Страшная тайна Юрия Рыболовова. Ч. 4

Но то, что он ходит и ходит,
На странные мысли наводит.

Людмила Дербина описала два ночных визита Рыболовова к Рубцову накануне трагедии. О первом, за 48 часов до убийства поэта, она изложила в показаниях 1971 года, направленных следователю Меркурьеву с ходатайством приобщения их к её личному делу: «Где-то под утро в начале 5-го нас разбудил пронзительный звонок. Мы оба проснулись и ни он, ни я не смогли встать открыть. Какой-то жуткий страх овладел мной, почему-то с ужасом я слушала, как гулкие тяжёлые шаги удаляются вниз по лестнице. Ну прямо, как шаги Командора! – пошутил Коля, - Кому-то он хотел пожать руку своей тяжёлой десницей!» [1.479].

    Тот же эпизод из её воспоминаний:  «В ночь на 17-е я вдруг проснулась где-то под утро, будто и не спала. Рубцов лежал рядом. Спал ли он? Вдруг гулко хлопнула парадная дверь, и тяжёлые мерные шаги раздались на лестнице. Шаги были тяжкие, медленные: «топ... топ... топ...», и они неумолимо шли кверху. «К нам», — сердце метнулось, как загнанный зверёк. «Коля, ты спишь?» «Нет». «Слышишь?» «Конечно». «Шаги Командора. Это к нам. Кому-то из нас он идёт пожать руку». Вот шаги миновали третий этаж, тяжко, мерно раздались на четвёртом... Мы прижались друг к другу, притаились, замерли... Мне казалось, что это идёт не человек. Я уже точно знала, что эти шаги к нам, но эти шаги не могли быть шагами нормального человека. Это была поступь Рока. Тяжкие шаги раздались у наших дверей. Резкий звонок прозвенел над нами, обмершими от суеверного страха. Никто из нас не подумал шевельнуться. Мы почти не дышали. Не знаю, сколько мгновений прошло, мы молчали. Шаги стали тяжко и мерно спускаться по лестнице. По мере того, как они удалялись, отлегало от сердца, будто уходила, удалялась беда. Кто знал, что она уже на пороге? До беды оставалось ровно двое суток...» [10].

    Второй визит Рыболовова в квартиру Рубцова за сутки до убийства поэта из показаний Дербиной 1971 года: «…Мы вернулись домой, снова поставили «Над вечным покоем», потом Коля играл на гармошке, пел и плакал. Часов в 9 (точно сказать не могу) к нам пришёл Юрий Рыболовов. Его я видела впервые. Ещё открывая ему, Коля спросил: «Ты с бутылкой или без?» Тот оказался к моей радости без бутылки, но Коля был огорчён. Мы сидели до 4-х часов, оказывается, это он звонил прошлой ночью. Этот человек оказался на редкость интересным, много знал стихов наизусть, поражал своей эрудицией. В то же время чем-то настораживал, был не совсем понятен. Он ушёл, Коля осведомился у меня, как он? Я сказала, что человек он интересный, знает много стихов. Коля немедленно 2 раза пнул меня под заднее место. Снова ревность заговорила в нём. У окошка стоял флакон одеколона «Жасмин». Он разбавил его водой и почти весь выпил. Я ещё сказала «Ну вот, теперь будет от тебя вонять, как от покойника!» И мы опять с ним разговорились о смерти. Ещё при Рыболовове Коля говорил о возможности загробной жизни, о роке, о том, что он скоро умрёт» [1.483].

    В воспоминаниях Дербиной Рыболовов фигурирует как Юрик, его фамилию она действительно не называет. Описание того же эпизода из её воспоминаний: «Едва мы успели раздеться, как раздался звонок. Рубцов открыл дверь и сразу задал вопрос входящему: «Ты с бутылкой или без?» «Без бутылки»,— ответил пришелец. На пороге стоял человек в чёрной шубе, в чёрной шапке, в чёрных валенках с галошами, темноглазый и смуглый. «Какой-то чёрный человек»,— мелькнуло у меня в мыслях. Он назвал себя Юриком, но кто он, что, я так и не поняла толком. Мы просидели втроём почти до пяти утра. Юрий оказался на редкость интересным собеседником, эрудитом. Речь его была порой загадочна, и я слушала его, как говорят, с открытым ртом. Так, впервые от него услышала, что поэт Николай Клюев был задушен неизвестным лицом где-то в вагоне поезда (оказывается, это совсем не так). Рубцов в этот вечер был молчалив и переводил взгляд то на Юрика, то на меня. Выяснилось, что в ночь на 17-е, где-то в пятом часу утра, тем самым «командорским шагом» приходил к нам Юрик. «Я думал, что тебя, Коля, нет дома, и ушёл обратно». У меня было странное состояние: этот человек возбуждал к себе несомненный интерес и в то же время настораживал. В пятом часу утра он ушёл, и я спросила Рубцова: «Коля, кто это?» «Да какой-то тёмный человек. Я и сам его толком не знаю. А что? Он тебе понравился?» «Даже очень! Он такой эрудит!» Рубцов тут же подскочил ко мне и поддал коленкой сзади: «Гадина!»» [10].

    Комментарий М. Сурова: «А вот здесь начинается лукавство. То ли со стороны Дербиной, то ли со стороны Рубцова. Судя по сохранившимся запискам Н. Рубцова, Юрий Рыболовов, приезжая в Вологду, неоднократно останавливался у поэта и в отсутствии его даже принимал посетителей. Как можно столь часто и много доверять человеку, которого ты «толком не знаешь»… Николай Рубцов явно не торопился рассказывать о своих давних отношениях с Рыболововым, которого знал с начала (по другим данным – со средины) 1967 (?) года. Но ещё больше в этом случае хитрит Дербина, которая, хотя и появилась в Вологде с лета 1969 года, но прекрасно знала всё окружение Николая Рубцова, которое, даже по самым смелым моим оценкам, составляло на тот период не более трёх десятков человек» [2.302].

    Образ пушкинского Командора переплелся в сознании Дербиной с личностью Рыболовова. Его приход и уход она ассоциирует с приближением и удалением беды. В воспоминаниях рубцовское отождествление Рыболовова с Командором она приписала себе. Людмила Александровна не удержалась от соблазна намекнуть читателю, что Рыболовов действительно был причастен к убийству Рубцова? Но в своём интервью она ещё раз подчёркнула: «Я Рыболовова видела один раз в жизни. Мы ничего тогда не обсуждали, в основном всё время говорил Рыболовов. Он рассказывал, как человек много знающий, мы слушали. Вообще Рыболовов произвёл впечатление очень болтливого человека» [9]. Дербина уверяет, что познакомилась с Рыболововым за сутки до убийства, когда с ним и Рубцовым втроём просидела с 9 вечера до 4 часов утра. По её словам она видела его первый и последний раз в жизни. Рыболовов, следовательно, тоже видел Дербину первый и последний раз, тем не менее, в письме как старую знакомую панибратски назвал Людкой.

    Из интервью Л. Дербиной: «Вы говорите, что Рыболовов был почти всю ночь, с семнадцатого на восемнадцатое, а сам он пишет «был 18-го и посидел недолго» – нестыковка получается». «Да долго он был. Рыболовов перепутал. То, что я говорю – истинная правда. Он появился после того, как мы пришли от Шиловых. Около девяти часов. И мы сидели без выпивки и разговаривали. Ошибка Рыболовова на руку клеветникам, они и стали привязываться к этому письму. И тиражировать его... Но это письмо ничего не доказывает» [9].

    М. Суров в обоих томах своей книги опубликовал факсимильную копию письма Рыболовова к Сорокину-Вакомину [1.40; 2.312]. В репродукции смонтированы фрагменты письма – к первой странице прикреплена подпись с оборотной стороны листа, которой письмо заканчивалось. Изображение второй страницы отсутствует. Текст самого письма приведён в книгах не полностью. При сравнении этой копии с другими автографами Рыболовова, опубликованными в тех же изданиях, бросается в глаза, что письмо написано не рукой Рыболовова. Тем не менее, Суров справедливо считал копию факсимильной. Оригинал, вероятно, хранится в Рубцовском центре Санкт-Петербурга, либо в личном архиве наследников Сорокина-Вакомина. На вопрос, где в настоящее время находится письмо Рыболовова, нынешний руководитель центра Любовь Петровна Федунова (р. 1944) ответила: «Рыболовов – личность загадочная, всё, что с ней связано, вызывает у меня массу вопросов. Я видела это письмо у Сергея Анатольевича, он мне его показывал и читал. Я тоже в процессе поиска этого письма, но пока его у меня нет. Надеюсь, что, может быть, оно отыщется». 

    Истинные мотивы убийства во время следствия и суда прояснены не были, случившееся списали на бытовую ссору. Но каковы они? Дербиной нужна была квартира, она уже считала себя хозяйкой в доме Рубцова? Рубцову необходимо было вступить в брак ради упрочения своего положения в обществе? Наладить отношения с бывшей женой и дочкой у него не сложилось, с другими своими потенциальными невестами также ничего не получилось. В то же время энергичная Людмила Дербина взяла инициативу в свои руки, в результате Николай Рубцов решился узаконить с ней отношения. 8 января 1971 года они подали заявление на регистрацию брака в Вологодский ЗАГС.
Как-то в колонии в приватном разговоре с тюремным осведомителем Дербина заявила: «Я бы его и ещё раз убила. Всю жизнь мне сломал. Пьяница, никчёмный человек. Видите ли, поэт… учил меня. А мои стихи не хуже, а намного лучше. Но ничего, в Ленинграде есть люди, и за меня вступятся, и за границей тоже знают. Вспомнят ещё Людмилу Дербину». Её раздражение к нему раз за разом нарастало, но он был ей нужен. «Друзья Рубцова в Вологде уверены, что Дербиной двигали корыстные мотивы. Она не любила Рубцова. Она стремилась с помощью Рубцова издать книжку, вступить в Союз писателей» [12]. 18 января Рубцов и Дербина зашли в паспортный стол, перед предстоящим через месяц бракосочетанием Рубцов согласился прописать будущую супругу у себя. Однако в прописке ей было отказано.

    Комментарий Ю. Кириенко-Малюгина: «Дербина хочет сразу прописаться в квартиру к Рубцову, ведёт его в жилконтору, но без брачного свидетельства прописка невозможна. Через несколько дней после подачи  заявления в ЗАГС Рубцов встречался с друзьями и, несомненно, обсуждал с ними целесообразность женитьбы на «поэтессе». Вероятно, поэт представил себе ситуацию и понял, что «жених» Рубцов и «невеста» Дербина будут посмешищем  для всей Вологды. А в ночь на 19 января (православный праздник – день Крещения) происходит  чрезвычайный разговор  («очередная схватка» по признанию Дербиной) и ослабленный алкоголем и болезнью поэт (вес его 60 кг) гибнет от рук озверевшей здоровой (масса более 80 кг) «поэтессы» Л.А.Грановской (Дербиной)» [13]. Но причём тут Рыболовов?