П. Фёдоровой. Дербина, с её же слов, «взяла всю вину на себя», иначе бы убийство рассматривалось как групповое. Комментирует Ю.И. Кириенко-Малюгин: «Но каков уровень работы адвоката Фёдоровой! Вывести из свидетелей Ю. Рыболовова, первого милиционера, встретившегося с убийцей, и всех вологодских писателей, знавших взрывной и эгоистичный характер Дербиной, сделать суд закрытым, засекретить публикацию дела на 70 лет – это надо было суметь. Вологодские писатели проглядели «мастерицу» защиты» [7].

    В бумагах адвоката Фёдоровой была обнаружена записка такого содержания: «Явка с повинной. Не судима. Были с Рыболововым? Ст. 102 «н»» (перечёркнуто). Далее неразборчиво. М. Суров привёл в своей книге факсимильную копию этого листка со своим пояснением: «Особенно ценной теперь кажется привычка Лидии Павловны по каждому делу, в котором она принимала участие, вести отдельное, собственное (внутреннее) досье. Идёт более чем доверительная беседа с Л.А. Грановской» [2.300]. Сохранился и такой автограф Л. Фёдоровой: «…ему казалось. Слежка, хотят посадить в тюрьму. Что Рыболовов из КГБ. Накануне не спали до 5 ч. утра…» [2.306].

Перед самым, может быть, крушеньем
Я кричу кому-то: «До свиданья!..»

    Вечером 18 января у Рубцова кроме Дербиной были трое журналистов вологодских газет Борис Лапин, Николай Задумкин и Альберт Третьяков. Рубцов выпроваживал их по очереди, последним из квартиры около 23 часов ушёл Третьяков. Впоследствии Третьяков вспоминал: «…в этот вечер, несмотря на агрессивность, проявленную Колей по отношению к гостям, ничего подобного в отношении этой дамы – Людмилы Дербиной – я от него не видел. Ничего не предвещало такой исход, такую трагедию» [8]. Отправившемуся домой Третьякову попался навстречу поднимающийся по лестнице некий «большой человек в тёмно-сером пальто и чёрных калошах на толстой подошве». Поначалу этому эпизоду Третьяков не придал значения и в показаниях при допросе о том не упоминал, рассказал об этом лишь много лет спустя.   

    Из интервью Л. Дербиной: «Они зачем-то приплели этого учителя из Ивановской области – Юрия Рыболовова, совершенно невиновного человека. Утверждают, что он сыграл какую-то роль. Нашли пьяницу и лжесвидетеля – Третьякова, который уходил от нас последним. Будто бы он встретил Рыболовова, который шёл обратно к Рубцову. Мы оба – и Рубцов, и я – провожали Третьякова. Стояли на лестнице и смотрели ему вслед, Рубцов ещё кричал с площадки: «До свидания, до свидания...» И никто ему навстречу не попался. А Рыболовов был с 17-го на 18-е. Он пришёл к нам в девять часов вечера, а до этого приходил накануне, в пять утра. Тогда мы не открыли. Мы только от Шиловых пришли, вдруг – звонок в дверь. Заходит Рыболовов – я с ним раньше не встречалась ни разу... Как оказалось, Рыболовов очень любил стихи Рубцова, много знал наизусть. Первое, что Рубцов его спросил: «Ты с бутылкой или без?» Это его точная фраза. А тот отвечает: «Без». Но мы втроём просидели очень долго без всякой бутылки. Рыболовов очень много всего рассказывал. Но много и неправильно рассказывал. Но всё равно нам интересно было. Ушёл он часа в четыре утра. Сказал: «Мне надо уезжать». И это было восемнадцатого января, рано утром. А вечером, когда все разошлись, мы остались вдвоём. И никто к нам не приходил» [9].

    Рыболовов в письме пишет: «посидел я у него недолго…», называя дату 18 января 1971 года. Дербина утверждает, что Рыболовов ошибся, что он был не 18-го вечером, а накануне с 17-го на 18-е – пришёл в 9 часов вечера, а ушёл в 4 часа утра. «Мы втроём просидели очень долго без всякой бутылки. Рыболовов много всего рассказывал…», - говорила она в интервью, - «слушала его с открытым ртом». Рыболовов в письме уточнял, что Рубцов «был в плохом настроении», а Старичковой после похорон обмолвился, что видел назревающую ссору, что «если бы он знал, чем всё может кончиться, то остался бы». Но ему «нужно было на поезд к 2-м часам».

    Комментарий писателя Ю. Кириенко-Малюгина: «В книге от 2001 г. Дербина пишет, что Рубцов один провожал Третьякова. А теперь сообщает, что они были вдвоём. Зачем? Ясно, что Третьяков не встретил Рыболовова на лестничной площадке. Они встретились на улице. Ю. Рыболовов сообщает, что ещё 18-го, в ночь на 19 января 1971 года он был у Рубцова. Но он не говорит когда! И была ещё Дербина. Значит, они были втроём. О журналистах ни слова. Ясно, что он пришёл после журналистов. И оказывается, что Л. Дербина что-то спрашивала Рубцова о Рыболовове. О чём вообще был разговор – ни слова. Какие-то недоговоры. Рубцов его не приглашал и не ждал. Иначе об этом сказала бы Л. Дербина в своих «мемуарах». Вопрос: Почему же это третью ночь подряд Рыболовов ходит к Рубцову и Дербиной? В письме С. Сорокину он сообщает, что видел назревающую ссору. В чём заключалась ссора, Рыболовов не пишет. Но он говорит, что ушёл, так как ему надо было к двум часам ночи на поезд. А сам он остался. Нет алиби у Ю. Рыболовова. В письме С. Сорокину Рыболовов проговаривается, что «утром узнал…» О чём? О смерти Рубцова. Откуда? По радио никто не сообщал с утра 19 января о гибели Рубцова. Первые некрологи появились через день. От кого мог Рыболовов узнать? Он поехал поездом в Ивановскую область, по его сообщению Н. Старичковой» [7].

    В интервью на вопрос: «Когда Третьяков изменил свои показания, и стал заявлять, что будто бы встретил Рыболовова вечером 18-го. Во время суда?» Л. Дербина ответила: «Нет. Уже сейчас. Видно ему стакан налили или заплатили за ложь... Давайте предположим, что Третьяков встретил Рыболовова, хотя он его не встречал, но допустим, что встретил. Мы оба были на лестничной площадке, и Коля кричал: «До свидания! До свидания!». Предположим, что Рыболовов к нам пришёл в 11 часов вечера. И что же дальше? Вот что дальше? Что? Рыболовов пришёл убивать Колю, что ли?» – «Или вам помогать…» – «Или мне помогать – бред сивой кобылы... Мы бы, наверное, пораньше бы всё это сделали. Не ждали бы до 4 часов утра. А то получается, он пришёл и ждал всю ночь, чтобы мне помочь. В огромный промежуток времени, когда Рубцов ругался, я молчала и терпела, что делал Рыболовов? Сидел в уголочке и молчал? Соседи слышали голос только одного Рубцова. Никак не стыкуется. Но допустим, что Рыболовов дождался 4 часов утра. Как же он мне помогал? Держал Колины ноги, держал его за руки? Это же чушь собачья… Ну, хорошо, идём дальше, какая выгода была Рыболовову убить Рубцова?» [9].

    Во II томе, вышедшем в 2011 году М. Суров писал: «Альберт Третьяков жив до сих пор и недавно он передал мне аудиокассеты со своими воспоминаниями о Николае Рубцове. Ранее от Третьякова невозможно было добиться ни одного вменяемого слова на этот счёт, только одно: - «не видел», «не знаю», «не помню», «не приходил», «не наливал» и т.д. Он всё время боялся, что на него в итоге падёт тень подозрения, ведь он официально считался последним из посторонних, кто видел Рубцова живым. Так вот – Альберт Третьяков, наконец, подробнейшим образом рассказал о последнем Рубцовском дне. Третьяков говорит, что не знал Ю. Рыболовова в лицо, но, когда уходил от Николая Рубцова, встретил в подъезде большого человека в тёмно-сером пальто. Альберту почему-то хорошо запомнились его чёрные калоши (или ботинки) на толстой подошве… В таком случае отсутствие Ю. Рыболовова в составе свидетелей становится ещё более странным. Странным не потому, что его не вызвал на допрос следователь В. Меркурьев, а потому, что Дербина ни единым словом не упомянула его в своих показаниях. Более того, фамилия Рыболовов ни разу не фигурирует даже в её последующих официальных воспоминаниях, опубликованных в наш светлый век безцензурных демократических российских реформ! Заставляет задуматься» [2.306].