Страшная тайна Юрия Рыболовова. Ч. 11

Любовь Александровна Кортикова (р.1960), художник: По рассказам Рыболовова кто только к нему не приезжал, перечислял многих, и тот у него был, и та, какие-то политические в его доме скрывались. Для повышения своей самооценки он мог что-то приврать. Я его бред не очень слушала и не вникала правда это или нет. Рассказывал он во время уроков, когда позировал. Не от него одного я слышала,  что в Маланьино и Дерягино побывало много интересных людей, кто скрывался, кого-то привлекал деревенский быт. Палех в те времена был местом процветающим, сюда стремились приехать многие знаменитости. Над Рыболововым девочки посмеивались, задавали ему провокационные вопросы, он заводился и тогда начинал что-нибудь рассказывать. В молодости у него была какая-то травма, был он весёлый интересный человек для мужиков, а женщины его не очень жаловали. В своём доме в Дерягино он иногда собирал компанию. Кто-то к нему приезжал и его подвозил, кто-то приходил пешком, кто-то жил по соседству. Человек он был неоднозначный, не положительный, не отрицательный,  своеобразный, в принципе хороший, честный, в чём-то наивный. Некоторые им пользовались. Многим колол дрова, кому-то бесплатно, кому-то за деньги, любил читать стихи. Мы его мало знали, пришёл человек, отсидел и ушёл. Мне он был неприятен, почему, не знаю даже. Вроде здоровый мужик, а сидит тут рисуется и что-то болтает. Глупые мы тогда были, ничего не понимали, только потом я узнала настолько он разносторонний человек, в частности из книжки Станислава Смирнова «Воробинские были – небыли».

    Сергей Иванович Тимовский (р.1970), художник: Несколько человек с курса, на котором училась Кортикова, ходили посмотреть на Вайкуле, в какую-то деревню, куда она приезжала. К дому подходят, и она выходит на крыльцо, постояли с ней, покурили.

    Олег Романович Шуркус (р. 1967), художник, руководитель иконописной мастерской «Лик»: На нашем курсе позировал Моисеич, он говорил, что поэт Илья Резник – его племянник. Вайкуле приезжала не к Рыболовову, а к Моисеичу. Я её видел, но это был такой эпизод, о котором рассказать нечего.

    Михаил Романович Белоусов (р.1956), директор ПХУ: И прежде, и сейчас для натурщиков были установлены расценки. Оплата была сдельная почасовая. Рыболовов много позировал. В 1980-е годы его писали и рисовали на  старших курсах: и портреты, и по пояс, и в полный рост. Бывало, он позировал в шубе, шапке и валенках. Больше удавались его портреты, так как внешность у него была не рядовая, одни бакенбарды чего стоили! Чаще всего Рыболовова приглашал позировать преподаватель Такташев Исматулла. У каждого студента с просмотра отбирали в фонды по одной работе, так образовались залежи масляных работ в нашем методкабинете, но «много воды утекло» с той поры. Менялись работники, оставляли для хранения только те учебные работы, которые представляли учебно-методическую ценность. В результате далеко не все студенческие работы той поры сохранились.

    Татьяна Ивановна Белоусова (р.1959), преподаватель рисунка и живописи ПХУ: Фигура у Рыболовова была хоть и стройная, но плотная и плоская, для рисования маловыразительная и не очень подходящая для изучения анатомического строения тела. Но выбор был невелик, работа натурщика тяжёлая, мало кто на неё соглашался. Хотя с натурщиками в училище в то время дела обстояли всё же намного лучше, чем сейчас. Рыболовов был далеко не единственным натурщиком. К сожалению, работ с его изображениями почти не сохранилось. Из натурщиков помню Макарова из деревни Ковшово, Малахова. Это были местные жители с характерной сельской внешностью.

    Анжелина Рустемовна Хамидова (р.1967), художник: Мне запомнилось, что у Рыболовова был какой-то ненормальный взгляд, я и мои однокурсницы его боялись. На нас он смотрел с нескрываемым сладострастным интересом. Особенно был неравнодушен к Наталье Лацук. Никогда с ним не разговаривала, мы его избегали. Марина Шпиндовская удачно написала его портрет, точно схватив его характерную похотливую ухмылку. Портрет висел в нашей комнате в общежитии на самом видном месте – на ковре, и шокировал всех, кто к нам заходил. В комнате мы жили с Еленой Исаевой. По нашей просьбе Марина портрет нам отдала. Взять к себе домой она его не могла, слишком уж он был пугающий, собиралась выбросить. Потом он так и остался в общежитии. Я писала другого натурщика, на Рыболовова не могла смотреть, не то чтобы писать.   

    Наталья Владимировна Лацук (р.1965), художник: Рыболовов позировал на нашем курсе. Сидел неподвижно, в шляпе, в картузе, и водил глазами вправо-влево, впечатление от этого создавалось  довольно жуткое. Был он очень любвеобилен, мне казался старичком, относилась к нему отрицательно. Люба Кухаркина меня попрекала: «Ты что, он окончил энное количество институтов, он философ, с ним можно говорить на самые разные темы». «Ну, сама и говори тогда», - ответила я. Судя по тому, что она рассказывала, у них была общей любовь к поэзии, и разговаривали они стихами, Люба начинала читать какое-либо стихотворение, Рыболовов его продолжал, и наоборот, ей достаточно было напомнить какую-то строчку из стихотворения, и она тут же могла его продолжить.

    Маргарита Станиславовна Мамина (Буторина; р.1966): Рыболовов мне всегда казался странным. Помню такой эпизод, он брал в студенческой столовой обед и садился за стол. Поглядев по сторонам, не наблюдает ли кто за ним, открывал сумочку, доставал колбаску, завёрнутую в бумажку. Бумажку разворачивал, отрезал кусочек, убирал колбаску, делал бутерброд и первое и второе ел со своей колбасой. Он так стеснялся вытаскивать эту колбасу, так на всех оглядывался, что мне это запомнилось. Ходили слухи, что у него есть фотоаппарат и он любит фотографировать девушек. Но фотоаппарат не простой, на плёнке девушки проявляются в голом виде, так что не рекомендуется, чтобы вас сфотографировал Рыболовов. Была и такая сплетня. На старших курсах Рыболовов позировал обнажённый в плавках. Совсем его не раздевали, но на каком-то курсе будто бы раздели, и он сидел совершенно голый. И вот однажды он вышел на подиум в настолько нецензурном виде, что публика была шокирована, особенно девушки. С тех пор полностью его не раздевали. От него всегда пахло сеном, коровами или козами.

    Марина Николаевна Азанова (Комкова; р.1961), художник: В ПХУ я училась в 1978 – 1983 годах. На нашем курсе Рыболовов позировал не один раз, в том числе «обнажёнку», но всегда в плавках. Не исключаю, что он был этим недоволен. Чтобы его полностью раздели, такого не было, иначе бы мы знали. Не помню точно, но до нашего курса он вряд ли у кого позировал, мы были первыми, кто его писал и рисовал. Тело у него вполне выразительное, с мускулатурой. Пропорции нормальные, атлетическая фигура. Стегал на лыжах. Лыжи у него были как средство передвижения в зимнее время, прикатывал на них на работу. Очень уж любил голый полазить между девками и об них потереться, якобы не пролезть между мольбертов. Мы иногда в пальто рисовали, когда была стужа, а он раздетый сидел или стоял. Мы считали его маньяком. Откуда он взялся, всех интересовало. Ещё и в гости приглашал на чай с конфетами, клубникой со сливками. Знаю, что некоторые ездили. У меня поджилки тряслись на занятиях, а кто-то ещё и домой к нему ходил, бывало, что на лыжах.

    Николай Михайлович Смирнов, преподаватель рисунка и живописи в ПХУ: Рыболовова  помню с начала 1980-х. Жил он где-то в деревне. Впечатление о нём осталось, как о человеке оригинальном с индивидуальным мышлением. Он не думал как все, не шёл в ногу со временем, никогда не следовал моде. Действующий коммунистический строй не признавал и даже как-то обронил слова, что вообще всё скоро рухнет. Но явным диссидентом не был и напрямую никогда не высказывался о своём неприятии советской власти. Только иногда по некоторым словечкам можно было понять об отрицательном его к ней отношении. Бывало, вылетали у него отдельные выражения, например, «выброшенное» на обычно пустые прилавки мясо называл «комуздятиной». Возможно, это были не личные его мысли, а заимствованные от инакомыслящих людей, с которыми он общался. В нём не было человеческой вредности, он никому не досаждал, никого не обижал, жил своей внутренней жизнью. Какой она была, я не знаю. А оригинален он был тем, что ездил от Палеха за 350 км до Москвы на велосипеде. Говорил: «Я три раза до Москвы доезжал». Там, - рассказывал, - бросаю велосипед у знакомых, гуляю по Москве, хожу по музеям, по выставкам, встречаюсь с интересными людьми, потом обратно в Палех до своей деревни. Такие, говорил, у меня были походы. Однажды, тоже на велосипеде, он ездил куда-то на Север. Впоследствии появился у него отечественный автомобиль – подержанная машинёнка с хорошей проходимостью, каких давно не выпускают. Водились ли у него женщины, не знаю, он женат не был. Мужичок был любвеобильный, но семьи видимо создавать ему не хотелось. Себя считал свободным человеком, не желая ни от кого зависеть. Был человеком независимым – будет правильней так его характеризовать. На первый взгляд он мог казаться малообщительным и замкнутым, но интерес к другим, безусловно, проявлял. Имел строгое своё личное отношение к обществу, к жизни. То, что он любил жизнь, это хорошо и правильно. Ведь далеко не каждый просто сядет на велосипед и отправится путешествовать по стране. Возможно, хотел самому себе что-то доказать. Наверно это нормально. Занимался ли он литературой, писал ли стихи, прозу, может какие-то мемуары для себя или что-то ещё сочинял – этого не могу сказать. То, что он любил литературу, много читал, знал множество стихов наизусть, что был в первую очередь книголюбом – это я знал. Он оставил след в моей памяти, не скажу, что хороший, но и что плохой, тоже не скажешь. Человек был интересный, но и каждый человек интересен сам по себе, но такие люди как Рыболовов интересны вдвойне. Мы до конца не знаем его внутреннего содержания, как раз может быть потому такие люди и интересны. Если бы мы чаще общались или дружили, наверно я больше бы о нём знал, как о человеке. Но встречи с ним были раз от разу. Хотя и откровенно говорили друг с другом, он не боялся высказать своего мнения о чём-либо. Я мог соглашаться, мог не соглашаться, но у нас не было антипатии друг к другу, столкновений, ссор или споров. Было чувство, что когда-то он хорошо получил по башке от властей или от каких-то фискальных органов, и поэтому чего-то опасался.
    В Палехе ему со временем видимо надоело, захотелось чего-то нового, наверно что-то ему здесь было в тягость, и нужна была перемена обстановки. Исчез он незаметно. В училище прежде появлялся часто, а тут вдруг пропал. В 1990-е годы я его случайно встретил в Иванове на базаре, на продовольственном рынке. Привет, - говорю. Он – привет, - и немного смутился. Я ему – ничего, всё нормально. Потом ещё раз его увидел, уже в Палехе. Спрашиваю; Как дела? Я, - говорит, - сельским хозяйством решил заняться. То, что производил (картошку, лук и т.п.) он возил в Иваново на продажу, этим и жил. Но видимо такой вид деятельности у него не пошёл, может быть, ему как-то помешали. Потом я услышал, что он всё здесь продал и уехал к себе на родину.

    В начале 1990-х художник Михаил Игоревич Ларионов (1963-2007) однажды мне говорил: «Знаешь, что Рыболовов учудил?». И со свойственной ему иронией рассказал, что какие-то девочки пожаловались на Рыболовова своим родителям. Те его припугнули, после чего в Палехе он больше не появлялся. Очень жаль, интересный необычный был человек, - однажды в беседе посетовал по этому поводу палехский искусствовед Виталий Тимофеевич Котов (1916-2002).