Страшная тайна Юрия Рыболовова. Ч. 10

Жилистый и смуглотелый
Возле топки человек.

  Во второй половине 1970-х годов Юрий Петрович Рыболовов появился в Палехском районе Ивановской области. Рассказывают о нём художники Палеха:

    Владимир Александрович Влезько (р.1944), художник, преподаватель ПХУ в 1976-1978 гг., директор в 1981 г.: Я пришёл в училище в 1976 году, был тогда завучем. Рыболовов появился примерно году в 1978-м. Ему надо было как-то жить, и он устроился в училище кочегаром. Условия работы в кочегарке были ужасными, работали кочегары посменно. Зарплата составляла 70-90 рублей. Мой оклад тогда был 120 рублей. Потом он позировал. Как-то купил у меня валенки, белые, как сейчас помню. Был он интересный, странный немного человек.

    Из карточки-справки за 1979 год, хранящейся в Палехском художественном училище им. М. Горького, открытой на Ю.П. Рыболовова, следует, что как кочегар за вычетом взносов и налогов он заработал и получил за февраль 70 руб., за март – 63,19 руб., за апрель – 59,20 руб., за май – 40,18 руб. В училище Рыболовов временно работал кочегаром и в 1985 году; за ноябрь и декабрь получил 87,50 руб. О выплатах ему как натурщику в архиве училища сведений не нашлось. Из записи в истории болезни ОКПБ «Богородское» следует, что в 1982 году Юрий Петрович работал где-то «обрубщиком». В 1986 г. – рабочим деревообрабатывающего цеха.

    Василий Семёнович Макашов (р.1960), художник-иконописец, председатель палехского отделения СХ РФ:
Рыболовова помню с тех пор, как в 1981 году поступил в Палехское художественное училище. В то время, примерно году в 1982-м, познакомился с ним. Он позировал у нас на курсе. Хотя не в нашей группе, где преподавателем живописи и рисунка был Николай Михайлович Смирнов, а в группе, где преподавал Юрий Викторович Жегалов. Рыболовов был ходячей энциклопедией, очень начитанный, знал на память множество стихов. Любимые его поэты Клюев и Рубцов, их произведения знал все наизусть. В этот дом на 1-й Западной мы переехали в сентябре 1989 года, с тех пор Рыболовов много раз бывал у нас в гостях. Заходил просто пообщаться, с нами было ему интересно. Беседовали о разном, об искусстве, политике, поэзии. Наизусть он мог прочитать всё что угодно, у него была феноменальная память, знал всю русскую классику. Однажды  он читал наизусть поэму Николая Клюева «Погорельщина».
    Работал Рыболовов пастухом и на других подсобных работах в деревне Маланьино Палехского района. Физически был очень сильным, хотя на первый взгляд этого о нём не скажешь. Ездил на небольшом вездеходике – ЛУАЗе. Неприглядная на вид машина, но посадка высокая, два ведущих моста, для бездорожья незаменимая, по грязи пройдёт и по канавам. Давно уже нет этих автомобилей.
    Своего жилья у Рыболовова не было. Нашёл он в Дерягино пустующий дом и там жил. Таких домов было много в окрестных деревнях. Теперь уж нет и многих деревень. По официальным данным с начала 1990-х годов только в Ивановской области вымерших деревень насчитывается не меньше тысячи.
    Был Рыболовов большой любитель поговорить. Дружил с некоторыми палехскими художниками. Закадычным другом был у него Николай Иванович Голиков. Говорил, что дружит с вологодским писателем Василием Ивановичем Беловым. О Рубцове не помню, чтобы рассказывал, но стихи его читал. Дружил он с палехскими стихоплётами и много с ними общался.
    Однажды Рыболовов увидел у нас Библию, которая тогда только что вышла, очень ей заинтересовался, тем более что она была Толковая. Попросил почитать III том с Евангелием. Принёс пачку каких-то ненужных нам книг, как бы в залог, потом пропал с этим третьим томом, так его и не вернул. Нам с Таней было очень жаль этот том, трёхтомник нам подарил мой отец священник.
    Разговаривал Рыболовов тихо, когда начинал что-то рассказывать, то его было не остановить.  Видимо у него было филологическое образование. Складывалось впечатление, что он знает наизусть вообще всю литературу.

    Татьяна Николаевна Макашова (Волкова; р.1966), художник:
Я помню, что он был странный, человек вечно на своей волне, как сейчас говорит молодёжь. Мутноватый тип. Однажды заваливается без стука. «Ой, - говорит, - у вас всегда дверь открыта». У нас дверь на замок днём никогда не запиралась.

    Андрей Владимирович Мельников (р.1964), художник, основатель иконописной мастерской:
Рыболовов жил в Дерягино, деревня километрах в пяти от Палеха. Работал на разных работах: пас скотину, колол дрова, брался за всё, за что платили. В Палехском училище требовались натурщики, он подрабатывал и натурщиком, его часто приглашали. Был случай, в училище его решили разыграть. Один из учащихся Витя Юсков во время перемены сказал Рыболовову, что его вызывает срочно в учительскую директор. И уточнил, что обязательно в рабочей одежде, то есть без халата в одних плавках. Думая, что он так и пойдёт, и всем будет смешно. Рыболовов не послушал его и надел халат. Когда вернулся, высказал Юскову, что тот нехорошо поступил. Бывало, во время перемены декларировал стихи, свои и чужие. Мало кто знал его имя, все называли по фамилии – Рыболовов. Когда я писал его портрет, он рассказывал, что окончил три института: литературный, сельскохозяйственный и физкультурный.
    Здоровье у него было железное. Со стороны на вид не казался крепким, но как все люди с психическими отклонениями был жилистым и сильным. Был у него старенький ЛУАЗ марки «Волынь», приезжал на этой машине в училище. Бывало, заманивал девах прокатиться с ним куда-нибудь.
    В обед он приходил в училищную столовую всегда со шматом колбасы. Где он её доставал неизвестно, колбаса была дефицитом, в магазинах не продавалась. Брал полное первое, ножом крошил туда мелко эту колбасу и ел. Нож у него был не кухонный, серьёзный, выкидной, всегда носил его с собой. От него всегда воняло чесноком. Вёл здоровый образ жизни, обливался холодной водой, не пил и не курил. Личность неординарная, умный очень человек, но чем занимался по жизни, сказать трудно. 

    Анна Станиславовна Мельникова (Шелёва; р.1969), художник:
Помню Рыболовова с тех пор, как училась в художественной школе. Это были 1981-1984 годы. Школа находилась в здании художественного училища. Ходили мы в школу вместе с моей подругой Машей Лебедевой. Нам было тогда лет по 12. О Рыболовове сказать ничего хорошего не могу, мы его боялись. Первый раз его увидела на палехском пляже на реке Палешке, что хорошо запомнила. Он безумными глазами разглядывал девушек и девочек. К нам подходил с предложением научить нас плавать. Дядька был накаченный, взгляд у него был совершенно маньячный. Меня тогда поразило это сочетание атлетической фигуры и безумного взгляда. Он поигрывал мышцами и приспускал плавки до минимума.
    Рыболовов часто приходил к папе Маши Владимиру Лебедеву, у которого обычно тёрлись разные творческие люди. Они читали друг другу стихи, дядя Вова свои, Рыболовов свои. Маша мне сказала, что его звать Юрий Петрович. Однажды в холле училища я увидела развешенные на стенах студенческие работы, на портретах узнала Юрия Петровича. Когда училась на 1-м курсе ПХУ, однажды в дверях училища столкнулась со стайкой девушек пятикурсниц. Помню, что среди них была Люба Куликова. Все вместе они весело пели куплет на мотив из к/ф «Весёлые ребята» «Чёрная стрелка…»: «Юрий Петрович хороший к нам придёт…»
    Постоянных натурщиков в училище не было, мы часто сами позировали друг другу. Однажды писали живописный портрет Юрия Петровича, он сидел в тулупе и огромной шапке-ушанке. Маша мне говорила: «Ты над ним не смейся, не гляди, что он такой сумасшедший, он очень умный и много знает».
 
    Светлана Вячеславовна Астахова (р.1968), художник: С Рыболововым общалась Маша Лебедева, потому что её папа Вова с ним дружил. Так давно это было, мы над ним всегда хихикали, а Маха за него всегда заступалась, говорила, что он много стихов знает и что очень умный. У нас он тихо себя вёл, даже незаметно. Мне он был неинтересен.

    Мария Владимировна Лебедева (р.1970), художник, мастер стенной росписи: Юрий Петрович Рыболовов часто приходил к моему отцу, художнику Владимиру Вениаминовичу Лебедеву (1945-2002). У меня сложилось о нём впечатление, как о странном, добром, но хитром человеке, способном легко втереться в доверие к кому угодно. Когда он приходил к нам в гости, любил теребить ленточки в моих косичках. Я стояла и терпела, когда он меня отпустит. Как-то подарил мне прижизненное издание стихов Надсона. На шмуцтитуле было стихотворение «Машенька». Эта книга у нас хранится.
    У папы и Рыболовова увлечения в поэзии были несколько разные. Они читали друг другу стихи. Папа читал ему и свои, но в основном Мандельштама, Гумилёва, персидского поэта Фирдоуси. Пристрастием Рыболовова в основном были деревенские поэты: Клюев, Кольцов, Никитин, Рубцов, хотя он прекрасно знал всю русскую литературу. Убийство Рубцова они обсуждали. Что Рубцова задушила любовница подушкой, это была версия Рыболовова. Он знал наизусть всего Есенина. Однажды сидели в кабинете отца. Рыболовов читал поэму «Анна Снегина». Я долго слушала, не меньше получаса, потом мне стало скучно, и я ушла.
    Рыболовов был щедр на обещания. Как-то обещал привезти шкуру медведя из Вологды, так как Вологодский край богат медведями. Обещал привезти несколько вёдер клюквы. Он говорил, что отлично владеет каким-то иностранным языком, что у него есть разряд по спорту, что имеет биологическое образование. Упоминал какие-то латинские названия растений. Говорил, что тренировался и готовился к выступлению на Олимпиаде. Я ему верила, но не понимала, как можно окончив физкультурный институт так глубоко разбираться в литературе и столько знать. Однажды его спросила: «Юрий Петрович, какое у вас образование?»
    Иногда он бывал у нас зимой. Приходил согреться душой и телом в семейной атмосфере, посидеть среди бегающих и кричащих детей, поесть жареной картошки, немудрёной солёной капусты. Сидел на кухне, дожидался, когда отец придёт из мастерских. Ему нравилось беседовать с отцом в его кабинете. Разговоры всегда были о литературе, искусстве и поэзии, никогда не были пустыми. О быте, о медвежьих шкурах он разговаривал с мамой. С отцом о Есенине, Мандельштаме, золотом и серебряном веке. 
    У него был потрясающий деревенский зимний овчинный зипун чёрного цвета с белым воротником. Хотя ужасно на нём сидел, огромный, кривой и косой, был ему велик. Рыболовов называл его дублёнкой. В любое время года, практически до лета он ходил в валенках с галошами. А летом носил высокие резиновые сапоги. Добраться из деревни до Палеха без такой обуви в плохую погоду не было никакой возможности.
     Было очень печально, когда в феврале, в пургу, в ночь, наговорившись с отцом, он уходил в свою деревню, находившуюся в нескольких километрах. Человек уходил один в темноту, совсем никому ненужный. Мне было 12 лет, я чувствовала его состояние и очень его жалела. В сравнении с папой он казался мне собранным. Я видела в нём тонкого, хорошего человека, понимающего в поэзии, очень одинокого.
    Ему хотелось выглядеть как Пушкин, в глубине души он осознавал свою схожесть с Пушкиным. Если взглянуть на портрет «затравленного» Пушкина, то Рыболовов, когда отращивал бакенбарды, действительно был очень похож на Пушкина на этом последнем прижизненном портрете поэта. Маленькие голубые глазки, близко посаженные к носу, рыжеватые кудрявые волосы прикрывали залысины, вдобавок ко всему он имел длинноватый чуть отвислый нос. Я видела это сходство. Мы говорили о Пушкине, обменивались книгами. Он подарил мне книгу А.П. Керн «Воспоминания о Пушкине». Я ему – журнал «Современник». Когда он подходил к зеркалу в коридоре, чуть послюнив пальцы, зачёсывал височки вперёд и вверх, как это делалось в грибоедовские времена. Через несколько лет у него появилась лысина, редкие волосы он старался зачесать, словно лысины нет. Я делала вид, что этого не замечаю.
    Летом Рыболовов пас коров. Вставал до зари. Деревенские женщины собирали ему на день еду. Еда была нехитрая: пироги, молоко в кринке, пучок лука с огорода. Я его всё время помню с рюкзаком. Старенький дрянной рюкзачок, но очень объёмистый, книжки там были всегда. Пока коровы паслись, он читал. Обычно на зиму Рыболовов уезжал в Вологду, говорил, что там у него жена и дочь. А весну, лето и часть осени проводил здесь. Уезжал он в Вологду на своей машине. Папа говорил, что он страшно богат, что зарабатывает за лето 1000-1900 рублей. По тем временам сумма огромная.
    Деревня Дерягино, где он жил, это наша родная деревня. Я бывала в его доме. Обычная избушка, холостяцкий быт, внутри практически ничего. Стояла раскладушка, на полу стопки книг. Толком не было никакой еды, не было холодильника, валялись какие-то огрызки пряников, кипятильник в стакане, но повсюду в  вёдрах и банках клюква и мёд. Дом в Дерягино Рыболовов купил, стоил он тогда 600 рублей. Все, кто покупал там дома, покупали их через моего отца. Владимир Вениаминович знакомил покупателей с местными жителями. 
    В деревне Маланьино, которая находилась рядом с Дерягино, жил Моисеич, с ним Рыболовов тесно общался. Как мне намекнули родители, Моисеича сослали за педофилию. Он был переводчиком на Нюрнбергском процессе и обладал какими-то тайнами. Коллекционировал монеты. Когда мне было лет 11-12, Моисеич пригласил меня посмотреть коллекцию. Для меня он был просто старик, для всех – Моисеич. Сюда его отправили из Москвы. Здесь он купил дом. Мама меня отругала: «Что ты ходишь ко всяким незнакомым людям!»
    Рыболовов исчез из Палеха в 1992 или 1993 году. Не могу сказать о нём ничего плохого. Было бы нехорошо в связи с Рубцовым рассказывать о слабостях и низменных сторонах натуры близких ему людей. У всех ведь есть свои, тщательно скрываемые тайны и недостатки. Изнасилованных детей он после себя не оставил, а прикоснуться к детству не только для него, но и для любого человека всегда очень приятно.

    Иван Владимирович Лебедев (р.1977), художник: Дом у него был, как помню, в первой деревне от Палеха, самый дальний справа. Этого дома теперь нет. Он не сгорел, превратился в развалины. Сам наблюдал его постепенное разрушение. А ещё дядя Юра был большим знатоком поэзии. Хороший дядька. Не знаю, жив ли. Жил в Дерягино. Он был пастухом. Потом женился и уехал. Но это было лет 25 назад. Жену его я не видел и сомневаюсь, что кто-то видел. Может быть, кто-то из деревенских.

    Андрей Васильевич Арапов (р.1956), художник, преподаватель ПХУ: Лично я не слышал, чтобы Рыболовов читал стихи. Мне известно, что он учился на параллельном курсе с Рубцовым в Литературном институте. Мы как-то с Любой Кухаркиной, увлекающейся поэзией, ходили к нему. Хотели, чтобы он рассказал нам о Рубцове. Деревня его находилась где-то за Свергино, ещё дальше. Мы пришли в такую даль, а он нам: «Давайте в другой раз расскажу». Человек он был нелюдимый, не особо раскрывался незнакомым людям. Люба договаривалась с Рыболововым, что придёт к нему. Но идти одна побоялась и взяла меня провожатым. Он ей и ответил: «Приходите в следующий раз, но без провожатого, тогда и поговорим». С этим мы и ушли. Рыболовов жил бобылём в деревне один. Он много помогал деревенским бабкам, колол им дрова.

    Любовь Алексеевна Кухаркина (Куликова; р.1961), художник: Я приехала в Палех в 1979 году,  поступила в ПХУ в 1980-м. Рыболовов позировал у нас на курсе, у него были бакенбарды как у Пушкина. Не раз писали и рисовали его портреты, писали и тело, он позировал в плавках. Мы всё время ржали как дураки, состязались, кто кого больше рассмешит. Нам многое позволялось. Александр Васильевич Гордеев, преподаватель техники и композиции палехского искусства, называл нас «отряхами»: «Отряхи!» Придём на «технику» или «композицию» и давай песни петь. Вместо того чтобы нас унять, Александр Васильевич начинает нам подпевать. Распоёмся, Дора Алексеевна Ширшина зайдёт и скажет: «Ну, девочки, вы что, мешаете ведь занятиям!». Рядом был кабинет литературы. И Виктор Иванович Голов (преподаватель техники и композиции) не раз певал с нами. В аудиториях всегда отмечали какие-нибудь праздники и дни рождения. Так могли разговаривать, петь песни и в присутствии Рыболовова. На уроках мы провоцировали его на разговоры. Как-то он начал делать предсказания, каждому предрекать его судьбу. Одному что-то сказал, другому. Я над ним насмехалась, не помню, какие остроты говорила, но он на меня разобиделся, сидел, сидел, вдруг как вспылит, и высказал: «А ты нищей помрёшь!» Это было так чудно, как можно было помереть нищей, если в нашей советской стране нищих не было. Я расстроилась, мне не хотелось помирать нищей. Сейчас жизнь такая, что всё может быть, а тогда казалось, что мы находимся под опекой государства. Вот, думаю, довела мужика, как бы и вправду нищей не помереть. 
    Рыболовов дружил с Фёдорычем. Мы ходили к Николаю Фёдоровичу Вихреву (1909-1983), который в своём доме на улице Горького устраивал неофициальные поэтические тусовки. На этих встречах все читали стихи. Николай Фёдорович знал много стихов и очень хорошо их читал. К нему ходил и Володя Лебедев, он и ввёл меня в эту компанию, там бывал и Рыболовов. Палехский поэт и художник Владимир Дмитриевич Кочупалов (1937-2010), который тоже бывал на этих встречах, рассказывал о Рубцове, как он погиб, что его жена задушила подушкой. Нам хотелось узнать больше о Рубцове. Владимир Дмитриевич знал его лично, вместе с ним учился в Литературном институте. Он рассказывал, что Рубцов был невысокого роста, а жена его крупная как он сам. Чем-то Рубцов ей не угодил, может быть выпил лишнего. Тогда информация о поэте была недоступна, в том числе любителям поэзии. Невозможно было найти сборник стихов, хотя эти сборники представляли собой простенькие брошюры. Но выход даже такой брошюры являлся большим событием. Некоторые стихи переписывали от руки или перепечатывали на пишущей машинке. Если Высоцкий был только на кассетах, то Рубцова всё же печатали. Ему не могли сказать, как Высоцкому, что он не профессионал. Диплом об образовании для поэта был тогда важным документом.
    Однажды я была у Рыболовова в гостях в деревне Дерягино. Привела с собой Андрея Арапова. Училась тогда курсе на втором или третьем. Сейчас не помню, о чём разговаривали, с тех пор прошло больше 30-ти лет. Рыболовов многим в Палехе колол дрова, в том числе и нам. Машину дров, пять кубометров разделывал очень быстро, часа за три-четыре, чаю попьёт и поедет на велосипеде домой.

    Артём Иванович Щукин (р.1957), поэт, музыкант: Рыболовов жил в Дерягине, работал в училище натурщиком. Дом моего отца художника Ивана Егоровича Щукина (1924-1990) в Палехе стоял у дороги, ведущей в Дерягино. Рыболовов приезжал в Палех на работу в училище и часто оставлял у нас свой велосипед. О нём мне известно только по чужим рассказам, что товарищ он был чудаковатый, такой русский хиппи, пока его студенты писали, он им читал стихи. Отец с ним общался, говорил, что Рыболовов в чём-то не поладил с властями. Не знаю, кем он был, но не простым работягой, имел какое-то образование. Говорили, что к нему приезжала Лайма Вайкуле. Однажды он пришёл в училище и во время занятий обмолвился: «Вот Лаймочка приезжала ко мне». Его спросили, что за Лаймочка, ответил: «Вайкуле, конечно».
    Рыболовова хорошо знал Владимир Кочупалов. С Николаем Рубцовым Кочупалов учился в Литинституте на одном или на соседнем курсе. Они близко контактировали, Рубцов постоянно его гнобил и обижал. Он рассказывал, что Рубцов был человек асоциальный, задиристый, выпивал и постоянно с кем-нибудь дрался, его часто выгоняли из общаги за всякие проказы. А Кочупалов был комсоргом. Рубцов его не любил за то, что тот был слишком правильный и писал идейно выдержанные стихи про ура-коммунизм. Частенько брал у него деньги на опохмелку, причём внаглую. Кочупалов его побаивался и давал. Рубцов ему ни разу долг не вернул. Кочупалов сам об этом рассказывал на одной поэтической встрече в Палехе, его очень просили рассказать о Рубцове. Чувствовалось, что ему было не очень приятно всё это вспоминать, говорил он обиженным тоном. Рубцов подкарауливал его с утра около общаги, и Кочупалову приходилось покупать ему пиво. Почему пиво, потому что пивной отдел раньше открывался. Рубцову нравилось, что пиво ему покупает именно комсорг. Кочупалов рассказывал о Рубцове довольно коротко, я уловил наиболее яркие моменты из его рассказов.
    Убийство Рубцова - заурядная бытовуха, я эту тётку понимаю. Николай Михайлович был не подарочек, такой человек, что мог достать кого хочешь. Жизнь у него была тяжёлая, детство прошло в детдоме, был колючим, с определённым зазнайством, считал, что он тут только один поэт. Так оно и было, но он это любил подчеркнуть.